Приподнимаю его голову левой рукой, а правой стираю слезу с его щеки. Потом еще одну и еще, только теперь это не его слезы, а мои.

— Алексис, — шепчет он, когда мы оба слышим голос учительницы, — помоги мне, — выдыхает он и закрывает глаза.

***

Я наблюдаю за тем, как он медленно открывает глаза и мысленно молюсь богу, чтобы он позволил мне увидеть глаза того мальчика, которые я впервые увидела девять лет назад. Сжимаю руками стул и нервно кусаю губу, когда он поднимает голову.

Он оглядывается по сторонам. Затем смотрит на свои перебинтованные руки, которые привязаны к стулу. Его глаза метаются по комнате из стороны в сторону, пока он не находит меня.

Это те самые глаза.

— Алексис? — хмурится он. Когда он делает это, то сжимает челюсть, потому то ему больно.  — Что происходит? — спрашивает он, смотря на меня.

Я не знаю, почему я не могу произнести ни слова. Они стали у меня где-то в горле, потому что я снова вижу те обеспокоенные глаза. Я снова слышу тот голос, который молил меня о помощи.

Но я знаю, что в какой-то момент, этот голос может заставить просить помощи меня саму.

Я поняла, что с ним происходит, как только вспомнила случай девять лет назад. Когда его избили, и он получил сотрясение мозга.

Его сознание как выключатель. Оно само выбирает, когда ему нужно включить нормального человека, а когда того, из кого сделали его родители и те, кому я доверяла.

Это не моя вина и ни его.

— Ты в порядке? — спрашивает он и я возвращаюсь в реальность.

Рефлекторно разглядываю свои руки и ноги. Затем сглатываю, чтобы не выпустить из своего рта слова, которые могут принести ему боль и снова переключить выключатель. Я не знаю, когда это происходит, но мне стоит за этим проследить, потому что выбраться из этого дома я пока что не могу.

Дверь оказалась не только запертой, но и забитой досками с другой стороны, как и каждое окно в этом доме. Я пыталась выдрать доски, но вместо этого потянула руку и теперь мучаюсь от ноющей боли.

Прошло около трех часов со звонка Дэниелу, но ни полиции, ни каких-либо посторонних людей рядом с домом не появлялось.

Мне кажется, что я и вправду в аду.

— Да, — выдыхаю я и пытаюсь улыбнуться. — Где мы находимся, Том?

Он оглядывается по сторонам, но, кажется, не узнает это помещение.

Только вторая половина его может ответить на этот вопрос, но, пока что я не хочу с ней иметь никакого дела.

— Почему ты в крови? — спрашивает он.

Мне кажется я замечаю в его глазах панику. Он пытается освободить свои руки, но каждое движение причиняет ему боль.

— Один парень сделал это со мной, — произношу я, приподняв содранные руки.

Он смотрит на них внимательно, а затем переводит взгляд в мои глаза.

— Кто он? Он все еще здесь? — поспешно спрашивает Гослинг. — Это он меня привязал?

— Нет. Это я тебя привязала, — отвечаю я.

— Но зачем?

— Потому что тот парень, это ты, Том.

Он хмурится так, будто в его сердце вонзили нож. Он понимает, о чем я говорю. Он так же боится того, кто внутри него.

И он уже здесь.

Сидит, и нагло улыбается мне, потому что ему удалось внезапно вернуться и завладеть сознанием Тома.

— След от веревки тебе идет, — улыбается он. — Я бы попробовал на вкус твою багровую кожу.

— Я бы всадила нож тебе в глотку если бы не знала, что где-то внутри этого тела есть парень, который искренне нуждается в помощи.

Он смеется.

— Да ладно, Алексис? Тебе нужен этот слюнтяй? — он резко дергается и наклоняется над пустым столом. — Если бы не он, я бы совершал великие дела намного раньше.

— Убийство человека — это не великое дело, — спокойно произношу я и это выводит его.

— Человека? — вздымает он брови. — У меня больше трех десятков жертв.

— Это тоже не делает тебя великим, — пожимаю я плечами. — Тот, кому удалось спасти твоих жертв, вот, тот великий человек.

Он сужает глаза и стыдится того, что второй половине Тома удалось хоть раз остановить его.

— Он просто трус, — выпаливает Гослинг.

— А ты просто чокнутый, — произношу я, скрестив руки на груди. — Чего ты добивался?

— Мне не нужно добиваться, детка, — хмыкает он, — ты в моем доме. Я трахнул тебя, и мы помолвлены. Ты спросишь «как»? Связи, — пожимает он плечами.

Я опускаю голову, взглянув на кольцо на своем пальце и чувствую подступающую рвоту.

Все что я так хранила для кого-то особенного оказалось в руках у этого ублюдка.

— Где мы находимся? — спрашиваю я, подняв голову.

— Беспокоишься о том, почему же все еще нет полиции? — вздымает он брови. — Сколько раз мне нужно будет повторить слово «связи»?

— Сколько хватит сил, — выплевываю я и поднимаюсь из-за стола, захватив чугунную трубу со стола.

— Мы поменялись ролями? — улыбается он. — Не боишься испортить его смазливую улыбочку? Тебе ведь она нравилась, верно?

Я поднимаю над ним трубу и готовлюсь к удару.

— Тебе не выбить из меня информацию о том, где мы, — улыбается Гослинг.

— Я не собираюсь выбивать из тебя информацию, Гослинг. Я собираюсь выбить тебя из его, — зло кидаю я и ударяю трубой ему по лицу.

Мужское тело падает на пол, и я следую за ним, приподняв его над полом. Из разбитой губы течет кровь, а с глаз — слезы.

— Том? — зову я.

Он не отвечает, потому что он плачет. Он понимает почему я сделала это, а я рада, что он пока что все еще со мной.

— Мне нужно знать, как я могу остановить это, — проговариваю я, поднимая стул.

— Таблетки, — стонет он. — Мне нужны таблетки.

— Таблетки? Где они?

Пока он сглатывает, я вытираю кровь из его губы и откидываю окровавленный бинт на пол.

— Я не знаю, — пожимает он плечами.

Конечно он не знает. Он не помнит ничего из того, что происходит с ним, когда он не в себе.

— Нам нужно что-то придумать, — быстро проговариваю я. — Но я не могу развязать тебе руки, потому что ты…