— Успокойся.— Хоаким присел на краешек кровати и нежно погладил загрубевшую руку жены.— Она просто любит девочку и желает ей добра.

— Нет.— Шаафи приподнялась на локте.— Она никого не любит, она просто выполняет свой долг.

— И все же я с ней поговорю,— твердо сказал Хоакин. — За судьбу Белит отвечаем мы все, поровну.

К удивлению Шаафи, жрица не стала возражать, лишь попросила повременить до новой луны с поисками достойного избранника.

— Девочка должна закончить обучение, а потом она и может постоять за себя,— сказала Самди, и даже мать Белит не посмела возразить.

Пока старшие обсуждали ее будущее, Белит продолжала жить так же, как и жила, даже не подозревая, какие перемены готовят ей родители. Она превратилась в высокую, полногрудую, статную девушку с правильными чертами лица и роскошными, черными как смоль волосами. Белит знали, что она красива, и, замечая жадные взгляды соседских парней, еще выше поднимала гордую голову. В то же время ее золотисто-карие глаза лучились искренним весельем, пухлые губы никак не могли согнать улыбку. Джихан раз, посмеиваясь, говорил, что в любом городе вокруг с сестры собралась бы толпа зевак. Сам же Джихан пользовался большим успехом у чернокожих красавиц и частенько не ночевал дома, потом с восторгом рассказывал Белит о своих подвигах.

Вечерами, оставаясь одна в свой комнате, Белит вспоминала рассказы брата и мечтала о сильном, прекрасном воине, который придет к ней в дом с первыми лучами солнца и умчит далеко-далеко от Черного Побережья. Юная души томилась и трепетала в предчувствии первой любви, и Шаафи была совершенно права: Белит страстно хотелось поскорее вступить в запретный мир чувств и желаний.

Однажды тихим летним вечером, когда легкий ветерок нежил и ласкал остывающую от дневного зноя землю, служанка позвала Белит в комнату родителей. Удивленная таким церемонным приглашением, девушка поспешила на зов. Нарядные Хоаким и Шаафи сидели за столом, на котором стояли кувшин с вином и три высоких кубка.

— Мама, отец, что случилось? — встревоженно спросила Белит.

— Ничего, дочка, присядь, нам нужно поговорить,— торжественно сказал отец.

Удивленная Белит присела на краешек скамьи.

— Дочка, мы решили, что тебе пора замуж,— сказал Шаафи.

— Мой близкий друг и партнер по торговым делам Харем из Дан-Марки просит твоей руки для своего сына Алала,— добавил отец.

— Но, отец, я его совсем не знаю!

— Никто не будет тебя неволить! — вмешалась мать. Выбор за тобой.

— Завтра утром мы отправимся в Дан-Марку с нашим кораблем. Ты посмотришь на жениха, познакомишься, и, если он тебе понравится, сыграем свадьбу,— сказал отец.

— Но я не могу завтра. Самди…

— Самди ждет тебя сегодня вечером, когда сядет солнце. Но я хочу, чтобы ты знала — она тоже считает, что тебе пора замуж.— Отец улыбнулся.— Выпей за свое будущее счастье, дочка.

Хоаким разлил вино по кубкам.

Рука Белит предательски дрожала, когда подносила кубок, но выучка Самди сказалась — никаких других проявлений обуревавших ее чувств девушка не выказала. Сдержанно простившись с родителями, Белит прошла к себе в комнату и, разом скинув маску спокойствия, схватила с полки кувшин и запустила им в стену. Туда же полетели и чашки с мисками. Когда взрыв ярости прошел, девушка бросилась на постель и разрыдалась. Все, даже Самди, предали ее! Они готовы отдать за какого-то Алала — должно просто вознамерились отделаться от нее! Но она не желает выходить замуж… И дверь тихонько постучали.

— Молодая госпожа,— служанка заглянула в комнату, — ваша матушка говорит, что уже пора идти к Самди.

— Я знаю,— бросила Белит.

Девушка вытерла слезы и подошла к зеркалу. Искусанные губы распухли, глаза покраснели, но — Белит не могла не признать,— даже заплаканная, она была чудо как хороша. Настроение поднялось, и жизнь теперь не казалась такой уж ужасной. Может быть, этот Алал вовсе и не плох, и она сможет его полюбить… Но в одном Белит была уверена — к Самди она не пойдет. Родителям еще можно простить, что сватовство прошло без ведома самой невесты, но то, что жрица все знала, но не предупредила,— этого простить было нельзя.

Взяв тонкий лист пергамента и перо, Белит принялась писать письмо Криму. Завтра, перед отплытием корабля, она попросит лесных птиц отнести грустную весть ее единственному другу. Он один поймет ее горе, и только его сочувствие будет искренним.

…Плавание в Дан-Марку прошло на редкость спокойна) и к назначенному сроку корабль прибыл в гавань. Количество людей, вопящих, кричащих, смеющихся, толпища на улицах, ошеломило и потрясло Белит. Привычная к жизни в маленькой общине, где все друг друга знают, девушка была подавлена суетой и равнодушием большого города. И даже старый дом, в котором, по словам матери, родился Джихан, не произвел на Белит приятного впечатления.

— Сегодня можно спокойно отдыхать,— сказал отец, — а завтра утром к нам придут гости.

Провожаемая многозначительными взглядами родителей, Белит ушла в приготовленную для нее комнату и горько расплакалась. В течение всего плавания Шаафи подготавливала Белит к тому, что должно произойти.

С откровенностью опытной женщины мать делилась с дочерью самым сокровенным, наставляя, воспитывая и готова к встрече с будущим мужем. Девушка почти привыкла к этой мысли, но сейчас, когда встреча с женихом была тли близка, горькая тоска сжала сердце. Белит сама не заметила, как задремала, и если бы не мать, поднявшая ее на рассвета, она проспала бы до полудня.

— Вставай, дочка. Вставай! — Мать трясла Белит за плечо.

Уже пришли? — в ужасе подхватилась девушка.

— Нет, что ты, еще рано. Но нам надо подготовится.

После скромного завтрака лицо невесты окропили ледяной водой, а волосы вымыли в отваре из сорока трав и уложили высокой короной вокруг головы. Разрумянившуюся от холодного умывания и волнения девушку одели в длинное алое платье, туго стягивающее тонкую талию и подчеркивающее бедра и грудь. На ножки впору пришлись аккуратные сандалии из тонкой кожи, и Белит удивлялась, откуда вдруг взялись все эти дорогие и красивые вещи. Но Шаафи только пожала плечами:

— Любая мать готовится выдавать дочку замуж еще до того, как она начнет толком ходить.

Наконец приготовления были окончены, и Белит предстала перед отцом во всей красе.

— Красавица!— Хоаким сиял от удовольствия.— Я всегда знал, что моя дочь самая прекрасная женщина во всем Шеме.

— Отец!..— Белит обняла отца и спрятала раскрасневшееся лицо у него на груди.

— Не волнуйся, все будет хорошо. Вот только не знаю, как смогу отдать такую красоту какому-то Алалу — Хоаким подмигнул дочери.— Может, откажем, а, дочка?

— Приехали! — Старший счетовод Хоакима ворвался в комнату.— Скорее встречайте!

— Старуха, пошли.— Хоаким взял жену под руку. Хоаким и Шаафи чинно вышли во двор в сопровождении всех домашних, и только Белит осталась, не в силах сдвинуться с места.

Когда дверь в столовую открылась, девушка встала, приветствуя гостей. Харем и его жена вошли в комнату первыми, и Белит внутренне содрогнулась — оба они были небольшого роста, какие-то сморщенные и съежившиеся, несмотря на то что по возрасту были лишь немногим старше родителей. А множество драгоценных украшений, бренчавших при каждом движении гостей, только подчеркивали их старость. За ними вошли Хоаким и Шаафи, а следующим был высокий широкоплечий юноша с красивым улыбчивым лицом. Он был одного возраста с Белит, но в его движениях уже проглядывала уверенность зрелого чины, а глубокий шрам на щеке говорил о том, что Алалу случалось бывать в переделках.

Потом родители рассказали девушке, что было много гостей, что она понравилась родным Алала, а он понравился всей ее семье, но это будет много позже… А пока Белит видела только большие карие глаза под изломом черных бровей, тонкогубый рот, большой, четко очерченный подбородок, и чувствовала, что юноша любуется ею так же, как она им любуется им.

К вечеру гости разошлись, в доме наступила тишина. Мать, взволнованная, но счастливая, хлопотала вокруг Белит.