Мысль о случившемся не покидала его, даже когда ой бежал с коляской, в памяти всплывали какие-то неясные образы, горячечные, бередящие сердце. Ему захотелось напиться до потери сознания – может быть, станет легче, и он избавится от этих мучений! Но он не решился. Нельзя губить себя из-за женщины! Даже мысли о коляске стали туманными, неясными – словно заслоненное тучами солнце.

Вечером, после работы, ему стало еще тяжелее. Но никуда не денешься, придется возвращаться в «Жэньхэчан». Как он встретится с ней? Что скажет? Сянцзы кружил по улицам с пустой коляской, раза три приближался к «Жэньхэчану», но поворачивал и катил куда глаза глядят. Ему было страшно, как школьнику, который впервые сбежал с урока и боится идти домой.

Но при этом, как ни странно, его все сильнее влекло к Хуню. Особенно с наступлением темноты. Он знал, что не должен думать об этой женщине, но разбуженное желание толкало его к ней. Такое же чувство он испытал в детстве, когда разорял осиные гнезда: страшно, а руки дрожат от нетерпения, будто дьявол подстрекает! Вспыхнувшая страсть могла его погубить, но он не в силах был ей противиться.

Сянцзы возвратился к Сианьмэню и решил идти прямо к Хуню. Кровь бурлила. Он помнил лишь об одном: Хуню – женщина.

Уже собираясь войти в ворота, Сянцзы столкнулся с мужчиной лет сорока. Лицо и походка показались знакомыми, но Сянцзы не решился его окликнуть, только машинально спросил:

– Вам коляску? Человек удивился:

– Сянцзы?

– Да, – улыбнулся Сянцзы. – Господин Цао? Господин Цао, тоже с улыбкой, кивнул головой.

– Как дела, Сянцзы? Если у тебя нет работы, приходи. Мой рикша до того ленив, что даже коляску не вытрет, хотя бегает быстро. Ну, что, согласен?

– Как же не согласиться, господин? – Сянцзы от волнения непрестанно вытирал мокрую от пота голову. – Когда можно приступать к работе?

Подумав, господин Цао сказал:

– Послезавтра.

– Хорошо, господин Цао, а сейчас я отвезу вас домой.

– Не стоит. Я вечерами обычно прогуливаюсь. С прежней квартиры я съехал, когда вернулся из Шанхая. Живу сейчас на улице Бэйчанцзе. Так что до послезавтра!

Господин Цао назвал номер дома и на прощанье сказал:

– Возить меня будешь на моей коляске, как и раньше. Сянцзы чуть не запрыгал от радости: словно ливнем

смыло все огорчения этих дней.

У господина Цао Сянцзы работал недолго, но воспоминания сохранил самые теплые. Господин Цао такой симпатичный. И семья небольшая: жена да сынишка.

Когда Сянцзы пришел в «Жэньхэчан», у Хуню еще горел свет. Сянцзы замер.

Он долго стоял в нерешительности, но надо было сообщить, что он нашел постоянную работу, расплатиться за коляску, взять свои сбережения и разом покончить с этим. Всего, конечно, он сказать прямо не сможет, но она сама поймет.

Он поставил коляску, храбро подошел к двери, окликнул Хуню.

– Входи!

Хуню полулежала на кровати, босая, в своей обычной одежде. Не поднимаясь, она лениво спросила:

– Что, понравилось?

Он покраснел как рак, долго молчал, потом медленно произнес:

– Я нашел место. Послезавтра уйду. У хозяина своя коляска…

– Ах, негодяй! Неблагодарный!

Хуню села на постели и принялась его уговаривать:

– У тебя будет все: и еда и одежда. Неужели тебе так хочется проливать свой вонючий пот? Мне надоело ходить в старых девах. Если даже старик заупрямится, у меня у самой кое-что есть про запас. У нас будет несколько колясок – а это значит юань в день, по крайней мере лучше, чем месить грязь на улицах. А я чем плоха? Ну, немного старше тебя. Чуть-чуть. Зато будет кому тебя пожалеть, позаботиться о тебе!

– Но я хочу быть рикшей, – только и мог вымолвить Сянцзы.

– Соломенная твоя башка! Сядь, не съем же я тебя, – осклабилась Хуню, обнажив торчащие вперед зубы.

Сянцзы в смятении сел.

– А где мои деньги?

– У отца. Не бойся, никуда не денутся. Ты пока их не спрашивай. Знаешь ведь, какой он! Вот накопишь на коляску, тогда и бери. А сейчас он тебя обругает – и все, даю слово, – хотя неплохо к тебе относится. Да не пропадут твои деньги, а чего не хватит – вдвойне доложу. Понял, деревенщина? Так что лучше не выводи меня из терпения!

Сянцзы ничего не ответил. Долго рылся в кармане, наконец достал деньги и положил на стол.

– Вот плата за день. – Помолчав, добавил: – Сегодня я сдам коляску, а завтра денек отдохну.

У него и в мыслях не было отдыхать, но так лучше: расплатится и уйдет из «Жэньхэчана». Хуню сунула деньги ему в карман.

– На этот раз и коляска и я – все бесплатно. Тебе повезло! Скажи спасибо…

Она заперла дверь.

Сянцзы покинул «Жэньхэчан» и переехал к Цао.

Он не считал себя виноватым перед Хуню. Сянцзы не зарился ни на нее, ни на ее деньги – она сама втянула его в эту историю. И все же его не покидало чувство стыда. К тому же не давала покоя мысль о том, что деньги остались у Лю Сые. Если потребовать – старик еще заподозрит неладное. Да и Хуню чего-нибудь ему наговорит со зла – и плакали денежки. Можно, конечно, и дальше отдавать деньги Лю Сые на хранение, но тогда придется бывать в «Жэньхэчане» и встречаться с Хуню. Сянцзы не знал, что делать. Хорошо бы посоветоваться с господином Цао, не не может же он рассказать ему о своих отношениях с Хуню! Как Сянцзы. раскаивался, вспоминая о ней, да что толку! Сразу с этим не покончишь, как не смоешь родимое пятно. И за что такие напасти? Сперва коляски лишился, теперь новая беда. Нет, не выбиться ему в люди! Еще, чего доброго, придется жениться на Хуню. И вовсе не из-за нее и не из-за колясок, а потому, что так случилось, и никуда не денешься!

Сянцзы снова потерял уверенность в себе. Его рост, сила, воля ничего не значили. Он-то считал себя хозяином собственной жизни, а на деле им распоряжаются другие, люди без стыда и чести.

Если бы не эта история, все было бы хорошо, лучшего хозяина, чем господин Цао, не найти. Платит он столько же, сколько другие, чаевые, правда, дает лишь по праздникам, три раза в год, зато обходителен и добр. Хорошо, конечно, заработать побольше, но жилье и сытный обед тоже не последнее дело. У господина Цао даже в комнатах Для прислуги чисто, и кормят неплохо, во всяком случае, не тухлятиной. Сянцзы поселился в отдельной просторной комнате, где можно спокойно поесть и отдохнуть. А главное – хозяева люди деликатные. Поэтому Сянцзы согласился на небольшое жалованье. Когда платишь за еду из собственного кармана, приходится во многом себе отказывать. А теперь Сянцзы на всем готовом – почему же не поесть вволю? Есть – не воду возить! Да, нелегко найти место, где можно сытно поесть, хорошенько выспаться и всегда быть опрятно одетым.

У господина Цао в карты не играли, гости бывали редко, больших чаевых не перепадало, но за каждое, даже пустяковое поручение Сянцзы получал мао – другой. Пошлет, например, госпожа за пилюлями для ребенка – всегда даст мао на проезд, хотя знает, что быстрее добраться пешком. Деньги небольшие, зато доброе отношение, – хозяева всегда стараются сделать приятное.

На своем веку Сянцзы перевидал немало хозяев; каждый старался хоть на день задержать жалованье и выдавал его с таким видом, словно мог вообще не платить, относился к слуге, как к собаке, а иногда и хуже.

Господа Цао были совсем другие и потому нравились Сянцзы. Он убирал двор и поливал цветы, не дожидаясь, когда ему об этом скажут. Хозяева всякий раз хвалили его и дарили какую-нибудь старую вещь, чтобы он мог обменять ее на спички, но вещи были вполне пригодные, и Сянцзы оставлял их себе.

В представлении Сянцзы Лю Сые очень походил на Хуан Тяньба. Но есть еще один важный господин – Конфуций [10]. Кто он такой, Сянцзы толком не знал, но слышал, будто очень образованный и вежливый.

Сянцзы приходилось работать и у военных и у штатских. Среди штатских встречались преподаватели университетов и крупные чиновники, люди грамотные, но вежливостью не отличались. Бывало, господин попадется сносный, но попробуй угодить госпоже или дочерям. Господин Цао был и добрым и образованным. Именно таким Сянцзы представлял себе Конфуция.