Словно издеваясь над внутренним голосом, рука Марка сама собой поднялась и осторожно провела по бархатистой щеке Сары.

Кожа была горячей – из-за румянца, окрасившего ее бледные обычно скулы. А еще кожа была нежнейшей. Нежнее шелка. Нежнее лепестков цветка. Нежнее щечки младенца.

Сара замерла, словно испуганная птичка. Она без сомнения ощущала, как велико напряжение плоти мужчины, и явно опасалась спровоцировать его на более решительные действия. Между тем все тело Марка уже изнывало от сладкой и томительной боли, требуя близости, требуя обладания этой женщиной!

Ни одну женщину в жизни он так не желал. Ни с одной он не хотел заняться любовью так сильно и страстно.

Но столь же страстно ему хотелось, чтобы и она желала его, чтобы и она дарила ему свою любовь, отдавалась и брала в равной мере, получая удовольствие и щедро отдавая его назад...

Перед затуманенным взором Марка проносились картины, одна другой соблазнительнее... Вот Сара обхватила его бедра ногами и стонет, ритмично качаясь в такт его движениям; вот он на вершине блаженства входит в нее, трепещущую, раскрывшуюся, словно небывалый цветок, отдает ей свое семя, ловя в ответ содрогания ее плоти, погружаясь в пучину экстаза вместе с ней...

Чего же ты хочешь, Марк Рэндалл? Наставить рога своему отцу? Доказать ему, что его любовница – дрянь? Или убедить самого себя, что женщина не может предпочесть старика, если рядом с ней Марк Рэндалл?

Эти мысли оказали на Марка успокаивающее воздействие. Словно окатили холодным душем. Что он делает, о чем думает?!

Это женщина его отца, плохая или хорошая, но не его. Анжела права, и Марк обязан избегать любых случайностей, любых возможностей остаться с Сарой наедине. Его кровь горяча, а Сара слишком сексуальна и хитра.

Хитра?

Он пытливо уставился ей в глаза, стараясь отыскать в них лживые и хитрые искорки, но вместо этого вдруг взял ее лицо обеими ладонями и припал к нежным губам долгим и жадным поцелуем. Про себя он клятвенно заверил внутренний голос, что это только один-единственный, абсолютно несерьезный поцелуйчик. Если она ответит на него – значит, она белокурая авантюристка, змея, распутница и все, что говорила Анжела. Это просто разведка, ничего серьезного...

Он не мог оторваться от этих губ, нежных и влажных, душистых и теплых, податливых и жадных... Она ответила, какое счастье, она ответила на его поцелуй и даже закинула руки ему на шею, и Марк больше ни о чем не думал и не мог думать, и не хотел думать, потому что кто же думает о глупостях в раю, а он был именно в раю, и теплые тонкие пальцы уже запутались в его волосах, а точеное тело податливо изогнулось, прильнув к его разгоряченному телу, и их бедра слились...

Марк со стоном стиснул ее плечи, собираясь оттолкнуть ее от себя, но вместо этого просто сорвал с нее футболку и со стоном приник к трепещущей груди. Он в неистовстве целовал напряженные соски, ласкал нежные полушария этой восхитительной груди и ни о чем больше не думал до тех самых пор...

Пока не встретился с ней взглядом. В глазах Сары, застланных пеленой возбуждения, неожиданно сверкнул ужас. Возможно, если бы он продолжал целовать ее, если бы не отрывал губ от ее тела, она и забылась бы в его объятиях, но теперь Сара Джонсон пришла в себя. Она оттолкнула Марка с такой силой, какую трудно было представить в хрупкой молодой женщине, и вскочила на ноги.

– Вы... вы... как вы могли! Вы, негодяй! Как вы посмели...

Марк поднялся вслед за ней на ноги и смерил ее яростным и еще не остывшим взглядом.

– А вы сами? Что молчите? Вы, вы, Сара, как могли вы? Интересно было бы послушать вашу интерпретацию произошедшего. Пока только мне, но папа тоже мог бы заинтересоваться...

Он чувствовал себя плохо, омерзительно, гадко, гнусно, тошнотворно!!!

Словно по доброй воле выкупался в навозной луже. Словно своими руками раздразнил скунса.

Нельзя ей такое говорить, потому что она не виновата, ни в чем не виновата, и никто не виноват, за такое нельзя обвинять.

Синие глаза с болью и гневом смотрели на Марка, и ему хотелось умереть на месте.

Потом Сара Джонсон опустила голову и стремительно пошла по тропе вниз, к машине. Марк поплелся за ней, искренне желая себе свернуть шею по дороге.

При осмотре достопримечательностей большую роль играет личность гида...

Марк уехал в Хьюстон на следующее утро, очень рано.

Сара об этом узнала от Бена, за завтраком. Точнее сказать, Марк не уехал, а улетел – именно звук винта вертолета слышала Сара сквозь сон.

Бен и представить себе не мог, какое облегчение испытала Сара Джонсон при этом известии. Ей не придется смотреть в глаза Марку! Не придется отводить взгляд. Не придется цепенеть, чувствуя запах его одеколона.

У нее было сильное подозрение, что Марк улетел, собственно, по этой же причине.

Впрочем, Бен, все еще усталый и осунувшийся, но гораздо более бодрый, чем вчера, сообщил, ничего не подозревая, что Марк полетел за Саймоном и его невестой.

Накануне день закончился довольно бездарно. Из каньона Сара и Марк возвращались в мертвом молчании, даже старались не смотреть друг на друга. Сара боялась увидеть выражение самодовольного превосходства и презрения на красивом лице Марка, он не мог смотреть в эти синие глаза, потому что в них наверняка горела ненависть, которую он не переживет.

Сара с таким облегчением выпрыгнула из машины, буркнув на прощание что-то вроде благодарности, что Марка передернуло. Впервые – нет, правда, впервые в жизни! – женщина реагировала на него таким образом.

Сама же Сара пулей взлетела по лестнице и с облегчением заперлась в комнате. Когда горничная пришла спросить, присоединится ли миссис Джонсон к семье за обедом, Сара сослалась на головную боль, хотя Марк наверняка догадался об истинной причине ее отказа. Плевать! Главное – не встретиться с ним сегодня, а еще лучше – никогда в жизни.

К утру голова и впрямь раскалывалась от боли, потому что большую часть ночи Сара провела, обдумывая, как лучше сказать Бену, что она больше не может участвовать в его спектакле.

А как это объяснить? Как достаточно убедительно обосновать свой рассказ, не разочаровав старика в собственном сыне? Не говоря уж о том, что этот самый сын теперь наверняка думает о ней не просто плохо, а очень плохо, и его трудно за это осуждать. В самом деле, если любовница его отца едет с ним на экскурсию и уже через полчаса после ее начала страстно отвечает на его поцелуи – кто поверит, что она не использует старого Рэндалла исключительно в корыстных целях, не гнушаясь крутить интрижку у него за спиной?

Утешало одно: Марк не сможет об этом рассказать, не скомпрометировав себя.

Расстроенная и усталая, Сара пришла к Бену и порадовалась только за него: он явно приободрился и даже просматривал почту и какие-то деловые бумаги.

Теперь они сидели на балконе и наслаждались свежими фруктами и крепким кофе, а также потрясающе свежими булочками.

Намазав очередную булочку маслом, Сара поняла, что ест по-настоящему впервые со вчерашнего утра. А то и дольше, потому что в предыдущий вечер она едва притронулась к приготовленным блюдам, расстроенная начинающимся недомоганием Бена.

Теперь аппетит вернулся к обоим, и Бен чистил себе уже второй персик, а Сара ела пятую булочку.

– Уф, как же это вкусно! Так когда вернется Марк?

Она должна была это знать, чтобы приезд не застал ее врасплох.

Бен аккуратно вытер губы от сладкого сока и неопределенно махнул рукой.

– Возможно, завтра или послезавтра... До свадьбы осталось меньше недели, и Саймон хочет, чтобы Мэри провела эти дни в «Оазисе». Потом-то они уедут...

– Медовый месяц?

– Ну да. Молодец мальчик. Никаких пошлых Майами или Гаити. Он везет ее в Норвегию, смотреть на фиорды. Ты там не бывала, девочка?

– Нет...

Она вообще нигде почти не бывала, если честно. Англия, Италия, Шотландия, теперь вот Штаты... Она ненавидит Италию, хотя там очень красиво.