Она поблагодарила его сквозь слезы и рыдания, сказав, что еще ни разу ей не было так грустно и так хорошо, с тех пор как она уехала из дому. И все же она горько плакала; а Тому Пинчу тем больнее было глядеть на ее слезы, что именно в эту минуту она особенно нуждалась в сочувствии и утешении.
- Ну будет, перестаньте! - сказал Том. - Ведь вы всегда были веселая.
- Да, была! - воскликнула она таким голосом, что у Тома сжалось сердце.
- И опять будете, - сказал Том.
- Нет, никогда не буду! Никогда, никогда больше не буду! Если вам придется когда-нибудь говорить со старым мистером Чезлвитом, - прибавила она, на мгновение подняв глаза, - мне казалось, что вы ему нравитесь, только он это скрывает, - обещайте передать ему, что вы видели меня здесь и что я помню все, о чем мы с ним говорили на кладбище.
Том пообещал, что расскажет.
- Часто, когда я жалела, что меня не отнесли на кладбище задолго до того дня, я вспоминала его слова. Я хочу, чтобы он знал, как верны они оказались, хотя я никогда в этом никому не признавалась и не признаюсь.
Том обещал и это однако умолчав кое о чем. Боясь расстроить ее еще больше, он не сказал ей, как мало вероятия, что он еще раз повстречает старика.
- Если у вас будет такой разговор с ним, дорогой мистер Пинч, продолжала Мерри, - скажите ему, что я просила передать это не ради себя самой, но для того, чтобы он был более снисходителен, и более терпелив, и более доверчив, если он снова встретится с такой, как я, в трудную для нее минуту. Скажите ему, что если б он знал, как колебалось мое сердце, словно на весах, в тот день, и как немного нужно было, чтобы правда перевесила, его собственное сердце облилось бы кровью от жалости ко мне.
- Да, да, - отвечал Том, - я ему скажу.
- Когда я казалась ему особенно недостойной его помощи, я была - я это знаю, потому что часто, часто думала об этом после, - я была всего ближе к тому, чтобы послушаться его слов. О, если бы он отнесся ко мне еще мягче; если бы он побыл со мной еще четверть часа; если бы он простер свое сострадание к пустой, легкомысленной, несчастной девушке немного дальше, он мог бы спасти ее, и я думаю, спас бы! Скажите, что я его не осуждаю и благодарна ему за ту попытку, которую он сделал; но попросите его, из любви к богу и к юности и из сочувствия к той борьбе, какую переживает неразумная, еще не знающая себя натура, скрывая силу, которую она считает слабостью, попросите его никогда, никогда не забывать об этом, если он снова встретится с такой девушкой, как я!
Хотя Том и не мог уловить всего значения ее слов, он почти угадал его. Живо тронутый, он взял ее за руку и сказал, или хотел сказать, несколько слов ей в утешение. Она почувствовала и поняла их, несмотря на то, что они остались несказанными. Впоследствии Том никак не мог вспомнить, было это или не было, что она хотела в порыве благодарности броситься перед ним на колени.
Когда она ушла, он заметил, что не один в комнате. Миссис Тоджерс стояла тут же, покачивая головой. - Нечего и говорить, что Том никогда не видел миссис Тоджерс, однако он понял, что это хозяйка дома; и в ее глазах он подметил искреннее сострадание, которое расположило его в ее пользу.
- Ах, сэр! Вы, я вижу, старый друг, - сказала миссис Тоджерс.
- Да, - сказал Том.
- И все-таки, я уверена, - произнесла миссис Тоджерс, - она вам не рассказала, в чем ее горе.
Тома поразили ее слова, потому что это была истинная правда.
- Да, действительно не рассказала, - ответил он.
- И никогда не расскажет, - подхватила миссис Тоджерс, - хотя бы вы виделись каждый день. Она мне никогда ни на что не жалуется, от нее не услышишь ни упрека, ни объяснения. Но я-то понимаю, - сказала миссис Тоджерс со вздохом, - я понимаю!
Том печально кивнул:
- И я тоже.
- Я твердо уверена, - произнесла миссис Тоджерс, доставая платок из плоского ридикюля, - что никто не знает и половины всего, что приходится выносить этой бедняжке, такой молоденькой. Но хотя она постоянно приходит сюда потихоньку, чтобы отвести душу, я никогда не слыхала от нее жалоб; скажет только: "Миссис Тоджерс, мне сегодня очень плохо, я думаю, что скоро умру", и сидит, плачет в моей комнате, пока ей не станет легче. Вот и все. А ведь я уверена, - продолжала миссис Тоджерс, опять пряча платок, - что она меня считает близким другом.
Миссис Тоджерс могла бы сказать - лучшим другом. Джентльмены, занимающиеся коммерцией, и мясная подливка испортили характер миссис Тоджерс; корысть, такая ничтожная в данном случае, что поневоле приходилось смотреть в оба, как бы не упустить ее, - поглощала все внимание миссис Тоджерс. Но в каком-то закоулке сердца миссис Тоджерс, куда надо было взбираться по витой лестнице, и в таком темном углу, что ее легко было просмотреть, имелась потайная дверь с надписью "Женщина"; при первом прикосновении Мерси она раскрывалась и впускала ее.
Когда счета пансиона будут сверены со всеми другими книгами и ангел-летописец подведет окончательный итог и положит свое перо, - быть может, в его книгах отыщется такая запись в твою пользу, костлявая миссис Тоджерс, что ты покажешься красавицей!
Она быстро становилась красавицей в глазах Тома, - ибо он видел, что она небогата и что, вопреки мелочным расчетам и дрязгам, в ней сохранилось доброе сердце, - еще минута, и она стала бы в его глазах прямо Венерой, если бы мисс Пексниф не вошла в комнату вместе со своим другом.
- Мистер Томас Пинч! - сказала Чарити, с явной гордостью выполняя церемонию представления. - Мистер Модль. А где же моя сестра?
- Ушла, мисс Пексниф, - ответила миссис Тоджерс. - Она обещала быть дома.
- Ах! - сказала Чарити, глядя на Тома. - Ах, боже мой!
- Она очень изменилась, с тех пор как принадлежит друг... после того как вышла замуж, миссис Тоджерс, - заметил мистер Модль.
- Милый мой Огастес! - произнесла мисс Пексниф, понизив голос. - Мне, право, кажется, что я это слышала пятьдесят тысяч раз. Какой вы скучный!
Засим последовало несколько маленьких любовных пассажей, вдохновительницей которых явно была мисс Пексниф. По крайней мере мистер Модль отвечал ей куда более вяло, чем отвечают обыкновенно молодые влюбленные, и проявлял такой упадок духа, что просто тяжело было смотреть.