Сомнение, звучавшее в ее голосе, говорило о том, что предложение не из блестящих. Но Марта, словно очнувшись от долгого сна, быстро схватила Клару за руку.

— Панна Клара! — воскликнула она. — Говорите же, говорите скорее, я согласна на все! Я в безвыходном положении!

Голос ее звучал глухо и дрожал, руки судорожно сжимали руку Клары.

— Ах, господи! — в свою очередь обрадовалась панна Клара. — Как хорошо, что мне пришла в голову эта мысль! Если вы так нуждаетесь… притом еще остались с ребенком… с этим ангелочком, с которым вы разрешали мне иногда поиграть, когда я приносила вам платья на Граничную улицу… Но только должна вам сказать, незавидная судьба у женщин, которые работают у пани Швейц…

— Кто же эта пани Швейц и где она живет? Чем занимается? — спрашивала Марта с лихорадочным любопытством и волнением.

— У пани Швейц на улице Фрета белошвейная мастерская. Но это не такая мастерская, как другие: работает в ней двадцать женщин, а нет ни одной швейной машины. Уже больше шести лет во всех швейных мастерских шьют только на машинах, а Швейц не купила ни одной; кройкой она занимается сама со своей дочерью и принимает только таких мастериц, которые не шьют на машине и очень нуждаются… поэтому платит она им… стыдно даже и обидно про такую плату говорить!..

— Все это не изменит моего решения, — с живостью перебила ее Марта. — Я так же, как и ваша двоюродная сестра, ничего не умею делать как следует и должна идти туда, где с работниц меньше требуют.

— И платят меньше, — печально докончила Клара. — Конечно, лучше хоть что-нибудь, чем ничего. Если хотите, я могу свести вас к пани Швейц.

— Дайте мне только ее точный адрес, я пойду одна. Ведь у вас мало свободного времени.

— Нет, я пойду с вами. Опоздаю немного к обеду, но это не беда, мама не будет волноваться: случается, что я задерживаюсь в магазине подольше, когда бывает срочная работа. Кроме того, я давно не видала Эмильку. Пойдемте вместе!

Марта стиснула руку Клары, безмолвно благодаря добрую женщину, и они отправились на улицу Фрета. Дорогой Клара сказала:

— Швейц уже немолода, и люди разное говорят о ее прошлом. Она открыла мастерскую лет двадцать тому назад, но ей не особенно везло, пока не было швейных машин. А с тех пор как начали шить на машинах, Швейц разбогатела. Это может показаться странным, но это так. Я слышала, как пани Н. в разговоре с панной Брониславой сказала, что Швейц эксплуатирует бедных, плохо обученных работниц, которых нужда заставляет работать за гроши. Я не знаю, что значит слово «эксплуатировать», но если она хотела этим сказать, что Швейц обижает бедных женщин, так я окажу, что тут вина не только ее, а еще чья-то…

Тут Клара умолкла и задумалась. Она, видимо, пыталась отдать себе отчет в какой-то мелькнувшей у нее мысли.

— Я не знаю, чья это вина, но скажите, пожалуйста, почему на свете есть женщины, которых можно безнаказанно обижать? Они еще сами ходят и просят, чтобы их обижали, только бы заработать на кусок черного хлеба!

Марта все ускоряла шаг; она шла так быстро, что Клара с трудом поспевала за ней. Скоро они очутились на улице Фрета.

— Это здесь, — сказала Клара, входя в низенькие ворота какого-то дома.

Они вошли во двор, узкий, длинный, темный, с четырех сторон окруженный высокими, старыми и сырыми стенами, над которыми виднелся только клочок пасмурного неба. Здесь, очевидно, всегда было мрачно и душно, потому что над высокими стенами дымило множество труб и дым так и клубился в тесном пространстве, густой серой пеленой застилая весь двор.

В самой глубине двора, против ворот, над дверью, к которой вело несколько ступенек, висела узкая и длинная табличка. На грязноголубом фоне красовалась надпись большими желтыми буквами:

Клара и Марта вошли в большие сени, в глубине которых сквозь густой мрак виднелась лестница на верхние этажи. Клара открыла одну из дверей, расположенных по обе стороны площадки. Тяжелая волна затхлого, сырого воздуха ударила в лицо женщинам. Они очутились в просторной комнате с тремя окнами во двор. Окна были до половины завешаны белыми кисейными занавесками, и глубина комнаты оставалась в почти полной темноте. Низкий бревенчатый потолок был покрыт слоем пыли, простой дощатый пол не покрашен, стены, некогда выбеленные, серы от грязи, и сырость проступала на них огромными темными пятнами.

На сером фоне этой мрачной комнаты четко выделялись фигуры женщин, сидевших группами у столов и окон или в одиночку у больших шкафов, за стеклами которых видны были кипы уже готового белья и раскроенного полотна. Посреди комнаты стоял большой черный стол, над которым склонились две женщины с ножницами и выкройками в руках.

Войдя, Клара кивнула головой мастерицам, поднявшим глаза, затем, обратившись к одной из стоявших у стола женщин, сказала:

— Здравствуйте, пани Швейц.

Та, к которой это относилось, повернула голову и любезно улыбнулась:

— А, это вы, панна Клара! Пришли проведать сестру? Панна Эмилия! Панна Эмилия!

На этот зов одна из женщин, одиноко сидевшая в темном углу, подняла голову. Она, видимо, была занята работой или погружена в свои мысли и вовсе не замечала того, что делалось вокруг.

Сейчас она подняла утомленные глаза, но, увидев Клару, не вскочила с места, не бросилась навстречу сестре. Нет, она поднялась не спеша и, положив на табурет работу, подошла к ней.

— А! Это ты, Клара! — сказала она, протянув руку, очень белую и худую, с пальцами, исколотыми иголкой.

Она очутилась теперь в полосе света, падавшего в окно, и Марта, окинув ее взглядом, узнала в ней ту самую девушку, которую она встретила на лестнице справочной конторы, когда впервые пришла туда. Эмилия была в том же платье, что и тогда, но уже заметно вылинявшем за эти три месяца и местами заштопанном. Она побледнела и осунулась. Ее одежда и весь внешний облик показывали, что жизнь слишком рано и слишком быстро начала здесь зловещий процесс разрушения.

Сестры поздоровались за руку, быстро и молча. Эмилия вернулась на место, Клара обратилась к хозяйке мастерской.

— Пани Швейц, — сказала она, — это пани Свицкая, она хотела бы у вас работать.

Швейц уже несколько секунд смотрела на Марту, но выражения глаз ее угадать было невозможно, так как они были скрыты очками. Голос же хозяйки звучал очень любезно, почти ласково. Она сказала:

— Я очень вам признательна, пани… пани Свицкая, за то, что вы вспомнили о моей скромной мастерской, но, к сожалению… у меня уже столько мастериц, что я, право, не знаю, смогу ли…

Марта хотела что-то сказать, но Клара, дернув ее за рукав, торопливо вмешалась.

— Милая пани! — сказала она решительным тоном человека независимого и даже сознающего свое превосходство. — Зачем бросать слова на ветер? То же самое вы говорили Эмильке, когда она впервые пришла сюда, и все-таки вы ее приняли… Ведь все дело в том, чтобы пани Свицкая согласилась на очень маленькую плату, не правда ли?

Швейц улыбнулась.

— Ну, и темперамент у вас, панна Клара, — сказала она все тем же сладеньким тоном. — Вы сравниваете жалованье мастериц пани Н. с тем, какое может платить наша бедная мастерская, и поэтому вам кажется, что мы платим слишком мало…

— О том, что мне кажется, уж позвольте, дорогая пани Швейц, знать мне самой, — перебила ее Клара. — Я хотела бы только поскорее услышать от вас, найдется ли для пани Свицкой работа. Если нет, мы пойдем в другое место…

Швейц сложила руки на груди и опустила голову.

— Любовь к ближнему, — сказала она с расстановкой и тихо, — любовь к ближнему не позволяет отказывать в работе человеку…

Клара сделала нетерпеливое движение.

— Ах, пани, любовь к ближнему тут ни при чем. Пани Свицкая предлагает вам свой труд, за который вы будете платить ей, вот и все. Это то же самое, как если бы человек пришел в лавку, взял товар и выложил за него деньги на стол. При чем же тут любовь к ближнему?