А после двух стаканов, особенно ржаного, которое на меня плохо действует, все представляется в черном свете.

Он защищался неубедительно, сам уже не веря в то, что говорит. О чем еще будут его спрашивать? Он предполагал, что единственный щекотливый для него вопрос — Хэллиген, но о том речь до сих пор не зашла.

— Вы знаете, в котором часу вышли из машины?

— Нет. Часы на приборном щитке давно не ходят.

— Жена не говорила вам, что все равно уедет?

Ему необходимо сосредоточиться. Он больше не помнит, как все было.

— Нет, вряд ли.

— Вы не уверены?

— Нет. Погодите. Мне кажется, упомяни жена про автобус, я поверил бы, что она способна на нем уехать, и не допустил бы этого. Теперь-то я не сомневаюсь: не допустил бы. Но тогда я подумал об автобусе, лишь увидев огни на перекрестке. Да, вот еще. Припоминаю, что, не найдя Ненси в машине на неосвещенной стоянке, я стал звать ее.

Про записку, оставленную Ненси на сиденье машины, он забыл.

— На соседние машины внимания не обратили?

— Минутку.

Он хотел проявить добрую волю, помочь полиции в меру своих сил.

— Мне показалось, что там были в основном старые драндулеты и грузовички. Если только они стояли возле этого бара.

— Бар называется «У Армандо»?

— Возможно. Имя мне что-то говорит.

— Вы узнали бы его?

— Вероятно. Там еще в правом углу от стойки телевизор.

О девчушке, запертой с плиткой шоколада в шкафу, Стив предпочел не упоминать.

— Продолжайте.

— В баре было много народу — и мужчин, и женщин.

Одну пару вижу как живую: сидят себе неподвижно и молчат.

— Никого особенно не приметили?

— Нет.

— С кем-нибудь говорили?

— Сосед предложил мне стаканчик. Я хотел отказаться, но хозяин знаком показал, чтобы я соглашался; человек уже сильно пьян, начнет настаивать, возможно, поднимет скандал. Сами знаете, как это бывает.

— Вы его тоже угостили?

— По-моему, да. Во всяком случае, вероятно.

— Говорили с ним о жене?

— Не исключено. Но, скорее, о женщинах вообще.

— Про ключ ему рассказали?

Стив был изумлен, он больше ничего не соображал.

Намерения у него были самые благие, но он уже сбился с толку: излияния перед Хэллигеном и разговор с голубоглазым блондином, даже воспоминания о барах — все смешалось у него в памяти. Адски болела голова — ее словно в тисках сжимали. Рубашка прилипла к телу, и он чувствовал, что от него дурно пахнет.

— Вы не заметили, этот человек вышел раньше вас?

— Уверен, что нет. Я ушел первый.

— Никаких сомнений на этот счет?

Он дойдет до того, что вскоре ни в чем не будет уверен.

— Могу поклясться, первым ушел я. Как сейчас вижу: расплатился, иду к двери, у порога обернулся. Сосед еще был на месте.

— А жены в машине не оказалось?

— Именно так.

В дверь постучали. Вошел сержант в форме и дал понять начальнику, что хочет с ним поговорить. Видна была только одна его рука: другую он держал за спиной, словно в ней предмет, который Стив не должен видеть.

Лейтенант поднялся из-за стола, они вышли за дверь и пошептались. Марри вернулся один и молча бросил на стол платье и белье — вещи Ненси, найденные в багажнике их машины.

Раз обыскали автомобиль, стоящий на больничном дворе, значит, Стива в чем-то подозревают.

Лейтенант как ни в чем не бывало снова сел.

— Мы остановились, — все тем же равнодушным то» ном продолжал он, — на том, что, выйдя из бара «У Армандо», вы убедились: жены нет.

— Я позвал ее, уверенный, что она где-то неподалеку — вышла размять ноги.

— Дождь шел?

— Нет… Да…

— Вблизи стоянки никого не заметили?

— Никого.

— Уехали сразу?

— Увидев недалеко перекресток, я вспомнил угрозу Ненси и подумал об автобусе. В начале вечера мы разминулись с ночным скорым. Вот это и надоумило меня.

Я ехал медленно, приглядываясь к правой обочине в надежде догнать Ненси.

— Вы не увидели ее?

— Я никого не увидел.

— Сколько времени вы пробыли в баре?

— Минут десять, самое большее четверть часа.

— А не дольше?

Стив жалко улыбнулся своему мучителю.

— Я был в таком состоянии… — горестно пролепетал он.

Он еще с трудом сознавал, что разыскал Ненси, что она в двух шагах от него и он скоро увидит ее, заговорит с ней, может быть, обнимет. Но пустят ли его к жене?

Самое удивительное — он не сердился на полицейских, не возмущался, а чувствовал себя по-настоящему виноватым.

И — какая жестокая ирония судьбы! — именно теперь ему вспоминались обрывки речей, которые, еле ворочая языком, он держал перед Сидом Хэллигеном. Начал он с колеи, конечно, с колеи и дороги, затем перескочил на тех, кто боится жизни, потому что они не настоящие мужчины.

«Так вот, понимаешь, люди выдумывают всякие правила, которые именуют законами; они называют грехом все, что их пугает в других. Вот в чем суть, старина. Если бы они не дрожали, а были настоящими мужчинами, не нужно было бы ни полиции, ни судов, ни пасторов, ни церквей, не нужны были бы банки, страхование жизни, воскресные школы, светофоры на перекрестках. Разве такой парень, как ты, не презирает все это? Вот ты сидишь рядом со мной и смеешься над всеми. Сотни людей ищут тебя на дорогах, повторяют твое имя в каждой радиопередаче. А что делаешь ты? Ведешь себе мою колымагу, покуриваешь и говоришь им: „Дерьмо!“

В действительности Стив излагал все это еще более длинно и путано; он вспоминал теперь, что прямо-таки вымаливал у попутчика хоть слово, хоть знак одобрения, но Хэллиген явно не слушал его. Разве что, не выпуская изо рта сигареты, лишний раз бросил: «Заткнись!»

Утром Стив дал себе слово попросить у Ненси прощения. Но, оказывается, ответствен он не только перед Ненси, а перед всем миром, воплощенным в лейтенанте с рыжеватыми вьющимися волосами, который имеет на него, Стива, свои права.

— Доехав до перекрестка, я обратился в кафетерий на углу. Хозяйка была за стойкой, она вам подтвердит.

Я первым делом спросил, не видела ли она мою жену.

— Знаю.

— Она вам сказала?

— Да.

Он никогда не предполагал, что настанет день, когда любой его поступок приобретет вдруг такое важное значение.

— А сказала она вам, что именно сообщила мне, когда ушел автобус?