- Если бы не этот вот преданный человек, - продолжал Мартин, повернувшись к Марку, - с которым я познакомился здесь и который добровольно поехал со мной в качестве слуги, но был мне с начала до конца верным и ревностным другом, - если бы не он, я бы умер на чужой стороне, вдали от родины, без помощи и утешения, даже без надежды, что моя несчастная судьба станет известна кому-нибудь, кто захотел бы о ней узнать... о, если бы вы позволили мне сказать - известна вам!

Старик посмотрел на мистера Пекснифа, мистер Пексниф посмотрел на него.

- Вы что-то сказали, многоуважаемый? - с улыбкой произнес мистер Пексниф. - Старик покачал головой. - Я знаю, что вы подумали, - сказал мистер Пексниф, еще раз улыбнувшись. - Пусть его продолжает, мой друг. Проявления эгоизма в человеке всегда любопытно наблюдать. Пусть его продолжает, мой друг.

- Продолжай! - заметил старик, казалось машинально повинуясь словам мистера Пекснифа.

- Я был так несчастен и так беден, - сказал Мартин, - что мне пришлось обратиться к милосердию чужого человека, в чужой стране, чтобы вернуться сюда. Все это только восстановит вас против меня, я знаю. Я даю вам повод думать, что сюда меня пригнала единственно нужда и что ни любовь, ни раскаяние ни в какой мере не руководили мною. Когда я расставался с вами, дедушка, я заслуживал такого подозрения, - но теперь нет, теперь нет!

Хор заложил руку за жилет и улыбнулся.

- Пусть его продолжает, многоуважаемый, - сказал он. - Я знаю, о чем вы думаете, но не надо этого говорить раньше времени.

Старик поднял глаза на мистера Пекснифа и, по-видимому, опять руководясь его словами и взглядами, сказал еще раз:

- Продолжай!

- Мне остается сказать немного, - возразил Мартин. - И так как я говорю это, уже не рассчитывая ни на что, как бы ни улыбалась мне надежда, когда я входил в эту комнату, - прошу вас об одном: верьте, что это правда, по крайней мере верьте, что это святая правда.

- О прекрасная истина! - возопил хор, возводя очи кверху. - Как оскверняется ныне твое имя служителями порока! Ты обитаешь не в колодце *, священный принцип, но на устах лживого человечества. Трудно мириться с человечеством, уважаемый сэр, - обратился он к старшему мистеру Чезлвиту, но мы постараемся претерпеть и это с кротостью. Это наш долг; так будем же в числе тех немногих, кто не пренебрегает им. Но если - продолжал хор, воспарив духом в горняя, - если, как говорит нам поэт, Англия надеется, что каждый исполнит свой долг *, то Англия самая легковерная страна на свете, и ее ждут постоянные разочарования.

- Что касается той причины, - сказал Мартин, спокойно глядя на старика и только на мгновение переводя взор на Мэри, которая закрыла лицо руками и опустила голову на спинку кресла, - той причины, которая посеяла несогласие между нами, в этом отношении мой ум и сердце не способны измениться. Что бы ни произошло со мной после того злополучного времени, все это лишь укрепило, а не ослабило мои чувства. Я не могу ни сожалеть о них, ни стыдиться их, ни проявлять колебаний. Да вы бы и не пожелали этого, я знаю. Но что я мог и в то время положиться на вашу любовь, если бы смело доверился ей; что я без труда склонил бы вас на свою сторону, если б был уступчивее и внимательнее; что я оставил бы по себе лучшую память, если бы забывал себя и помнил о вас, - всему этому научили меня размышления, одиночество и несчастие. Я пришел с решимостью сказать это и попросить у вас прощения, не столько надеясь на будущее, сколько сожалея о прошлом; и теперь я прошу у вас только одного: чтобы вы протянули мне руку помощи. Помогите мне достать работу, и я буду честно работать. Мое несчастие ставит меня в невыгодное положение: может показаться, что я думаю только о себе, но проверьте, так это или не так. Проверьте, так ли я своеволен, упрям и высокомерен, как был, или меня выправила суровая школа жизни. Пусть голос природы и дружеской привязанности рассудит нас с вами, дедушка; не отвергайте меня окончательно из-за, одного проступка, как бы он ни казался непростителен!

Когда он замолчал, седая голова старика опустилась снова, и он закрыл лицо дрожащими пальцами.

- Досточтимый сэр, - воскликнул мистер Пексниф, склоняясь над ним, вам не надо бы так поддаваться горю. Ваши чувства вполне естественны и похвальны; но не следует допускать, чтобы бесстыдное поведение человека, от которого вы давно отреклись, так волновало вас. Возьмите себя в руки. Подумайте, - сказал мистер Пексниф, - подумайте обо мне, мой друг.

- Я подумаю, - ответил старый Мартин, поднимая голову и глядя ему в глаза. - Вы заставили меня опомниться. Я подумаю.

- Как, что такое случилось, - продолжал мистер Пексниф, усаживаясь в кресло, которое подтащил поближе, и игриво похлопывая старика Чезлвита по плечу, - что такое случилось с моим непреклонным другом, если я могу себе позволить так называть вас? - Неужели мне придется бранить моего наперсника или убеждать в чем-либо такой сильный ум? Я думаю, что нет.

- Нет, нет, в этом нет надобности, - сказал старик. - Минутное чувство, не более того.

- Негодование, - заметил мистер Пексниф, - вызывает жгучие слезы на глаза честного человека, я знаю, - он старательно вытер глаза. - Но у нас имеются более важные обязанности. Мистер Чезлвит, возьмите себя в руки. Должен ли я выразить ваши мысли, мой друг?

- Да, - сказал старый Мартин, откидываясь на спинку кресла и глядя на Пекснифа в каком-то забытьи, словно покоряясь его чарам. - Говорите за меня, Пексниф. Благодарю вас. Вы не изменили мне. Благодарю вас!

- Не смущайте меня, сэр, - сказал мистер Пексниф, - иначе я буду не в силах выполнить свой долг. Моим чувствам противно, досточтимый, обращаться к человеку, который стоит перед нами, ибо, изгнав его из этого дома, после того как я услышал из ваших уст о его противоестественном поведении, я навсегда порвал с ним. Но вы этого желаете, и этого довольно. Молодой человек! Дверь находится непосредственно за спиной того, кто разделяет ваш позор. Краснейте, если можете; если не можете - уходите не краснея!

Мартин все так же пристально смотрел на своего деда, словно в комнате стояла мертвая тишина. Старик не менее пристально смотрел на мистера Пекснифа.