Хозяйка вскочила с диванчика и несколько раз быстро прошлась по комнате. Длинный шлейф платья шелестел, скользя по паркету, лицо ее, со следами плохо стертой пудры, покрылось легкой краской смущения.

— Ты меня приперла к стене! — воскликнула она, остановившись перед Марией. — Мне неприятно говорить то, что я сейчас скажу, но твой вопрос нельзя оставить без ответа. И я отвечу тебе: наша публика не любит женщин-продавщиц, она предпочитает мужчин.

Мария слегка покраснела и пожала плечами.

— Ты ошибаешься, Эвелина!.. Или ты опять говоришь не то, что думаешь. Этого быть не может…

— А я тебя уверяю, что это так… Молодые, красивые и любезные приказчики производят хорошее впечатление, привлекают в магазин покупателей или, вернее, покупательниц…

Лицо Марии залилось краской стыда и возмущения. Последнее взяло верх.

— Но это же безобразие! — воскликнула она. — Если это действительно так, то я, право, не знаю, что и думать…

— И я не берусь объяснить… По правде говоря, я никогда и не задумывалась над этим… Какое мне дело!..

— Как это — какое тебе дело, Эвелина? — снова перебила Мария. — Разве ты не понимаешь, что, соблюдая этот, как ты выразилась, «обычай», ты потворствуешь чему-то дурному, — не знаю, чему именно, но безусловно… дурному…

Пани Эвелина стояла посреди комнаты и смотрела на Марию во все глаза.

В этих проницательных, даже умных глазах пробегали искорки сдерживаемого смеха.

— Как? — сказала она. — Ты считаешь, что во имя каких-то там теорий я должна идти на убытки, рисковать нашим предприятием, единственным источником существования нашей семьи? Хорошо вам, литераторам, рассуждать таким образом, сидя за книгой или с пером в руках! Мы, коммерсанты, должны быть практичными.

— Неужели коммерсанты только потому, что они коммерсанты, могут считать себя свободными от гражданского долга? — спросила Мария.

— Вовсе нет! — порывисто ответила Эвелина. — Ни мой муж, ни я не уклоняемся никогда от его выполнения. Мы всегда жертвуем, сколько можем…

— Я знаю, что вы жертвуете на благотворительные учреждения и принимаете участие во всяких филантропических затеях, но разве достаточно одной филантропии? Вы люди со средствами, в известном смысле влиятельные, вы должны проявлять инициативу в борьбе с предрассудками, в искоренении социальной несправедливости.

Эвелина принужденно засмеялась.

— Дорогая моя, — сказала она, — борьба, искоренение — это дело таких людей, как, например, твой муж, — ученых, писателей, публицистов… Мы — люди коммерческие… и должны считаться с публикой, с ее вкусами и требованиями… Она — наша госпожа, от нее зависит наше благополучие, будущее нашего предприятия…

— Вот как! — с силой возразила Мария. — Поэтому вы должны потворствовать ее нелепым капризам и весьма сомнительным вкусам… Чтобы тебе хоть немного досадить в отместку за все то, что ты тут наговорила, я должна тебе сказать, дорогая Эвелина, что твои продавцы, эти кривляки, болтающие, как попугаи, о рамаже и папильопах, — попросту смешны.

Эвелина расхохоталась.

— Это я знаю!

— И будь я на твоем месте, — продолжала Мария, — я посоветовала бы им вместо шелка и кружев взяться за плуг, топор, молот, лопату или что-нибудь в этом роде. Это было бы им гораздо более к лицу…

— Знаю, знаю! — все так же смеясь, соглашалась Эвелина.

— А вместо них, — заключила Мария, — я наняла бы женщин: у них слишком мало физических сил для того, чтобы пахать, строить и ковать…

Эвелина вдруг перестала смеяться и серьезно посмотрела на Марию.

— Дорогая Мария, — сказала она, — наши продавцы тоже нуждаются в заработке и нуждаются гораздо больше, чем женщины… Они ведь должны кормить свои семьи.

Теперь улыбнулась Мария.

— Эвелина, я — опять на правах школьной подруги — скажу тебе, что ты сейчас повторила просто механически то, что слышишь постоянно от окружающих и над чем ты, верно, никогда не задумывалась. Эти люди — отцы семейств? Но у женщины, за которую я прошу, тоже есть ребенок, которого она должна прокормить и воспитать. Если бы на меня, например, обрушилось несчастье и я потеряла бы честного и хорошего мужа, который не только дал мне счастье любви, но своим трудом содержал меня, неужели на мне, матери, не лежала бы забота о семье? Если бы вы оба, твой муж и ты, через несколько лет умерли, не оставив, как это часто случается, никаких средств, разве ваша старшая дочь не была бы обязана содержать, растить и воспитывать младших сестер и братьев?

Эвелина слушала, потупив глаза, — она, видимо, не находила ответа. Однако ей трудно было без достаточных оснований отказать в просьбе женщине, знакомство с которой было ей очень приятно и, быть может, даже льстило ей.

Изворотливый ум, сквозивший в выражении ее лица и глаз, подсказал ей минуту спустя новый ответ:

— Да и помимо всего прочего, дорогая, прилично ли молодой женщине (а твоя протеже, вероятно, молода?) проводить целые дни за одним прилавком с молодыми мужчинами? Разве это не привело бы к пагубным последствиям для нее, неприятностям для меня и не повлияло бы на добрую славу моего магазина?

— Ты опять твердишь пошлости, которые у нас слышишь на каждом шагу! Вы опасаетесь, как бы совместная работа с мужчинами не погубила добродетель и честь женщины, и не боитесь, что то же самое сделает нужда! Моя протеже, как ты ее называешь, месяца три тому назад овдовела, у нее ребенок, которого она любит, она убита горем, озабочена, всецело поглощена поисками заработка и, как я убедилась, это очень честная и порядочная женщина. Можно ли предположить, что женщина в таком положении, с такими чувствами, такими воспоминаниями, такой тревогой за завтрашний день, способна обратить малейшее внимание на твоих фатоватых приказчиков? Ручаюсь тебе, она очень далека от кокетства.

— Ах, Мария! За это ручаться нельзя!

— Пусть так, — серьезно глядя на свою школьную подругу, ответила Мария. — Но разве не допускать женщину к работе — верное средство против легкомыслия? Еще раз повторяю тебе, Эвелина: та, о которой я говорю, не легкомысленная и очень честная женщина. Но если, прося, работы, как милостыни, она уйдет от многих дверей так, как ей придется сейчас уйти от твоих, я не ручаюсь за нее в будущем.

— Опять ты приперла меня к стене! — воскликнула владелица магазина. — Ну, ладно, я верю, что женщина, за которую ты хлопочешь, воплощение добродетели, серьезности, честности… Но сможешь ли ты поручиться и за то, что она аккуратна, умеет хорошо считать, будет во-время приходить на работу и умело справляться с работой, которая не терпит малейшего упущения?

Теперь Мария, в свою очередь, медлила с ответом. Она вспомнила неудачные попытки Марты быть учительницей и копировщицей, вспомнила слова Марты: «Ничто не вооружило меня на борьбу с нуждой, ничто не научило работать».

Мария молчала. Эвелина, проницательная и живая, как огонь, сразу почуяла смущение и нерешительность подруги.

— Вот ты говорила только что, Мария, что продавцы товаров должны уметь только развертывать, свертывать и отмерять материю. Это так кажется на первый взгляд. На самом деле они должны обладать еще многими другими качествами, например привычкой к строгому порядку, потому что положенная не на свое место вещь, складка на материи, небрежно брошенные кружева уже ведут к беспорядку в магазине или даже к значительным убыткам. Нужно, чтобы продавцы умели считать не кое-как, а очень хорошо, потому что каждый час, чуть ли не каждую минуту поступают все новые суммы и просчет может запутать бухгалтерию. А прежде всего продавцы должны знать жизнь, людей, знать, как к кому подойти, как кому угодить, кому можно поверить на слово, кому надо отказать в кредите и так далее. Всех этих качеств продавщицы обычно лишены. Они неаккуратны, неспособны подсчитать что-либо без помощи таблицы умножения, которую то и дело вытаскивают из кармана. Они, как дети, только что переставшие держаться за материнскую юбку, едва осмеливаются поднять глаза на покупателя, не умеют с ним разговаривать, не способны раскусить его. Или же, если им дать волю, они становятся разбитными, взбалмошными, разыгрывают львиц, кокетничают, бестактно болтают, роняют свое достоинство и компрометируют предприятие, в котором работают. Хотя продавцы-мужчины и кажутся тебе смешными и неподходящими для этой работы, нам выгодно их держать. И каждый крупный магазин принимает на работу одних только мужчин, а те, кто пробовал заменить их женщинами, прогадывали на этом. Женщины, моя дорогая, пока еще не так воспитаны, чтобы справляться с трудными обязанностями, с деспотизмом цифр и требованиями самой разнообразной публики, которая у нас покупает.