Примерно такими словами заканчивается вдохновенный монолог Николя Криницкого, а вокруг нас уже стоит толпа, вся гоп-компания, мне, конечно, ничего не ясно, и вдруг я понимаю, что настало время отыграться за все, что я сегодня вытерпел, потому что вы не должны забывать, кто ждет меня на орбите.

И я начинаю свою собственную историю, хотя мне и жаль сразу нескольких Маниных, обменивающихся нежными взглядами сразу с несколькими женами капитана Никитина.

Из происходящего Рон Гре понимал лишь одно — что неприятный разговор с лысым Рооозом отменяется. Обоим Рооозам было сейчас не до него. Как тому, который говорил «любезнейший» и был на самом деле представителем Бюро Наказаний, так и настоящему Рооозу в незнакомом обличье. Последнему приходилось сейчас несладко.

— Короче говоря, я вам не завидую, любезнейший, — говорил лысый представитель Луус. — То, что вы сделали, — наихудшее Преступление из всех, какие известны нашей организации. Права Личности священны, но нет ничего ужаснее ее Раздвоения.

— Не понимаю, — растерянно сказал незнакомый Роооз. — Я абсолютно ничего не понимаю. Мы думали о раздвоении личности, мы даже приняли специальные меры, чтобы его избежать. Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Любезнейший! — сочувственно сказал лысый Луус. — Вы принимали специальные меры! Да разве не понятно, что при каждом включении Возвращателя обстановка, окружавшая вашего подопечного, дублировалась и происходило Раздвоение Личности!

— Вы ошибаетесь, — сказал Роооз. — Обстановка действительно дублировалась, но раздвоения личности не происходило из-за гибели подопечного в одной из ветвей. Иллюзия непрерывности…

— Любезнейший! — сказал Луус с еще большим сочувствием. — Да раскройте же наконец глаза! При чем тут иллюзии? При чем здесь подопечный? Вы же согласны, что окружающая его обстановка дублировалась. Но ведь обстановка — не только мертвые предметы. Прежде всего ото Люди. А вы? Вы отсылали их в «специально выделенное место»!

— Начинаю понимать, — прошептал Роооз.

— Давно пора, — сказал Луус. — А вы вместо этого все время вводили в действие свой Возвращатель. И после каждого такого включения кто-нибудь оказывался там, на краю Вселенной.

— Какой ужас! — сказал Роооз.

— Причем нередко вы засылали туда несколько раз одну и ту же Личность, — продолжал Луус. — Там она встречалась сама с собой, что не могло не нанести ей глубокой моральной и психической Травмы. Поставьте себя на ее место! Что вы при этом почувствуете? Как это перенесете? Какие Комплексы у вас появятся?

— Ужасно, — с отвращением повторил Роооз.

— Теперь вы можете оценить всю глубину вашего преступления?

— Кажется, да.

— И вы понимаете, что оно заслуживает высшей меры наказания?

Лицо Роооза исказилось.

— Нет, нет! Нет, только не это! Нет!

— Я очень сожалею, — сказал лысый Луус. — Но представьте себе судьбы этих несчастных Личностей. Прочувствуйте всю бездну их страдания. Вспомните о том, что изменить что-нибудь мы не в силах. И вы поймете, что «высшая» в данном случае даже не означает «достаточная».

Роооз, закрыв лицо руками, выбежал из помещения. Некоторое время Рон Гре и лысый Луус смотрели друг на друга.

— Я простой техник, — сказал потом Рон Гре. — Я еще многого не знаю, потому что не все изучал. Что это за высшая мера наказания?

На плоском лице Лууса появились цвета печали.

— Это страшная Вещь, — сказал он, склонив кубический череп. — Его пошлют… соглядатаем-памятником на планету земной группы.

— Ничем я не рискую, — говорит мне капитан Никитин. — Во всяком случае, мне так кажется, и я это проверю.

И после этих слов покидает шлюз. Некоторое время я слежу по телевизору, как он карабкается по корпусу к носовым лазерным батареям, потом спохватываюсь, отстегиваюсь, встаю с кресла, иду к распределительному щиту и выключаю шкибер. Все-таки Никитин молодец — заставил меня его выключить. А что мне оставалось делать? Пусть уж лучше ударит нас лишний раз.

Капитан Никитин тем временем уже снял правую носовую батарею и тащит ее на плечах к корме. Не успел я похвалить его мысленно за быстроту и сноровку, гляжу — на правом локаторе, против точки, где только что была батарея, горит сигнал. Значит, еще один метеорит появился откуда-то и мчится теперь прямо на моего капитана, пользуясь тем, что тот только что снял охранявшую его противометеоритную лазерную батарею. В сектор обстрела других батарей метеорит не попадает, разворот сделать я не могу, потому что скинет тогда Никитине в тартарары, увернуться не могу по той же причине; сижу, словно выключенный манипулятор, не имея возможности пальцем пошевелить, и наблюдаю, как у меня на глазах расстреливают моего собственного капитана. Это, конечно, гипербола, попасть в Никитина метеорит не может, слишком такое маловероятно, но все равно впечатление достаточно жуткое.

Разумеется, капитан Никитин никакой угрозы не видит, индивидуального радара у него нет, и ползет себе по направлению к корме, чтобы установить там лишнюю лазерную батарею, последняя надобность в которой давно миновала, потому что атака кончилась и единственный метеорит, оставшийся от роя, приближается сейчас спереди, угрожая ударить по ничем не защищенной обшивке. А из показаний приборов следует, что как раз с этим метеоритом нам соприкасаться вовсе не обязательно, потому что он метеорит крупный и плохо нам придется после лобового с ним столкновения.

Ладно, думаю, все равно обшивку латать.

Капитан Никитин тем временем проползает мимо закрытого шлюза и продолжает движение к корме.

«Зачем он все-таки так поступил?» — думаю. Впрочем, тебя же предупреждали. А у самого на душе тяжесть. Все-таки неприятно, когда человек за бортом, в который нацелен метеорит, и, кроме того, от толчка в момент столкновения может скинуть моего славного капитана неизвестно куда подальше, ищи его тогда по всей Вселенной.

Сижу я вот так и думаю — вернее, ничего я не думаю, просто бродят в голове разные мысли, даже недостаточно сформированные, и вдруг все кончилось, потому что метеорит рвануло на миллион обломков — бывает такое, от внутренних напряжений — и они огненным в радарах дождем обдали весь борт нашего доблестного корабля.

И это был жуткий, ужасный момент, сами должны понимать, потому что вот был у меня капитан — и нет моего капитана, нет его уже, не уберегся, да и невозможно было уберечься под таким ливнем, и только бесформенно сплющенный скафандр, как спущенный футбольный мяч, висит за бортом рядом с искалеченной батареей неподалеку от воздушного шлюза.

Ах ты собака, думаю я про метеорит, ах ты сволочь, ах ты мерзавец!

Сам сижу как парализованный, ничего не понимаю, и в мозгу у меня одна только идиотская мысль: «Ах ты мерзавец, ах ты сволочь!» — будто этим чему-то поможешь.

А ты, думаю я потом. Ты — сумасшедший. Какого лешего полез ты за борт? Потому что у тебя была уверенность? Так где же теперь твоя хваленая уверенность?

Вон она, думаю я, плавает там за бортом вместе с тобой, будь ты проклят, хоть и очень нехорошо так думать.

Сам-то ты тоже хорош, думаю я. Ведь был момент, когда ты ему чуть не поверил…

Потом, спустя некоторое время, я все же пришел в себя, подремонтировался и направился прямо к Земле, а не в район Холодных Солнц, как намечалось в программе. На кой мне теперь эти Холодные Солнца?

Да, чуть не забыл — когда я сидел в рубке после всего этого кошмара и голову мне бороздили всякие глупые мысли, я увидел то, о чем мне рассказывали все, кто до меня летал с Никитиным, — космический мираж. Это был корабль, такой же, как наш, и он висел в пространстве совсем недалеко от нашего. Действительно, он был точь-в-точь наш — вплоть до опознавательных знаков. Самое странное, что от него на экранах радаров шел сигнал, как от нормального корабля.

Прямо чертовщина какая-то, честное слово.