Я слышу чужой крик, будто его владельцу так же ударили по голове, как и мне. Он падает передо мной на колени и держится за голову. Это снова тот парень, но теперь его глаза не отражают того холода, это те глаза, которые я помню. Которые, казалось бы, не причинят мне вреда.
Он достает мой телефон и что-то пишет на нем. Я слышу оповещение отправленного сообщения. Ему жаль, но я не до конца понимаю почему. Протирает чем-то телефон и кидает его на землю, исчезнув.
Я стону, пытаясь повернуть голову, но понимаю, что все мое тело уже в земле, кроме головы. Может, именно поэтому мне трудно дышать. Трудно настолько, что я снова теряю сознание.
— Проснись, Алексис, — приказывает мне голос. — Проснись.
Белые стены. Белый потолок. Лицо Джея, которое смешивается с лицом мужчины в той комнате и лицо того, что чуть не похоронил меня заживо. Гослинг.
Он смеется.
Он смеется потому что я пришла в себя, и я вспомнила то, что скрыли от меня же с помощью гипноза.
— Ты, — зло выпаливаю я, поднимаясь с пола. Хватаю чугунную трубу и направляюсь к нему. — Ты пытался убить меня.
— Я не пытался, — качает он головой. — Я почти сделал это.
Я завожу трубу назад и хочу ударить его так сильно, чтобы он почувствовал всю ту боль, которую пережила я.
— Что же тебе помешало, кусок дерьма? — щуру я глаза.
— Тот, кто все еще держит здесь такую дуру, как ты, — пожимает он плечами.
Я — была той, кого он чуть не убил. Я была той, кого удалось спасти Тому.
Одна из трех десятков.
Я замахиваюсь и ударяю трубой ему по ребрам. Он снова падает на пол и смеется. Я сажусь рядом с ним и наблюдаю за тем, как с его слюной смешивается кровь и стекает на пол, к которому он прижат лицом.
Ты почувствуешь все то, что я испытала на себе, Гослинг.
Подтягиваю к себе трубу снова и поднимаю её над его головой, как слышу голос, напоминающий мне школьные дни. Голос, который молил меня о помощи когда-то.
— Алексис? — шепчет он.
Я замираю с трубой и смотрю на его прикрытые глаза.
— Ты здесь, Алексис? — спрашивает он.
— Почему Я? — спрашиваю я, ожидая ответа. Я знаю, кто сейчас со мной и знаю, что только он даст мне ответ на это. — Почему он выбрал меня? Как вообще он появился? — я опускаю трубу, чувствуя, как по щекам скатываются слезы.
— Мое детство было не самым лучшим, Алекс, — он все еще не открывает глаза и все еще прижат щекой к полу. Я протягиваю руки и перекатываю его на спину. Он вздыхает.
— Я знаю, что ты был приемным ребенком, — тихо шепчу я, опасаясь того, кто может вернуться в его сознание.
— Они издевались надо мной, — проговаривает он, открыв глаза. Его взгляд направлен в потолок, и он почти не дышит. — Мой приемный отец и мать постоянно избивали меня. Так же меня избивали в школе. Меня пинали везде и всегда, — он поворачивает ко мне голову, и я замечаю, как припухла его скула. — Сотрясение мозга, когда ты пыталась мне помочь, это был щелчок к тому, что у меня появилось раздвоение личности. Сначала это происходило медленно, затем все чаще и всего за секунду я мог стать кем-то другим. Кем-то, кто причинил тебе столько боли.
Я замечаю, как по его щеке скатывается слеза.
— В ту ночь, в день окончания школы…
— Я помню лишь то, — начал он, — что пришел в сознание тогда, когда ты была усыпана песком в сырой могиле. Меня охватил жуткий страх, и я понял, что все зашло слишком далеко. Я набрал смс твоему брату и уйдя уехал из города. Пытался найти того, кто мне поможет, но пока искал, он каждый раз возвращался и совершал убийство.
— Я так и не поняла, почему я.
— Потому что он пытается убрать с моего пути все то хорошее, что осталось во мне. Все те воспоминания, связанные с тобой. Ты была тем, за что я цеплялся. Он хотел убрать не только тебя со своего пути, но и меня самого.
От этих слов по моему телу пробегает дрожь.
— Тебе нужно выбираться отсюда, но для начала убить меня.
Я качаю головой.
— Единственный, кого бы я хотела убить, так это его, но вместе с ним, я убью тебя.
— Даже если ты выберешься, Алексис, он найдет тебя, — шепчет Том. — Всегда находил.
Я тяжело сглатываю и встаю на ноги, оглядываясь по сторонам.
— Как ты понимаешь, что он возвращается?
— Раньше, вместе с ним возвращалась тревога или сильный страх. А затем злость и агрессия. Справиться с этим мне помогали антидепрессанты или иные таблетки. Но теперь, он меня не предупреждает, — Том закрывает глаза и шевелит плечами, затем руками, будто они у него затекли.
— Нам нужно выбираться отсюда, — проговариваю я. — И ты мне поможешь с этим.
— Мое место здесь, Алексис, — отвечает он, открыв припухшие глаза. — И ты это знаешь.
— Нет, — качаю я головой. — Твое место там, где и всех остальных. Среди людей.
Я присаживаюсь рядом с ним на пол и смотрю в медовые цвета глаза.
— Ты поможешь мне? — спрашиваю я.
Он мешкается некоторое время, а затем отвечает:
— Да.
Я встаю с пола и направляюсь за ножом. Возвращаюсь вместе с ним и разрезаю веревки, которые приковывали его к стулу.
— Твои руки я развязывать не буду, — поясняю я и он понимает. — Но мне нужно знать, как я смогу вернуть тебя обратно, — я оборачиваюсь и смотрю в его глаза. — Бить по лицу трубой тебя каждый раз я не хочу.
— Ты бьешь не меня.
— Но боль чувствуешь именно ты.
Он вздыхает, и я помогаю встать ему на ноги.
Том осматривает комнату, прежде чем пойти вперед, а я беру трубу с пола и иду вслед за ним.
— Прости меня, Алексис, — проговаривает он, поднимаясь по лестнице. — Он тронул твою невинность и чуть не убил тебя прямо в той ванне.
Я останавливаюсь, тяжело сглотнув. Не лучшее время для таких разговоров. Том оборачивается и спускается на пару ступенек вниз.
— Хуже всего не быть им, хуже всего возвращаться в свое сознание и видеть мертвых девушек у своих ног. Видеть, как ты захлебываешься под водой, а затем не дышишь.
Он поднимает связанные руки и касается пончиками пальцев моего лица, от чего я вздрагиваю и пячусь назад. Он улавливает страх во мне и опускает руки.