— Значит, по рукам; как уговорились, так тому и быть. До свиданьица, господин кюре. Давши слово, держись. Трус, кто идет на попятный.

Столяр протянул свою заскорузлую ручищу священнику, и тот звонко ударил по ней.

Хлопок гулко разнесся под сводами церкви и постепенно замер где-то в глубине, за трубами органа.

На следующий день Сабо до самого вечера не находил себе места от волнения. Он испытывал безотчетный страх, вроде того, какой ощущаешь, когда предстоит выдернуть зуб. Его неотвязно мучила все та же мысль: «Сегодня вечером я должен исповедоваться». И встревоженная душа его, душа не вполне убежденного атеиста, содрогалась от смутного, неодолимого ужаса перед божественным таинством.

Окончив работу, он сразу направился к домику священника. Кюре уже поджидал его, прогуливаясь с молитвенником в руках по дорожке сада. Увидев Сабо, он просиял и, сочно смеясь, пошел ему навстречу.

— А-а-а! Вот и мы! Входите, входите, господин Сабо. Никто вас тут не съест.

И Сабо первым вошел в дом.

— Если вы не прочь, я бы хотел поскорей покончить с нашим дельцем, — пробормотал он.

— К вашим услугам. Одну минуточку. Только стихарь надену, и я готов, — ответил священник.

От волнения столяр уже совсем ничего не соображал. Он бессмысленно уставился на священника, облачавшегося в белое одеяние с тщательно отутюженными складками. Наконец кюре подал ему знак рукой:

— Опуститесь на колени вот на эту подушечку.

Сабо продолжал стоять. Ему было стыдно вставать на колени.

— А нельзя прямо так? — заикнулся было он.

Аббат вдруг принял торжественный вид:

— Вы явились на судилище господне, и вам надлежит преклонить колени.

Сабо опустился на колени.

— Читайте Confiteor, — приказал кюре.

— Чего?

— Confiteor. Если вы забыли, повторяйте за мной — слово за словом.

И кюре медленно, отчеканивая слова, стал читать молитву, которую столяр повторял за ним. Окончив, он заявил:

— Теперь приступайте к исповеди.

Сабо молчал, не зная, с чего начать.

Аббат Маритим пришел ему на помощь.

— Сын мой, — сказал он, — вы, видно, не искушены в этом деле. Я буду задавать вам вопросы. Сейчас начну читать по порядку заповеди господни. Слушайте внимательно; не волнуйтесь. Говорите и не бойтесь быть чересчур откровенным.

— Скажите, дороже ли для вас господь бог всего на свете? Любите ли вы его всей душой, всем сердцем, всеми помыслами?

Сабо даже вспотел от напряжения.

— Нет, ох нет, господин кюре, — заговорил он наконец. — Я люблю господа бога, как умею. Уж это так. Очень люблю его. Но чтобы я не любил своих детей! Нет, этого не могу. Чтобы господь бог был мне дороже ребят? Ну нет. Или чтоб я выбросил ради господа бога сотню франков? Нет, тому не бывать. Но все-таки я люблю его, ей-ей, шибко люблю.

— Надо любить бога больше всего в мире, — сурово произнес священник.

И Сабо, преисполненный благими намерениями, пообещал:

— Я постараюсь, господин кюре.

Аббат Маритим продолжал:

— Божились ли вы когда-нибудь?

— Нет. Что нет, так уж нет. Сроду не божился. Разве иной раз под горячую руку скажешь: «Ах ты, господи боже мой!» А так нет, никогда.

— Так ведь это и значит божиться! — воскликнул священник.

И сурово добавил:

— Никогда больше не делайте этого. Ну-с, продолжим:

— Что вы делаете по воскресеньям?

Сабо почесал затылок:

— Я... я изо всех сил служу господу богу, господин кюре... служу ему... только у себя дома... В воскресный день работаю с утра до ночи.

Кюре благодушно остановил его:

— Ну ладно, надеюсь, впредь вы будете благочестивей. Так... Опустим три заповеди: я уверен, что вы их никогда не нарушали. Перейдем к шестой и девятой:

— Не случалось ли вам когда-нибудь присваивать чужое?

Тут Теодюль Сабо возмутился:

— Нет, уж это нет! Что нет, так нет! Я честный человек, господин кюре. Поклясться могу. А если когда и случалось прикинуть какому-нибудь богатому заказчику несколько лишних часиков работы, — так что ж из того? Почему бы и не приписать к счету несколько лишних сантимов: ведь это что ж... всего-навсего каких-нибудь несколько сантимов. Но чтобы воровать! Нет, этого не бывало.

Кюре проговорил наставительно:

— Присвоить хоть один сантим — значит уже совершить кражу. Никогда больше не делайте этого.

— Случалось вам лгать?

— Нет. Я не из таковских. Не какой-нибудь лжец. Разве прихвастнуть случится маленько. Это, правда, бывало. Или скажешь иной раз, коли может на пользу тебе пойти что-нибудь такое, чего на самом деле нет. Это случалось. Но чтоб лгать, — нет, никогда лжецом не был.

— Впредь остерегайтесь делать это, — сказал священник.

— Случалось ли вам пожелать какую-нибудь женщину, кроме вашей жены?

Сабо выпалил от чистого сердца:

— Нет! Уж этого никогда не было, господин кюре: Никогда! Чтобы я стал обманывать мою бедную жену! Да ни за что! Вот настолечко никогда не обманул ее, не то что на деле, а даже в помыслах. Сущая правда.

Он помолчал немного, потом, понизив голос, словно борясь с сомнением, добавил:

— Вот только, когда в городе бываю, захожу иной раз в тот дом... ну, знаете, в тот... в публичный то есть. Да ведь это только так, шутки ради, пошалить, поразвлечься маленько... Но я плачу; я всякий раз аккуратно плачу, господин кюре. Заплатил, ушел, и поминай как звали.

Кюре оставил его в покое и дал ему отпущение грехов.

Теодюль Сабо получил работу по ремонту хоров и с тех пор причащается каждый месяц.