Затем ее устраивало и то, что Кетти Бернерс была солидной, порядочной женщиной. К тому же в результате нескольких телефонных переговоров за последние дни Урсула еще больше укрепилась в мысли, что миссис Бернерс столь же достойна восхищения, сколь и ее старший брат, доктор Иоганн Штейн. У нее не было ни малейшего сомнения в том, что эта женщина окружит Максима и Тедди материнской заботой. Она казалась воплощением доброты.

Тем не менее утром того дня, когда они должны были уезжать, Урсула ощутила навалившуюся на нее тяжесть. Физически болело сердце, горло перехватил спазм, когда после завтрака она застегивала на Максиме курточку, одевая его в дорогу. Он был еще так мал – всего четыре с половиной годика, – во многих смыслах совсем еще младенец.

Был момент, когда она чуть не пошла на попятную, осознав, что до этого она с трудом разлучалась с ним на минуты, а тут предстояли недели. Но потом она вспомнила, сколь велика ставка в Берлине, решительно взяла себя в руки, и путь эмоциям был перекрыт.

– Давай посидим рядышком на диване, мой дорогой, я хочу поговорить с тобой, – предложила она сыну, ласково улыбаясь.

– О чем, мамочка? – спросил он, глядя на мать своими большущими живыми карими глазами, взгляд которых всегда брал ее за сердце, а сегодня – особенно, как никогда.

– О путешествии в Англию, – ответила она, когда они уселись рядом на диване. Краем глаза ей было видно, как Тедди говорила по телефону, наверняка с консьержем, чтобы прислал носильщиков за чемоданами.

Урсула откашлялась.

– Тедди хочет сама отвезти тебя в Лондон, Максим, – продолжала она. – Вы будете жить у ее тети. Ее зовут Кетти. Сегодня я с вами поехать не могу, но приеду очень скоро.

Выражение тревоги мгновенно появилось на личике мальчика. Глаза широко раскрылись, и он жалобно заплакал.

– А почему, мамочка, ты не едешь с нами? Я хочу, чтобы и ты тоже!..

– Ш-шш, солнышко, не надо расстраиваться. – Она взяла его за ручку и крепко сжала. – Завтра я должна поехать в Берлин, помогать папе. Мы должны перевезти в Англию твою бабушку. Помнишь, я тебе говорила, что она больна, а папе не хватает времени, чтобы как следует все для нее делать. Я нужна для ухода за бабушкой во время путешествия, она уже старенькая и нуждается в заботе, ты же это понимаешь.

– Я не хочу ехать без тебя! – закричал Максим. Верхняя губа его задрожала, он припал к матери, и слезы хлынули из глаз.

Урсула обняла его и крепко прижала к себе, гладя по головке и утешая вполголоса. Ей трудно было с ним расставаться даже на короткое время. Она столько лет ждала его появления на свет и так сильно его любила! Он был ее неотъемлемой частью… ее сердцем.

Слезы катились, и горло у нее перехватило. Не в силах говорить, она просто сидела и держала своего сыночка, покачивая, согревая своей любовью.

Немного погодя, справившись с волнением, она сказала:

– Я буду с тобой через десять дней или около того, Мышонок, и мы опять будем вместе… ты, и я, и папа… как всегда в Берлине.

Ребенок отодвинулся от нее и впился взглядом в ее лицо, а потом стал гладить по щеке своей пухлой ручонкой.

– Дай мне слово, мамочка, – прошептал он сквозь слезы.

– Да, милый. Обещаю. – Урсула достала из кармана жакета носовой платок и вытерла ему мокрые щечки. – Ну вот, так-то лучше, любименький мой, – проговорила она улыбаясь. – Больше не плачем. Мы разлучаемся не надолго, и с тобой будет наша милая Тедди, покуда я не приеду.

Максим кивнул и тоже слабенько улыбнулся.

– А когда ты приедешь, мамочка, ты привезешь с собой папу и Бабу?

– Ну конечно! Для этого я и возвращаюсь обратно… за ними.

Он не спускал с нее задумчивых глаз, затем склонил головку набок и сказал:

– Ты меня не потеряешь, мамочка, да?

Огорошенная таким вопросом, видя, как тень тревоги ложится на его лицо, она воскликнула:

– Да как же я могу тебя потерять! Что наводит тебя на такую мысль, дорогой мой?

– Тедди мне один раз такую сказку читала… про мальчика Ганса… его мама потеряла его… и не могла найти… никогда. Я не хочу быть потерянным мальчиком. Не потеряй меня, мамочка, пожалуйста!

– Никогда в жизни, родной! Никогда, никогда, никогда! Ты слишком мне дорог, ты мой бесценный. И я слишком сильно тебя люблю. – Она опять протянула к нему руки и обняла, и ласкала его, и он прильнул к ней, прижался изо всех сил.

Внезапный стук в дверь заставил Урсулу отпустить сына, она поспешно встала. В этот миг вбежала Тедди.

– Это, должно быть, носильщики! – воскликнула она, прошла через комнату в прихожую и открыла дверь, чтобы впустить стоявших там двух мальчиков-рассыльных.

– Максим, проводи их, пожалуйста, в спальню, покажи чемоданы, которые надо снести в вестибюль, – попросила его Урсула, чтобы он отвлекся, а она получила шанс на минутку остаться наедине с Тедди.

– Да! Я сейчас покажу! – крикнул Максим, спрыгивая с дивана.

Обе женщины наблюдали, как он пригласил носильщиков в спальню, потом взглянули друг на дружку.

– Я не хочу ехать в Берлин, – очень тихо сказала Урсула, – пока не узнаю, что вы благополучно добрались. Я остаюсь в этом отеле и жду твоего звонка.

– Я вам позвоню сразу, как только приедем к тете Кетти.

– Ты хорошо запомнила все, Тедди, о чем я тебе говорила?

– Все до последней мелочи – все ваши инструкции. Письма лежат у меня в сумочке вместе с деньгами, что вы мне дали, и с перечнем драгоценностей.

– Я очень в тебя верю, Тедди, в твои способности. Если что-нибудь случится не так, как надо… – У Урсулы перехватило горло, и она отвела в сторону взгляд, вмиг утратив способность говорить. Но вскоре голос вернулся к ней, и она договорила прежним спокойным тоном: – Если мы не доберемся до Англии, ты будешь растить его вместо меня, договорились? До тех пор, пока в этом не отпадет необходимость.

– Вы же знаете, что я согласна! – Тедди в сердцах схватила Урсулу за руку. – Но вы сами будете его воспитывать. Вы скоро будете с нами. Все пойдет по вашему плану.

– На это вся моя надежда. – Урсула шагнула к Тедди и тепло обняла ее. – Береги себя и Максима.

– Конечно, фрау Вестхейм, и запомните: вам не о чем беспокоиться.

– Я знаю. Теперь, по-моему, самое время нам отправляться на Гар-дю-Норд. Хоть я и буду безумно скучать по вам обоим, я тем не менее рада посадить вас на паром, который доставит вас в Лондон.

Стоял погожий летний вечер последнего дня августа. Сверкающий диск солнца скрылся, лишь последние дрожащие лучи еще подсвечивали малиново-багровую кромку неба шафранным, сиреневым и нежно-бледными тонами лилового, постепенно тускнея и падая за темнеющий горизонт. Закат был такой неописуемой красоты, что у Теодоры дух захватило от восхищения. Теперь небо тронуло переливчатой синью, и на нем стали возникать темноватые облачка; заря быстро угасала, окрасив свежую зелень газона, старую яблоню, благоухающие кусты роз и каменистый взгорок, усеянный альпийскими цветочками, жемчужно-опаловым.

В этом саду, разбитом напротив каменной террасы, на которой она сидела, все казалось впавшим в оцепенение. Ничто не шевелилось. Ни веточка, ни листок, ни травинка, ни одно живое существо. Словно кто-то пришикнул, и все стихло. Садик будто накрыла гигантская толща прозрачной неподвижной воды.

Тедди положила голову на рейку парусинового шезлонга и слушала тишину, наслаждаясь объявшим ее покоем. Воздух был густой и тяжелый, но напоенный благоуханием сад создавал ощущение покоя.