У третьей стены стоял буфет – хранилище основных припасов. Тетя Кетти с Тедди набили его до отказа разными консервами, такими, как «Фрей Бентос Солонина», «Спэм», «Томатный суп Хейнца», тушеные бобы, фруктовые компоты, какао, «Овалтин», сухое молоко и яичный порошок, а также множество бутылок из-под содовой Тайзера, наполненных питьевой водой на случай, если будет поврежден водопровод. Из посуды имелись сковороды, чайник со свистком, тарелки, кружки, ножи, вилки и термос, а для готовки – примус. Все это хозяйство в порядке было размещено на буфете, а в стоявшем рядом чайном сундучке хранились мыло, зубная паста и прочие туалетные принадлежности, полотенца, грелки, толстые шерстяные одеяла, свитеры, шарфы, шерстяные шапки и перчатки.

Обе женщины старались заготовить в бомбоубежище все необходимое для повседневной жизни. Это были основные вещи, без которых, они знали, им не обойтись, если дом будет разрушен прямым попаданием бомбы и убежище станет их постоянным приютом. Или будет служить им до тех пор, покуда они не смогут устроиться иначе.

Максим подвел Алана к койке.

– Садись сюда, Корешок, у меня есть новая игра «Попробуй-ка сложи». Сгоняем разок?

– Давай выкладывай, Граф! – крикнул Алан, бесцеремонно плюхаясь на койку. Он подпер голову рукой и, глядя на Максима, спросил:

– Что будет на сей раз?

– Интересная, – ответил Максим, доставая игру из чайного сундучка. – «Святой Георгий и Змий». По-моему, здорово интересная и трудная.

– Тогда она не для тебя, – съехидничал Алан и ухмыльнулся. – Ну давай открывай, начнем вместе складывать.

– Открывай ты, Корешок. – Максим швырнул коробку на одеяло и добавил: – Я сейчас достану из-под койки жестяной поднос, нам будет удобней складывать картинку на твердом.

Максим вытащил поднос, положил на кровать, и мальчики склонились над головоломкой. Вскоре они настолько увлеклись рассматриванием и сортированием сотен кусочков изрезанной картины, что им было не до Тедди и тети Кетти и даже не до воздушного налета.

Тедди села на стул напротив тети Кетти и тихо сказала ей:

– Надеюсь, мы тут не надолго, не на всю ночь, как в прошлый раз.

– С этими «Фау» никогда нельзя знать. Зависит от того, сколько они замыслили выпустить по нам в следующие несколько часов, – бесстрастно отозвалась тетушка. – Секретное оружие Гитлера оказалось довольно-таки дьявольской штукой, а, Теодора? Как ты считаешь?

– Да, в самом деле… Столько людей поубивало за последние несколько месяцев, только в Лондоне и округе сотни человек. Прямо сердце болит, стоит только об этом подумать. – Она покачала головой. – Я помню, что сказал мистер Черчилль по радио в июле: гибель мирного населения от самолетов-снарядов приняла такие размеры, каких не было со времен блицкрига. Внезапный вой этих бомб чудовищен ужасен! Я цепенею от него, тетя Кетти.

Кетти передернуло, но словесного комментария не последовало, она ограничилась кивком. Гневно поморщилась, доставая сумку с вязаньем, которую держала в убежище, и, браня про себя нацистов и «сумасшедшего австрияка» – так она прозвала Гитлера, – печально вздохнув, вынула пестрый свитер, который вязала для Максима. Через пару секунд в ее руках быстро с легким перестуком замелькали спицы.

Кетти Штейн Бернерс была весьма красивая женщина, выглядевшая гораздо моложе своих шестидесяти шести лет. По-видимому, так было от того, что в Англии ей, окруженной нежной заботой и любовью ее последнего мужа, жилось хорошо. Хотя ее волосы были снежно-белы, лицо сохранило приятную округлость, было тронуто румянцем и почти без морщин. Конечно, все это маскировало ее возраст, как, впрочем, и ее ладная фигура, бодрость духа и тела. У нее были добрые карие глаза, отзывчивый покладистый характер и веселый нрав. Единственным огорчением на ее веку было то, что ее горячо любимый Гарри чересчур преждевременно принял смерть от инфаркта. Гарри Бернерс, единственный мужчина, кого она в своей жизни любила, оставил ее обеспеченной в достаточной мере. Два его брата – они же его компаньоны в основанном им швейно-мануфактурном деле – продолжали регулярно выплачивать ей его жалованье и долю в прибылях и собирались делать это до конца ее дней. А впоследствии ее дочь Рэчел станет получать долю прибылей до тех пор, покуда братья Бернерс останутся в деле.

Вдруг Кетти отбросила вязанье, подняла голову и насторожилась.

То же самое сделали мальчики и Тедди.

Громкий рев нарастал и стал оглушительным прямо над ними. Они знали, это – самолет-снаряд. На их лицах был страх. Грохот достиг крещендо, а затем – обрыв! – секунду или две – мертвая тишина, за ней – оглушительный взрыв.

– О мой Бог! Дом! – панически воскликнула Кетти, глаза ее расширились в ужасе. – Попали прямо в нас! Прямое попадание в дом!

– Да нет, тетя Кетти, – сказал Максим. – Разрыв был бы в десять раз сильней, если бы летучка угодила в наш дом. Я думаю, она грохнулась на несколько улиц дальше.

– Максим прав, миссис Бернерс, – подтвердил Корешок, всегда соглашавшийся с Максимом. – Спорим, там все равно огромная воронка, где бы ни упало. Это всегда так.

– Несчастные, бедные горемыки, – тихонько промолвила Кетти, печально покачивая головой. – Каждую ночь… ужасы, смерти и разрушения. И столько людского горя… – Голос ее умолк, заглушённый болью.

Она думала о своей дочери Рэчел и о маленькой внучке Гарриет в Брайтоне и молилась Богу, чтобы сохранил родных в тамошнем бомбоубежище. Еще она молилась за своего зятя Джералда, воевавшего где-то в Италии в британской армии генерала Александера. Храни его, Боже милостивый, молилась она в безмолвии души своей. Спаси и сохрани семью мою… и сохрани всех наших храбрых воинов, где бы они ни были.

– Самолет-снаряд величиной с наш истребитель «Спит-файр», – неожиданно заметил Максим, напугав Кетти и заставив ее резко выпрямиться.

Она смотрела на него нахмурившись, когда тот стал пояснять.

– Это беспилотный самолет, тетя Кетти, и он очень большой. Вот почему остается гигантская воронка на том месте, где он взрывается.

Корешок кивнул, его голубые глаза и веснушчатая мордашка посерьезнели.

– Мой папа говорит, мы все равно их разобьем. Наши истребители и зенитки уже посбивали много самолетов-снарядов, и сейчас мы строим новую противовоздушную оборону по всему берегу Английского Канала.

Это было сказано так авторитетно, что Кетти удивленно посмотрела на него.

– Детям знать о таких вещах! – воскликнула она возмущенно. – Знать такие ужасные вещи… про пушки, про истребители, про смерть… Ах!.. Я этого не вынесу! Я не могу дождаться, когда эта страшная война закончится, и наши дети смогут забыть про самолеты, и танки, и пушки, и пули, и снова стать детьми, играть в детские игры.

Тедди кивнула:

– Я прекрасно вас понимаю, тетя.

– Мой папа говорит, война скоро кончится, – объявил Корешок. – Он говорит, будущим летом у нас будет праздник победы.

– Вот и давайте надеяться, что твой папа прав, Алан, – тихонько подсказала Тедди. Она встала и подошла к буфету-хранилищу. – Что вы скажете насчет чашечки чаю для успокоения нервов, тетя Кетти?

– Мои нервы не нуждаются в успокоении, Теодора. С другой стороны, я не имею ничего против чашки розового чаю. Ты же знаешь, я редко в таких случаях говорю «нет».

– Я тоже выпила бы чашечку. – Тедди разожгла примус, взяла одну бутылку, вылила из нее воду в чайник и поставила на огонь кипятить.

– Выпить чашечку – умой замарашечку. Яблоки и грушки – для сушки. Спицы и клубок – носок, – улыбаясь Максиму, упоенно декламировал Корешок.

Максим расхохотался. Ему нравились эти складные прибаутки на кокни.

– Здорово! Научи меня, Корешок. Давай еще что-нибудь…

– Пиф-паф – штраф, – продолжил было Корешок и остановился: его репертуар иссяк.

– Ну и?.. – тянул из него Максим, сверля друга глазами.

Корешок скорчил гримаску, пожал плечами и признался:

– Я больше не знаю, Граф. – В его улыбке появилась тень досады, когда он добавил: – Я на следующей неделе попробую чего-нибудь наскрести до того, как пойдем в школу. Я спрошу у нашей классной наставницы. Миссис Трескоу настоящая кокни, родилась под колокола церкви Бау в Лондоне… Это – где надо родиться, чтобы тебя считали кокни, если ты, Граф, не в курсе.