Реальность, как таковая, угрожающая поглощением или разрыванием, является преследователем.

В сущности, мы все находимся лишь в двух-трех градусах Цельсия от переживания такого порядка. Случись даже легкий жар, и весь мир может обернуться преследующей, толкающей стороной.

3) Окаменение и деперсонализация

При использовании термина "окаменение" можно извлечь большое количество смыслов, содержащихся в этом слове:

1.Особая форма ужаса, при которой человек каменеет, то есть превращается в камень.

2. Боязнь, что это случится, то есть боязнь возможности превратиться или быть превращенным из живой личности и мертвый предмет, в камень, в робота, в автомат, без личностной автономии действия, в вещь, не обладающую субъективностью.

3. "Магический" акт, посредством которого можно попытаться превратить кого-то другого в камень; и, в расширенном смысле, акт, посредством которого человек отрицает автономию другой личности, игнорирует ее чувства, рассматривает ее как вещь, убивает в ней жизнь. В этом отношении, вероятно, лучше говорить о деперсонализации человека, или его овеществлении. К человеку относятся не как к личности, обладающей свободой воли, а как к вещи.

Деперсонализация является методом, повсеместно используемым в качестве средства общения с другим, когда он становится чересчур надоедливым или беспокоящим. Себе уже не позволяется реагировать на его чувства, и можно стать готовым рассматривать его и относиться к нему так, словно у него нет никаких чувств. Оба человека здесь стремятся ощущать себя более или менее деперсонализированными и стремятся деперсонализировать другого. Они постоянно боятся быть деперсонализированными другим. Акт превращения его в вещь для него действительно является окаменением. Перед лицом того факта, что с ним обращаются как с "вещью", его собственная субъективность может отхлынуть от него, будто кровь от лица. По существу, он требует постоянного подтверждения от других своего собственного существования в качестве личности. Частичная деперсонализация других широко практикуется в повседневной жизни и считается нормальной, а то и весьма желательной. Большинство взаимоотношений основываются на тенденции к частичной деперсонализации, поскольку человек относится к другому не с точки зрения знания о том, кем тот может являться сам по себе, но фактически как к человекообразному роботу, играющему некую роль в большой машине, в которой он сам тоже может играть какую-то иную роль.

Принято лелеять если уж не реальность, то на худой конец иллюзию, что существует ограниченная сфера жизни, свободной от такой дегуманизации. Однако может статься, что именно в этой сфере ощущается самый большой риск, и онтологически неуверенная личность переживает этот риск в крайне сильной форме.

Риск состоит в следующем: если человек переживает другого как обладающего свободной волей, он беззащитен перед возможностью переживать самого себя как объект его переживания, и тем самым ощущение собственной субъективности исчезает. Человека пугает возможность стать не более чем вещью в мире другого, не обладающим собственной жизнью, собственным бытием. С точки зрения подобной тревоги сам акт переживания другого как личности ощущается как фактическое самоубийство. Сартр блестяще описывает такое переживание в третьей части своей книги "Бытие и ничто".

Вопрос в принципе стоит вполне открыто. Человек может обнаружить себя оживленным, а ощущение собственного бытия -усиленным другим, или он может переживать другого как умертвляющего и обедняющего. Личность может начать превкушать то, что любые возможные взаимоотношения с другим приведут к худшим последствиям. Любой другой тогда является угрозой его "я" (его способности действовать автономно) не по причине того, что он может сделать или не сделать, но по причине самого его существования.

Некоторые из вышеописанных вопросов иллюстрирует жизнь одного химика, Джеймса, двадцати восьми лет.

Он все время жаловался на то, что не смог стать "личностью". У него не было "я". "Я являюсь лишь реакцией на других людей, у меня нет собственной индивидуальности". (У нас позднее появится случай подробно описать ощущение бытия не своим истинным "я", жизни ложным "я" -см. главы 5 и б.) Он чувствовал, что все больше и больше становится "мифической личностью". Он ощущал, что у него нет веса, нет собственной субстанции:

"Я просто пробка, плавающая в океане".

Этот человек был весьма озабочен тем, что не стал личностью; в этой неудаче он винил свою мать: "Я был просто ее символом. Она никогда не признавала моей индивидуальности". В противоположность умалению самого себя и неуверенности в самом себе он всегда находился на грани благоговейного страха быть раздавленным отвратительной реальностью, которую представляли собой другие люди. В противоположносгь его небольшому весу, неуверенности и бессубстанциональности они были твердыми, решительными, настойчивыми и субстанциональными. Он ощущал, что в любом вопросе, касавшемся других, существовала "большая шкала", чем у него.

В то же самое время на практике его было не так-то легко напугать. Он использовал два главных маневра для сохранения безопасности. Одним из них являлось внешнее согласие с другом (глава 7). Вторым -внутренняя интеллектуальная голова Медузы, которую он обращал к другим. Оба маневра, предпринятые совместно, охраняли его собственную субъективность, которую он никогда не раскрывал и которая, таким образом, никогда не могла найти прямого и непосредственного выражения. Быть скрытым - значит находиться в безопасности. Оба метода были придуманы для того, чтобы избежать опасности быть поглощенным или деперсонализированным.

Своим внешним поведением он предвосхищал опасность, которой постоянно был подвержен, а именно стать чьей-то вещью, притворяясь, что он не больше чем пробка. (В конце концов, какая вещь в океане находится в большей безопасности?) Однако в то же самое время он превращал в своих глазах другую личность в вещь, таким магическим образом сводя на нет любую опасность для себя, скрыто разоружая врага. Разрушая, в своих глазах, другую личность как личность, он лишал другого сил раздавить его. Истощая его личностную жизненность, то есть рассматривая его скорее как часть механизма, а не как человека, он уменьшал для себя риск того, что эта жизненность либо засосет его, ворвется в его собственную пустоту, либо превратит его в простой придаток.

Этот мужчина был женат на очень энергичной и веселой женщине, крайне деятельной, с сильным проявлением личного начала и собственным взглядом на все и вся. Он установил с ней парадоксальные взаимоотношения, при которых, с одной стороны, он был совершенно одинок и изолирован, а с другой -являлся почти что паразитом. Например, ему снилось, что он - моллюск, прилепившийся к телу жены.

Просто потому, что ему могло такое сниться, у него была еще большая потребность держать ее на расстоянии, ухитряясь рассматривать ее как машину. Он описывал ее смех, ее гнев, ее грусть с "клинической" точностью и заходил даже настолько далеко, что ссылался на нее как на "оно" -практика, приводящая своим воздействием в уныние. "Затем оно стало смеяться". Она была всего лишь "оно", поскольку все, делаемое ею, являлось предсказуемой, предопределенной реакцией. Например, он рассказывал ей (ему) обыкновенный смешной анекдот, и когда она (оно) начинала (начинало) смеяться, это указывало на ее (его) полностью "обусловленную", роботоподобную природу, которую он на самом деле описывал почти в тех же самых терминах, какими представители определенных психиатрических теорий обычно пользуются при описании всех человеческих поступков.

Сперва я был приятно удивлен его явной способностью отвергать сказанное мной и не соглашаться с этим, а также и соглашаться со мной. Казалось, это указывало на то, что у него больше собственного ума, чем он осознает, и что он не слишком боится выказать некоторую автономию. Однако вскоре стало очевидно, что его явная способность действовать как автономная личность в отношениях со мной отвечала его скрытому маневру рассматривания меня не как живого человека, личность с собственной самостью, а как своего рода робота, переводящее устройство, на вход которого он давал информацию и которое после краткого коммутирования выдавало ему вербальное послание. При таком скрытом наблюдении за мной как за вещью он мог казаться себе "личностью". Но он не мог поддерживать взаимоотношения личности с личностью, переживаемые как таковые.