Учреждение не входило в морское ведомство и отстояло от ближайшего океана на расстояние трех тысяч миль. Однако распорядок здесь был почти такой же, как на кораблях дальнего плавания. Время от времени в рубку управляющего вваливался предместкома и натуженным шкиперским голосом говорил:
— Пора объявлять аврал! Пора!
Били склянки. Раздавался неистовый телефонный сигнал «Все наверх!», и сотрудники учреждения, стуча каблуками по мраморному трапу, сбегались в кают-компанию.
Управляющий торопливо проверял, представлен ли в конференц-зале весь экипаж учреждения, и произносил короткую, но впечатляющую речь:
— Все, как один, включимся в кампанию по организации борьбы за уплотнение рабочего дня!.. В рабочем дне у нас сколько часов? Восемь… А минут?
Голос из зала: Четыреста восемьдесят!
— Именно. Спасибо, товарищ Залихватский!.. И все эти четыреста восемьдесят минут мы должны отдавать делу снабжения и сбыта, делу обеспечения и потребления, делу приема и удовлетворения наших потребителей, наших посетителей, наших жалобщиков. Вперед, товарищи, на организацию борьбы против расхищения времени!
Призыв оказывал воодушевляющее действие. Через зал к сцене бережно проносили свежий номер стенной газеты. Она трепетала от дыхания заседающих, как боевой вымпел. Предместкома нараспев читал стихи, в которых местный поэт клеймил главную виновницу растраты времени — секретаря приемной Нину Ивановну.
Сидят в приемной на диване
Три человека целый век.
Ах, как не стыдно, Нина Ванна,—
Вы равнодушный человек!
Сатирическая направленность стихов всем нравилась. Никто при этом не уточнял, почему поэт взял под защиту трех человек, в то время пак в приемной скоплялось около тридцати.
Впрочем, иногда плавное течение оперативного заседания нарушалось вторжением прорвавшегося в зал посетителя. Его уводили под ручки, ласково уговаривая хранить гордое терпение: не далее как через неделю наэлектризованные сотрудники клялись рассмотреть все неотложные дела…
Может быть, и не стоило возвращаться к этой истории, если бы нас не вдохновил на то ряд обстоятельств. В последнее время мы много и взволнованно говорим о факторе времени в нашей жизни. Токари-скоростники берегут каждую секунду своего часа, чтобы как можно больше обточить деталей. Шахтеры уплотняют свой рабочий день, чтобы каждую минуту «рубать» угля хоть на несколько килограммов больше, чем это предусмотрено по норме. Ученые и конструкторы создают удивительные электронные машины, способные в несколько минут сделать такие расчеты, на которые при обычном счетоводном способе ушла бы половина человеческой жизни.
Они знают цену времени. Они понимают, что семилетка слагается не только из семи лет, но из восьмидесяти четырех месяцев, трехсот шестидесяти пяти недель и даже двух тысяч пятисот пятидесяти пяти дней (без високосной надбавки).
Совсем недавно мне пришлось разговаривать с одним инженером. Он повествовал о том, сколько часов и даже дней ему пришлось потратить, чтобы получить аудиенцию у председателя исполкома.
В понедельник, единственный день, когда прием ведет лично председатель исполкома, в комнате канцелярии сошлось около двадцати человек. Первым у дверей сидел посетитель, по состоянию подбородка которого можно было определить, сколько дней он находится в тревоге. Другие посетители тоже, надо полагать, явились сюда не из прихоти.
Надвигался момент приема — два часа пополудни. Посетители нетерпеливо ерзали на жестких стульях и приводили в готовность папки с документами. Они с надеждой поглядывали на клеенчатую дверь кабинета, ожидая, что вот-вот она распахнется и председатель исполкома сделает широкий приглашающий жест.
Но пробил желанный час, а клеенчатая дверь была недвижима. Миновало еще полчаса, но явление председателя народу все еще не состоялось. Посетители коротали время, рассказывая друг другу захватывающие житейские истории.
Наконец в канцелярию вошла сотрудница исполкома — женщина с холодными волнами завивки и с глазами, скучными, как протокол. Она оглядела собрание и деловито объявила:
— Товарищ председатель задерживается! Вместо него прием будет вести заместитель… Кто желает?..
Но никто почему-то не желал. Ведь они специально записывались к председателю, чтобы именно с ним решить свои дела. Такие это были капризные, избалованные натуры.
Перефразируя старое изречение, скажем: «Аккуратность — вежливость председателей». Нет, явно это качество не входило в число важнейших добродетелей председателя исполкома.
Установилась странная и непонятная традиция. Легче попасть на прием к медицинскому светилу, чем к главе райисполкома или жилищного управления. Профессор вас примет точно в назначенный день и час. А к должностному лицу приходится ходить целый месяц. И происходит это не потому, что профессоров у нас много, а потому, что люди науки у нас пунктуальны и организованны. А иные администраторы так невероятно заняты, что никак не могут выбрать часа для выполнения своего прямого долга — приема людей по строго установленному расписанию.
Вот, окажем, как обычно ведут судебное производство многие народные судьи. В течение первой половины дня они пытаются разобраться в четырех-пяти делах. Казалось бы, можно вызвать участников заседания, свидетелей, юристов по каждому делу именно к тому часу, когда назначено слушание. Но, стремясь уплотнить свой день, судья рассылает повестки участникам всех четырех-пяти дел на один и тот же час. И вот десятки людей, бросив срочную работу, отложив не терпящие отлагательств дела, скопляются в тесной комнате судебного участка и сидят часами в бессмысленном ожидании своей очереди.
Понятно, процесс процессу — рознь, на разбор одного дела уходит много времени, на разбор другого — полчаса. Но недаром среди юристов бытует поговорка: «В суд опоздать невозможно»…
Впрочем, немало подобных поговорок сложено и о работе коммунально-бытовых предприятий. Немало фельетонов написано о медлительных пошивочных мастерских, нерасторопных комбинатов бытового обслуживания, неточных артелях «Точное время». Эта тема стала традиционной.
Вот одна гражданка в прошлом году отважилась в ателье шить себе летнее пальто. Ах, как это было опрометчиво! Ведь ей же советовали семь раз подумать, прежде чем дать закройщикам один раз раскроить отрез. Она обрекла себя на самые тяжкие муки — муки ожидания. Минули весна, лето, подкралась осень, и лишь к новому году летний реглан наконец-то выбрался из недр ателье. Недаром заказчики, давно знакомые с планомерной работой этого предприятия, стали предусмотрительными. Весной они отдают шить сюда зимние шубы, уверенные, что только в этом случае заказ поспеет как раз к сезону.
Одно успокаивает: ежели сюда вдруг зайдет новичок и станет пылко возмущаться заведенным порядком, у администрации ателье всегда найдется лишний час для того, чтобы объяснить, почему мастера не успели пришить к готовому изделию пять последних пуговиц.
Этот случай напомнил нам маленький эпизод, происшедший в одном толстом журнале.
В редакцию толстого журнала некий молодой автор принес рукопись своего рассказа. Заведующий отделом прозы принял юного литератора, как родного сына.
— Да вы просто классик! О чем рассказ? На сельскую тему? Блестяще! Это нам нужно позарез… Оставьте. Посмотрим, осмыслим, посоветуемся с товарищами. Привет!
Они свиделись вновь спустя месяц. Завотделом был так мил, будто юноша одним прыжком одолел барьер, отделявший его от автора «Войны и мира».
— Да вы просто классик! О чем был ваш рассказ? На сельскую тему? Гениально! Это нам позарез… Вся редколлегия снимает перед вами шляпы!..
— Так вам понравилось? — застенчиво спросил автор.
— Еще нет, но понравится… Не успел, понимаете, осмыслить образы, изучить сравнения, проанализировать сюжет. Не читал, одним словом…
И завотделом битый час объяснял, почему у него не хватило времени на то, чтобы прочитать пятистраничный шедевр молодого литератора.
Нет, не надо широких жестов типа «Приходи ко мне в полночь-заполночь, и я готов соответствовать…» Надо просто открывать двери для людей в урочные часы. Не надо скучных педантов, взволновать которых может только чтение железнодорожных расписаний. Нужно педантичное выполнение установленных правил и законов. И вовсе уж не нужны нам многочасовые заседания по организации борьбы за экономию одного часа.