Пола не могла не почувствовать облегчения, слыша столь прозаическое объяснение долго тревожащих ее событий. И одновременно ощутила острое чувство вины за свою длительную неприязнь к старику и его дочери.

– Боже, как мне стыдно.

– Почему?

– Я воображала все эти ужасные вещи о нем и Роксанне, и все это время ему хотелось лишь немножко любви и сочувствия. А я-то считала его сексуальным маньяком или убийцей!

– Убийцей?

– Но ты же знаешь. Его жена.

– Поли, неужели ты поверила глупой басне, рассказанной матерью?

– Не знаю, чему именно я поверила. Разве что, сойдя вниз на приеме у Дункана, увидела, как следил за мной Робин…

– И что же?

– Вот мне и запало в голову, что он собирается напасть на меня и что, возможно, Дункан натренировал пса для убийства жены.

– Избавь Боже!

– Знаю, что это глупо. Но меня так поразила его благожелательность, что я дала волю фантазиям. А оказалось, что… – Она едва не расплакалась, но вместо этого наклонилась и обняла мужа.

– Майлз, только не вздумай умереть сам! Он поцеловал ее.

– Пока что я этого не планирую. Давай оставим переживания. По крайней мере, он прожил хорошую жизнь. Она выпрямилась и откинула назад волосы.

– Знаю. Но не испытываю гордости за свое поведение. Мы можем чем-нибудь помочь ему или Роксанне?

– Я сказал ей, что она может рассчитывать на нас. Она сильно расстроена всем этим. Наверное, его мучают боли, беднягу. Она попросила изъять мою статью.

– Почему?

– Потому что, если ее примут, то она выйдет как раз к тому моменту, как… ты понимаешь. Она предложила подождать и затем переделать статью. Возможно, в виде ретроспективы.

– Пожалуй, так было бы лучше. Знаешь, наверно, вся моя «мания» основывалась на ревности.

– К Роксанне?

– Да. Это гадко?

– Не знаю, – улыбнулся он. – Я рад, что ты ревнуешь.

– У меня было ощущение, что они пытаются отнять тебя. Пожалуй, я не настолько защищена, как мне казалось..

– А кто защищен? Никто.

– Да. Кажется, никто по-настоящему не знает, что с ним может случиться. Ты согласен?

– Дункан Эли знает, – спокойно произнес он.

Дункан умер в полночь с четверга на пятницу, второго. Днем Майлзу позвонила Роксанна и попросила приехать к ним.

– Какая у вас группа крови? – спросила она.

– Ноль-положительная.

– Хорошо. Возможно, мы попросим вас стать донором. Дункану делают массивные переливания, хотя все это лишь отсрочка. Не возражаете?

– Конечно нет. Я сейчас же приеду.

Перед выходом он позвонил Поле, та сказала, что вернется домой пораньше и побудет с Эбби.

У входа его встретил Беннет и провел в гостиную. Через пять минут вошла Роксанна, казавшаяся крайне усталой.

– Он в коме, – сообщила она, – и доктор Рэнд не думает, что он из нее выйдет. Доктор очень зол на меня за то, что я не позволила увезти Дункана в больницу. Но Дункан не хотел этого, да и спасти его никто не сможет. Вы не считаете, что я ошибаюсь?

– Нет. Больницы – чертовски обезличенные заведения. Думаю, жестоко загонять туда людей в тот момент, когда они больше всего нуждаются в заботе друзей.

– И я того же мнения. Если вы не раздумали дать кровь, то нам хотелось бы взять ее немедленно.

Она проводила Майлза наверх, в гостевую комнату: он закатал рукав и лег на постель. Вошли две сиделки и взяли у него четыреста граммов крови. Затем Роксанна задернула занавеси и предложила ему горячий бульон.

– Выпейте, а потом немного полежите. Пару часов вы будете ощущать слабость.

Он выпил суп, оказавшийся восхитительным. И снова улегся на кровать под балдахином.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Роксанна.

– Прекрасно.

– Вздремните. Если Дункан выйдет из комы, я вас разбужу. Знаю, что он захочет с вами попрощаться.

– Да, обязательно разбудите.

Прощайте, Майлз.

Она уже закрывала за собой дверь и последние тихие слова показались ему несколько неуместными. Но он чувствовал сонливость и быстро о них забыл. Повернувшись на правый бок, он заснул.

Ему приснилось, что он выступает в Карнеги-холле. И страшно волнуется. Руки у него вспотели; он уселся за огромный рояль и заиграл «Мефисто-вальс». К его ужасу из-под клавиш выступила кровь и, набухая, полилась через край инструмента на пол. Когда кровь поднялась уже выше лодыжек, он услышал крик Роксанны: «Убирайтесь! Все убирайтесь вон!» Кто-то заспорил с ней, но она снова потребовала ухода. Голос казался пронзительным и злобным, совершенно не похожим на обычный, тихий и спокойный по манере.

Теперь ему казалось, будто он плавает в какой-то пустоте. Карнеги-холл исчез вместе с кровью, и Майлз снова очутился в гостевой, но она изменилась. Пропорции поменялись местами и поэтому сам он вместе с ближайшими предметами, казались маленькими, а противоположная стена с комодом – гигантскими. В комнату вошла Роксанна и склонилась над ним. В руках она держала белую, изготовленную с него, маску. На миг застыв, она повернулась и покинула комнату.

Далекие часы пробили семь раз.

Дункан вышел из комы за четверть часа до полуночи. Он лежал в своей большой кровати, в спальне, занимающей тыльную сторону второго этажа особняка. Комната была роскошной, обставленной в модерне; над хромированным подголовником кровати висела огромная картина а-ля Дали, сюрреалистический пейзаж, простирающийся к далекому побережью моря. На переднем плане – крохотная фигурка обнаженной женщины, обернувшейся на гигантскую волосатую руку, вздымающуюся из глубин вдалеке от берега. В руке – глазное яблоко.

Комната была темной, не считая двух крошечных светильников, освещающих узкими лучами умирающего, смягчая его лицо, но одновременно усиливая бледность. Роксанна сидела рядом с постелью и пристально следила за отцом, под головой которого были высоко взбиты подушки. Лишь только глаза его открылись, она наклонилась и взяла его за руку.

– Ты избавилась от сиделок? – прошептал он.

– Да, и от доктора Рэнда.

– Уже полночь?

– Без четверти.

Он снова закрыл глаза.

– Тогда пора…

Поднявшись, Роксанна повернулась к прикроватному столику из хромированной стали и стекла, находящемуся рядом с ее креслом. У телефона стояла изящная фарфоровая чашка, украшенная те же рисунком головы Горгоны, что и флакон в библиотеке; чашку покрывало комплектное блюдце. Красивые руки Роксанны убрали блюдце и подняли чашку, опустив ее на блюдце, она села на постель рядом с отцом и поднесла чашку к его губам.

– Пей, – шепнула она.

Он не открыл глаз. Роксанна наклонила чашку, и он выпил содержимое медленными глотками – настолько медленными, что когда он закончил, была уже без пяти минут полночь.

Опустив чашку с блюдцем на прикроватный столик, Роксанна подняла с пола маску Майлза.

– Ты готов?

Старик медленно кивнул и тихо забормотал,

– Ie n'ay rien qui ne soit a toy, O Maitre… Роксанна не сводила с него глаз.

– En ton nom Seiqneur cette tienne seruante s'oingt, et dois estre quelque iour Diable et maling Esprit comme toy. Venez, 0 Antecessor. Venez, venez, O Diable. Venez, Prince et Pere. Venez, Dieu.[4]

Он смолк и Роксанна, склонясь над постелью, осторожно поместила гипсовый слепок ему на лицо. И тут же часы пробили двенадцать.

Лежащий в соседней комнате Майлз проснулся от боя часов. Он попытался сесть, но почувствовал тошноту, опустил голову на подушку и тотчас вспомнил, словно происходившее наяву, свой сон во всех его мерзких и зловещих подробностях. Он задумался над тем, что все это значило. Ему хотелось стряхнуть с себя слабость и поскорее покинуть этот дом смерти, чтобы поспешить к себе.

Внезапно, одновременно с двенадцатым ударом, головокружение усилилось, увлекая сознание в крутящуюся спираль. Это походило на алкогольное отравление, но казалось в тысячу раз хуже. Майлз буквально вцепился в матрас, находясь посредине вращающейся комнаты. Он не сомневался, что его вытошнит… и вдруг вращение прекратилось.