— Ну, значит, все-таки воскресили! — произносит человек после того, как ему надоедает меня изучать.

Тон у него добродушный, если вообще может быть добродушным львиный рык.

— Очевидно, именно вам я обязан своим воскрешением… — замечаю я.

— Пожалуй, да. Хотя я не жажду благодарности. Из вас сделали хорошую отбивную.

Хозяин, похоже, поддерживает свой накал довольно банальным горючим — виски, поскольку берет с письменного стола высокий хрустальный стакан, содержащий немного золотистой жидкости и два кубика льда, делает небольшой глоток и только после этого спрашивает:

— В сущности, что же с вами случилось?

— Ничего особенного, — пожимаю плечами. — Насколько я разбираюсь в проститутках, меня заманили в одну из простейших ловушек. Приманка для дураков, и дураком оказался я. Ворвались в комнату, избили, обобрали, а потом выбросили на улицу.

— Неприятная история, — кивает хозяин, достает из маленького кармана длинную сигару и начинает тщательно разворачивать целлофановую обертку.

— Ничего страшного, — бросаю пренебрежительно, — Если я и жалею о чем, так это о паспорте.

Рыжий поднимает глаза от сигары:

— У вас взяли и паспорт?

Утвердительно киваю.

— Кому он понадобился?

— Не имею представления.

Мужчина сует толстые короткие пальцы в кармашек жилетки, достает миниатюрный ножичек и заботливо отрезает кончик сигары. Затем убирает ножичек, берет тяжелую серебряную зажигалку с письменного стола и сосредоточенно закуривает. После чего выдыхает в меня густую струю дыма вместе с вопросом:

— А что написано в вашем паспорте?

— Петр Колев, национальность — болгарин, профессия — заведующий хозяйственной частью судна и прочее, — отвечаю я. — Что касается номера паспорта, то я его забыл.

— Номер не важен, — небрежно махнул рыжий дымящейся сигарой. — Вы не номер. Вы человек, дружище!

И сообразив наконец, что я человек, хозяин предлагает:

— Садитесь!

Вслед за тем, как я на дрожащих ногах подбредаю к ближайшему креслу и опускаюсь в него, добавляет:

— Скоч для поднятия духа?

При этих словах он, вероятно, нажимает какую-то кнопку на столе, потому что в кабинет тут же врываются Ал и Боб. Похоже, они ожидали застать своего господина в смертельной схватке с чужаком, но, убедившись, что все тихо-мирно, застывают, нахмурившись и угрожающе сжав кулаки.

— Принесите нам выпить, — приказывает рыжий. — Обо всем приходится напоминать!

Он дожидается, пока Ал вкатывает в салон передвижной бар, небрежно машет головой в смысле «убирайся», располагается в кресле напротив и занимается приготовлением напитков.

— Обычно я позволяю себе не более нескольких глотков в час, — объясняет хозяин, разливая виски. — Вообще я стараюсь выполнять предписания этих обременительных людей, врачей. Однако что вы хотите, если таков мой характер: не могу пренебрегать гостеприимством ради каких-то предписаний.

Я беру стакан, который мне протягивает рыжий и в который он собственноручно опустил два-три кубика льда. Отпиваю большой глоток для смелости и чувствую, мне чего-то не хватает.

— Не могли бы вы дать мне одну сигарету?

— Разумеется, дружище, как это я не сообразил…

Мой хозяин наклоняется к нижней полке бара, достает тяжелую шкатулку, наполненную сигаретами, и даже любезно приносит с письменного стола серебряную зажигалку. Затягиваюсь несколько раз и ощущаю, как эта проклятая отрава начинает оказывать благотворное действие на мой замученный организм.

— Значит, вы болгарин? — спрашивает хозяин, рассеянно созерцая дымящийся кончик сигары.

— Болгарин, — подтверждаю скромно.

— А что вы здесь делаете?

Приходится коротко рассказать историю моего загула.

— Да-а, — рычит рыжий. — И вы остались… Но почему? Вам так хотелось или…

— Я хотел еще выпить, — отвечаю я, беря свой стакан. — Я, в сущности, редко пью, но иногда на меня находит и… и все.

— Человек, дружище, как машина: ему нужен ритм. Иначе происходит авария, — произносит нравоучительно рыжий.

— Она уже произошла.

— И что же теперь?

Легкомысленно пожимаю плечами.

— И все же вы думали о каком-то выходе из положения?

— Когда трещит голова, много не надумаешь.

— И все же? — настаивает хозяин и смотрит на меня холодными голубыми глазами.

— Наверное, придется поискать в телефонном справочнике адрес посольства и пойти туда.

— Это тоже выход, — соглашается рыжий. — В том случае, если вас не вышвырнут…

— Почему меня вышвырнут?

— Кто вы, по сути, чтобы вас не вышвырнуть? Если бы я был на месте ваших дипломатов, вышвырнул бы без слов. Человек без документов, неизвестно кто…

— Личность легко установить.

— Да, если кто-нибудь захочет тратить на вас время. А если выяснят, что тогда? Встанет вопрос, почему не вернулись на корабль, самовольно остались в чужой стране.

— Вы правы, — вздыхаю я. — Но у меня, к сожалению, нет другого выхода. Я думал найти какую-нибудь работу и дождаться возвращения корабля. Однако, как я понимаю, здесь совсем нелегко найти работу. А идти подметать улицы, честно говоря, не хочется.

— Даже если и захотите, у вас не будет такой возможности. Места дворников тоже заняты.

— Вот видите… — говорю уныло.

И чтобы хотя бы отчасти вернуть себе присутствие духа, закуриваю новую сигарету. Мой хозяин молчит, распределяя свое внимание между уже коротким кончиком сигары и изучением моей хорошо обработанной физиономии. Несмотря на пламенную внешность, он, похоже, не обладает пламенным характером. Его натура скорее излучает спокойствие, колеблющееся между добродушной сонливостью и добродушной прямотой. На нем традиционная униформа делового британца: черный пиджак и брюки в серую полоску. Развалившись в кресле, он задумчиво меня созерцает, в самом деле похожий на добрячка, озабоченного судьбой ближнего.

— В сущности, я думаю, что мог бы предложить вам кое-что, — произносит мой хозяин через некоторое время.

— Это было бы верхом великодушия с вашей стороны, — признаю я. — Вы уже спасли меня однажды…

— У меня тут поблизости есть три заведения, — продолжает он, словно рассуждая вслух. — Естественно, я не собираюсь ставить вас вышибалой… какой из вас вышибала, когда не вы, а вас бьют… На место официанта вы тоже не подходите. Эту работу у нас поручают другому полу: оголенные бедра и высокий бюст и прочее, чем, насколько я могу верить своим глазам, вы не располагаете…

Он умолкает, и я тоже молчу, так как не нахожу возможным ему противоречить, особенно по последнему пункту.

— Остается место швейцара. Твердого жалованья не могу обещать. Но у вас будет жилье, к которому вы уже, наверное, привыкли за три дня, будет бесплатное питание, форменная одежда, если вы сумеете завоевать расположение клиентов, то будут и карманные деньги.

Я терпеливо слушаю и курю, пока он не спрашивает меня:

— Ну, что вы на это скажете?

— Я тронут вашим великодушием, но, пожалуй, рискну обратиться в посольство.

Он бросает на меня удивленный взгляд и спрашивает, не теряя, впрочем, самообладания:

— Но что вы, в сущности, воображаете?

— Абсолютно ничего, — спешу его уверить. — Не хочу вдаваться в интимные подробности, однако если мне чего и недостает, так это воображения.

— Чего же вы ждете? Что я предложу вам место директора? Или свое собственное?

— Нет, на это я не претендую. Но я не хочу швейцаром, хотя бы в память о моей покойной маме.

— Вы, вероятно, считаете, что должность завхоза куда выше швейцара?

— Именно. И хотя это опять интимные подробности, позволю себе заметить, что я получил диплом о высшем образовании и изучил три языка не затем, чтобы становиться швейцаром у кого бы то ни было, даже у вас, несмотря на всю мою признательность.

— Оставьте лицемерие, — все так же спокойно произносит рыжий. — Я уже сказал, что не нуждаюсь в благодарности. Однако ваши амбиции далеко превосходят ваше нынешнее положение.