— Может быть, и на будущее время… — замялся Бенедикт.

Блестящие ботинки гостя заскрипели чуть громче — единственный признак того, что обладатель их был несколько расстроен.

— Невозможно, любезный пан Бенедикт. Если бы все обстоятельства подчинялись моей воле, то я считал бы за честь… именно за честь и обязанность сделать вам всевозможнейшие уступки, как делал раньше.

— За это я всегда был вам очень благодарен, — упавшим голосом произнес Бенедикт. — Ваша доброта и снисходительность дают мне смелость.

Вдруг, словно светлые мотыльки на голые ветви терновника, на них налетели три девушки. Держась под руки, они загородили дорогу ему и Дажецкому и, прервав их беседу, на цыпочках попятились перед ними назад, наперебой щебеча серебристыми голосками:

— Папа, кузины говорят, что наша гостиная очень пуста и кажется очень некрасивой… И я тоже согласна с ними…

— Да, дядя, нужно купить новую мебель и новый ковер!

— У нас, дядя, в пансионе гостиная гораздо лучше. Между окнами должны быть зеркала и консоли, — решили кузины.

— Папа, милый папа, купи зеркало и ковер! — чуть не плача, приставала Леоня.

Бенедикт совершенно растерялся, глядя на этих трех прелестных девочек, наконец вышел из терпения и крикнул:

— Ну, не мешайте нам! Вам еще в куклы играть нужно, а не гостиные устраивать!

Девочки устремились в угол, где сидел Витольд, до сих пор не принимавший никакого участия в разговоре.

— Может быть, Леоня, тебе нужен мозаичный пол и фрески на потолке? — вдруг нарушил он свое молчание.

Леоня, не заметив гневной иронии брата, причмокнула бледными губками, как будто попробовав что-то лакомое.

— Отчего же? Это очень красиво… я видела.

И она с неподдельным восторгом, с искрящимися глазами начала описывать кузинам все чудеса, которые видела в столице. Но кузины еще и не то видали у своей двоюродной бабки, которая и сосватала их сестру своему родственнику, полуразорившемуся графчику. О нем в настоящее время и рассказывал пан Дажецкий своему шурину.

— Вы понимаете, что, выдавая дочь замуж в такой дом, я не могу не сделать ей приличного приданого. Деньги, которые я рассчитываю получить от вас, назначаются именно на это приданое.

— Может быть, в этом году вы ограничились бы половиной этой суммы?.. Несколько тысяч я могу при величайших усилиях добыть, но все, сразу…

Он стукнул себя по лбу так оглушительно, словно в гостиной кто-то хлопнул бичом. Тонкие губы Дажецкого брезгливо дрогнули, но он продолжал с прежним хладнокровием:

— Невозможно, любезный пан Бенедикт, невозможно. Кроме приданого дочери, мне предстоят и еще кое-какие издержки, а вы сами знаете, что времена теперь тяжелые… именно весьма тяжелые.

— Чтоб чорт побрал эти времена! — разразился Бенедикт, изнемогавший под тяжестью своей роли, но тотчас воздержался и любезно прибавил: — Но вы-то едва ли можете жаловаться.

— Кто знает? — загадочно улыбаясь и меланхолически посматривая в потолок, начал Дажецкий.

Разговор их прервался. На этот раз снова помехой оказались три девочки. Они загородили им дорогу и, ступая на цыпочках впереди них, все три подняли глаза на Корчинского и хором защебетали:

— Папа, милый! Дядя! У нас замечательная, чудесная мысль!

— Прекрасная мысль! — зазвенел голосок Леони. — Нужно достать четыре статуи, но непременно четыре: две мы поставим между окнами, а две по углам гостиной!..

— Теперь модно убирать гостиные статуями…

— У нас в пансионе везде статуи, правда, гипсовые, но это ничего не значит… Все равно, это так украшает гостиную… Папочка, милый, золотой, пожалуйста, купи нам в гостиную четыре статуи, хоть гипсовые…

Очнувшись, наконец, от ошеломляющего впечатления, вызванного требованием Дажецкого, Бенедикт крикнул:

— Да ты с ума сошла, что ли? Сейчас же уходи отсюда и не мешай мне разговаривать!

Снова, подавляя обиду смехом, они бросились в угол гостиной, и снова Витольд, нахмурив брови, взглянул на сестру горящими от гнева глазами.

— Ты бы еще попросила отца, чтобы он привез тебе в Корчин королевский дворец!

Между тем Дажецкий, глядя вслед убегающим дочерям, говорил, снисходительно улыбаясь:

— Веселая, привольная, розовая юность, счастливый возраст, исполненный мечтаний!..

А потом сразу вернулся к последнему слову прерванного разговора.

— Кто знает? — загадочно улыбаясь и меланхолически посматривая в потолок, начал Дажецкий. — Кто с уверенностью может сказать, что к тому человеку судьба относится снисходительно, а к этому сурово? Я не жалуюсь, — о, нет! В сравнении с другими, я нахожусь в очень выгодном материальном положении, в очень выгодном. Только мой бюджет за последнее время несколько поколебался.

При этих словах в полуопущенных глазах Корчинского мелькнул нередко вспыхивавший в них умный, чуть насмешливый огонек, но тотчас исчез, погашенный тенью тревоги.

— В прошлом году нам пришлось расширить наш дом, обновить немного… жене захотелось устроить маленький зимний сад, в который можно было бы выходить прямо из столовой, дочерям нужно было заново отделать их комнаты. И я тоже в свою очередь позволил себе безумное излишество… да, сознаюсь, безумное излишество, — повез их всех за границу. Путешествие стоило недешево, но, по совести, я не мог отказать в нем семье, — ведь это настоятельная потребность для всякого развитого человека. Словом, в последние годы, то есть с тех пор как мои старшие дочери выросли, я тратил, пожалуй, слишком много, да, слишком много, и потому мой бюджет несколько поколебался…

Корчинский еле сдерживался от волнения.

— Что касается меня, — сказал он, — то я убежден, что эти зимние сады, эти заграничные вояжи — вовсе не нужны.

— Это очень условно, любезный пан Бенедикт, очень условно! — поднимая голос на четверть тона и придавая своему лицу особенно важный вид, заговорил Дажецкий. — Мы — люди культурные, а культура порождает в нас такие потребности, вкусы, стремления, — именно стремления, — отрекаясь от которых, мы губим не только свое тело, но и свою душу. Человек развитой должен всем своим существом любить прекрасное, высокое, жаждать высших впечатлений, а без заграничного путешествия и развлечений в том же роде, как он удовлетворит свои потребности? Наконец, у меня дочери, и никто не может обвинить меня, если я желаю для них блестящей будущности. Кроме того, вы знаете мои родственные связи. Одна из моих теток занимает высокое положение среди аристократии; двоюродный брат обладает громадным богатством. Все это и меня заставляет вести известный образ жизни. Если хотите, это до некоторой степени гнет, которому мы, однако, подчиняемся с большой охотой, потому что получаем взамен массу высших наслаждений. Я вынужден объяснять вам столь простые вещи для того, чтобы вам были понятны мотивы, заставляющие меня просить вас об уплате долга… Но я знаю ваш ум, ваше сердце и не сомневаюсь, что если вы пожелаете призадуматься о моем положении, то несомненно согласитесь, вполне согласитесь со мной!

Судя по лицу Корчинского, он вовсе не соглашался с шурином, но ни словом не обмолвился об этом. Напротив, понизив голос, он с необычным смирением заговорил о том, что ни на минуту не переставал считать долг сестре одним из своих священнейших обязательств, что проценты платил в срок и даже, несколько лет тому назад, по желанию шурина, увеличил их, но что теперь одновременная уплата всей суммы может окончательно разорить его. Он говорил долго, а так как в комнате находились другие люди, то понизил голос до шопота, каким говорят обыкновенно на исповеди. Очевидно, исповедь эта стоила ему недешево: его плечи еще более сгорбились, глаза все более и более затуманивались, а на лбу выступили крупные капли пота. Дажецкий остановился у одного из диванов, и сел, не сгибая своего прямого стана. Бенедикт уселся тоже и должен был выслушать длинную лекцию о различных существующих источниках кредита, а также о тех, которые могли бы существовать, о мертвом капитале, который люди недостаточно практичные держали в лесах, о разных хозяйственных системах во Франции, Германии и Бельгии. Дажецкий кончил тем, что посоветовал шурину или продать занеманский лес, или занять денег у одного капиталиста, который будет брать гораздо большие проценты, чем Бенедикт платил сестре. Это печальная, но неизбежная необходимость, которая огорчает его, искренне огорчает. Если же дорогой шурин пожелает призадуматься, то не только не поставит ему во зло его настойчивость и те расходы, которые в Корчине придется понести, но, обсудив положение и вытекающие из него потребности, несомненно, согласится, что это справедливо, совершенно справедливо.