— Откуда же, как не из кабаре? Стю строго придерживался законов.

— Ну, не всегда. Раньше, например...

— Во всяком случае, с тех пор, как он женился на моей сестре.

— Но могли же у него быть и побочные источники дохода. Я надеялся, что вы, возможно, слышали что-нибудь от своих бывших друзей. Да, ведь вы же больше не связаны с преступным миром.

— Совершенно верно, — сухо подтвердил он.

— Мне кажется, вы не очень-то горюете о Лоудере?

Коул пожал плечами.

— Это небольшая потеря. Стю не был идеальным супругом для Сибил.

— Ваша сестра высказывается в том же духе.

— Вы допрашивали ее?

— Нет, просто задал несколько вопросов.

Жесткий огонь снова загорелся в его глазах.

— Только что, — начал я с вызовом, — вы сами сказали мне, что не представляете себе никакого мотива для убийства Лоудера и тут же сами намекаете на возможный мотив.

Он посмотрел на меня, как могильщик на свежего мертвеца.

— У меня нет детей. Сибил — единственный мне родной человек. Если вы пытаетесь вовлечь ее в неприятности, то будете иметь дело со мной, ясно?

— А я-то думал, что вы навсегда расстались со своими гангстерскими замашками...

— Если придется, я их вспомню. А сейчас убирайтесь!

Я выбрался из карьера. Прежде чем сесть в машину, мне пришлось вытряхнуть из ботинок и из-за отворотов брюк кучу песка. Были, конечно, гангстеры, которые навсегда порывали с преступным миром и становившиеся почтенными гражданами. Однако имелось гораздо больше, так называемых, экс-гангстеров, которые, прикрываясь вполне невинными занятиями, продолжали преступную деятельность. Хотелось бы мне знать, к какой из этих категорий принадлежит Вирт Коул.

Ист-Хэмптон удален от Манхэттена на полтораста километров и лежит на южном побережье Лонг-Айленда. Его называют «Золотоплавильней», или «Золотым тиглем».

В больших виллах и на просторных пляжах проводят здесь лето самые разные типы людей: богачи давние и богачи новые, представители богемы. Цены на землю здесь головокружительные.

Уже смеркалось, когда я свернул к прибрежной вилле Сэма Бэккета, тестя Элли Овермана. Не один я опаздывал к празднику: перед огромным домом только что остановился красный «феррари». Из дома выбежал Оверман.

— Ну, наконец-то вы приехали, — закричал он радостно. — Быстро сбрасывайте вашу потную одежду, и в бассейн! Боже мой, Мардж, ты становишься все ослепительней! Тебя просто нельзя отпустить одну на улицу. Прими мои поздравления, Чак!

Женщина хихикнула, и лицо ее расплылось от удовольствия. Оверман поцеловал ее в губы. Спутник женщины сказал:

— Поэтому я и завидую вам, людям театра. Можете, если захотите, целовать любую женщину. От вас ничего другого и не ожидают. Попробовал бы я...

— Так есть же выход, Чак! — перебил его Оверман. — Вложи свои неправедно нажитые деньги в «Небоскреб из шелка» и дело в шляпе. Ты становишься театральным деятелем... Тебе откроется мир новых радостей!

— Кажется, наконец ты меня убедил, — ухмыльнулся мужчина.

Женщина взяла его под руку.

— Пойдемте в дом, — сказала она. — А то Элли со своими герлз окончательно заманит тебя в новый мир.

Все еще улыбаясь, Элли подошел к моей машине, ожидая встретить нового гостя. Увидев меня, он сразу перестал улыбаться.

— Вас пригласила Ингрид? — спросил он тихо.

— Нет. И вы неправильно истолковали то, что видели вчера в ее гардеробной. Там не было никаких личных чувств. Просто она была напугана и взволнована. Я — частный детектив. Она уговаривала меня поступить к ней на службу. Телохранителем...

Его лицо сначала прояснилось, но потом снова нахмурилось.

— А для чего ей понадобился телохранитель?

— Чтобы защитить ее от бывшего мужа, — сказал я, наблюдая за ним.

— От Шона? — Его лицо потемнело от гнева. — Опять он ей досаждает?

— Она сказала, что он звонил ей и обещал расправиться, если она не вернется к нему.

— Этого типа давно пора посадить в сумасшедший дом. Стоит ему выпить немного лишнего, как сразу же начинает приставать к ней. — Оверман покачал головой. — Но чтобы так серьезно — это впервые. — Он нахмурился, словно что-то вспомнил. — Но почему она мне об этом ничего не сказала? Я и сам способен о ней позаботиться. Пока я рядом, ей не нужен никакой телохранитель. Так вы, значит, охраняете ее на случай появления Шона?

— Нет, я отклонил ее предложение.

Он удивился.

— Почему же вы...

— Я занимаюсь расследованием убийства Лоудера.

— Но ведь его дело, кажется, уже закончено. Его ведь убил пианист, который раньше служил в его кабаре.

— Жена пианиста придерживается другого мнения.

— Его жена? Расскажите-ка поподробнее.

Я рассказал.

— Послушайте, ведь из этого можно сделать отличнейший фильм! Э... как вас зовут?

— Джейк Барроу.

— Вы здесь, очевидно, для того, чтобы выяснить, кто убил Лоудера? Не я ли?

— Все может быть.

— Нет, не может! Никто, имеющий отношение к «Небоскребу из шелка», не сделал бы этого! Лоудер собирался один финансировать ревю. Теперь нам приходится отчаянно выкручиваться, чтобы заманить меценатов, иначе зимой нам не видать подмостков.

— Но могут быть мотивы более сильные, чем эти соображения. Если я не ошибаюсь, Лоудер был бабником. Он мог связаться с какой-нибудь женщиной, а ее муж узнать об этом. И тому это могло очень не понравиться.

Он и глазом не моргнул.

— У Лоудера была прекрасная внешность. Женщины так и липли к нему. Но если у него и была связь с кем-нибудь из моего ревю, то мне об этом неизвестно.

— Вы не возражаете, если я поброжу немного среди ваших гостей? Я постараюсь быть как можно незаметнее.

— Вот этого не надо. Частный детектив, расследующий дело об убийстве — это только придаст компании остроту. Люди обожают сенсации, которые непосредственно их не касаются. Если бы было иначе — не существовало бы театра.

— А кто из присутствующих гостей имел дело с Лоудером в отношении ревю?

— Я, Ингрид, Карл Даноу... Это исполнитель главной роли и главная приманка для зрителей. Жена Карла — Оливия, она — его импресарио. Чертовски практична и упряма, когда дело касается денег. Пожалуй, больше никто. Авторов текста и музыки сейчас здесь нет.

Свою жену Рут он не упомянул.

Я подумал о Карле Даноу. Мне приходилось читать в газетах о его стремительном взлете. За несколько лет безвестный ресторанный певец превратился в звезду с мировым именем.

Я спросил:

— Разве Карл Даноу не в Европе?

— Был, но только что вернулся, буквально вчера.

Оверман провел меня в дом. Когда мы вошли в вестибюль, по изогнутой лестнице поднимались два пожилых безупречно одетых джентльмена. Один был низенький и худой, другой — высокий и толстый. Толстый, с чеканным выражением лица и гривой вьющихся седых волос, имел очень внушительный вид. Он показался мне знакомым. Маленький, со сморщенным лицом, был совершенно лыс.

— Хэлло, Элли, — сказал высокий глубоким приятным голосом. — Боюсь, ваша компания немного шумновата для нас.

Оверман ответил ему улыбкой.

— Что вы, Джудж, они еще не разошлись. Вы еще вообще ничего не успели увидеть!

Маленький, со сморщенным лицом, сказал язвительно:

— Если они поднимут еще больший шум, Элли, то я не поручусь, что еще хоть раз потерплю все это в своем доме.

Высокий положил ему руку на плечо и сказал миролюбиво:

— Мы стареем, Сэм. Давай-ка лучше спрячемся в твои четыре стены и предоставим молодежи развлекаться.

Когда они поднялись по лестнице, Оверман пробормотал, проводив их взглядом:

— До чего очаровательный тип мой тесть!

— Тот, что поменьше!

— Да. Сэм Бэккет собственной персоной.

— А кто второй?

— Джудж Киприано, судья.

Я вспомнил, что видел его портреты в газетах. Киприано был один из самых уважаемых и неумолимых судей Нью-Йорка. Он играл большую роль в кругах, поставивших себе цель искоренить организованную преступность в Штатах.