— Ярл Торгрим из долины Тронсхеймс-фиорда, — спокойно ответил Торгрим, хотя ему крайне не понравился и вопрос, и ещё более тон, каким он был задан. — Я приехал к конунгу Гуннару и хочу его видеть и говорить с ним. Почему ты держишь меня в воротах?

   — Я знаю многих ярлов, тебя же вижу впервые. К тому же с тобой дружина. — Он оглянулся и, увидев, что со двора к воротам торопятся товарищи, громче прежнего продолжал: — Может быть, ты, ярл Торгрим, замыслил напасть на нас? Разве в гости так ездят?

   — Кто ты такой, чтобы учить меня и выговаривать? — вскинулся Торгрим. — Разве я приехал к тебе? Прочь с дороги!

   — Не торопись, гневливый ярл, — не выпуская поводьев, издевательски улыбнулся страж. За его спиной грудилось всё больше людей. — Вас много, а конунг один. Не знаю, захочет ли он говорить с тобой. Может, он знает тебя так же, как и я?

Рука Торгрима потянулась к мечу. Эти люди хотят поиздеваться над ним? Он не допустит позора. Может быть, вот так же они издевались над старейшиной? Честь воина — его меч. Пусть он...

Торгрим с бешенством глянул на конунгова дружинника и встретил настороженный и одновременно вызывающий, торопящий и подталкивающий взгляд: «Давай-давай, обнажай меч...» Желание воина подтолкнуть его к схватке было настолько неприкрытым, что Торгрим мгновенно успокоился и даже улыбнулся. Через плечо оглянулся на своих и, встретившись глазами с Ульвом, громко сказал:

   — Зря проделали такой длинный путь. Если рабы решают за хозяина, то о чём с ним говорить? Он не умнее своих рабов...

   — Что ты сказал? — взревел страж. — Ты назвал нас рабами?

Его товарищи зашумели угрожающе и всей массой качнулись к Торгриму.

   — Воины, займитесь своим делом! — раздался из глубины двора повелительный голос. К толпе не спеша шёл невысокий коренастый человек в плаще, с непокрытой головой, наискосок его лба змеился шрам от удара копьём. По тому, как раздалась перед ним толпа, без лишней почтительности, но поспешно, Торгрим понял, что перед ним предводитель воинов. — Ярл Торгрим, конунг ждёт тебя, — приветствуя его, предводитель коснулся луки седла.

   — Ульв, отведи дружину в долину, там ждите меня, — распорядился Торгрим.

   — Разве во дворе конунга не хватит места твоим дружинникам? — запротестовал предводитель.

   — Прости, я не знаю твоего имени. Мы достаточно хорошо почувствовали гостеприимство твоих воинов у ворот, а каким оно станет за оградой... Будет так, как я сказал.

   — Может быть, ты и прав. Осторожность никогда не должна покидать воина. Пусть будет по-твоему, — он твёрдо и открыто посмотрел в глаза Торгрима. — А зовут меня ярл Кари, я из Лососёвой долины.

   — Слышал о тебе. Ты непобедимый боец на копьях.

Кари скупо улыбнулся. Похвала доставила ему удовольствие.

   — ...Знаю о несчастье, постигшем тебя. Законоговоритель Эгмунд ушёл к предкам... — Такими словами встретил Торгрима Гуннар. — Побороть смерть не мог ещё ни один человек, рождённый женщиной. Рано или поздно умрём и мы — таков закон жизни.

   — Да, таков закон, — согласился Торгрим, — но иногда путь человека к предкам укорачивают другие люди. — И он долгим пристальным взглядом впился в глаза Гуннара. Тот не отвёл глаз, не смутился.

   — Ведаю, что ты хочешь сказать этим, Торгрим, — спокойно ответил он. — Вздорные слухи о причине смерти Эгмунда дошли и до меня. Но сам ты, конечно, знаешь, что в смерти старейшины вашего рода мне не было никакой корысти... Сядем, ярл, нам о многом нужно поговорить...

Они сидели один против другого: ярл маленькой дружины, ещё ничем не отличивший своего имени, и конунг, неутомимый собиратель воинов, славу которому уже пели скальды многих долин. Юношеский пух на лице Торгрима лишь недавно сменился жёстким волосом бороды. Лицо Гуннара изрезано морщинами, борода его поседела. Конунг старше ярла вдвое. У него высокий лоб, прямой нос с широкими крыльями, полные губы — мужественное лицо воина. Его густые каштановые с нитями седины волосы, лежащие волнами на плечах, всё ещё красивы. Но глаза... Холодные и цепкие глаза человека, затаившего неведомую думу.

   — О чём нам говорить, конунг? Твои воины сказали мне достаточно. — Торгрим даже попытки не сделал скрыть неприязни. — Видимо, ты считаешь нас, ярлов, за рабов...

   — Обижаться на неразумных — самому стать таким же, — ответил Гуннар и улыбнулся ему, как ребёнку. — Впрочем, если пожелаешь, я накажу их...

   — Что мне в их наказании, твои люди...

   — Да, люди мои, и люди верные. Разве у тебя не такие? Но оставим это. Есть более важный разговор. Я рад, что ты приехал ко мне. Сам собирался проведать тебя, да заботы закружили... Скажи, хватает ли земли твоему роду? Не ссоритесь ли с соседями?

Торгрим удивлённо посмотрел на Гуннара. Разве он приехал к конунгу обсуждать жизнь рода? Но опять всплыла мысль: а зачем приехал?

И он сдержанно ответил:

   — Слава богам, мы живём, как жили предки. Род доволен.

   — Доволен? Значит, старейшина Эгмунд был неправ, говоря, что количество бондов и домочадцев возросло, а земля скудеет. Роду всё труднее содержать дружину. Она хоть и невелика, но воины сами не добывают себе пропитания. Об этом говорил мне Эгмунд, сидя здесь, где сидишь теперь ты. Но ты утверждаешь другое. Согласись, это несколько странно...

   — Мне кажется странным другое: наши роды не соседствуют, у нас нет претензий к твоему роду, у вас не может быть их к нашему. Зачем тебе знать, хватает ли нам земли и не враждуем ли мы с соседями?

   — Ты забыл, Торгрим, что я давно уже не ярл. Конунг обязан думать и заботиться о людях всех долин...

   — Конунг заботится о воинах во время похода, а сейчас разве мы нуждаемся в твоей заботе? Скажи, ты больше моего прожил, бывало ли раньше, чтобы один род возвышался над другими настолько, что подчинял их себе?

   — Ты прав в одном, ярл, — не отвечая на вопрос, негромко сказал Гуннар. — Ты молод и... многого не знаешь. Не сердись. Когда-то и я был таким. И мне казалось, что я один со своей дружиной могу сделать всё, что захочу... Ты когда-нибудь задумывался, как живут люди наших долин?

   — Живут, как и жили. Выращивают зерно, пасут скот, ловят рыбу...

Гуннар рассмеялся. У Торгрима на скулах заходили желваки. Конунг резко оборвал смех.

   — Если ты пришёл ко мне со злобой в сердце и будешь обижаться по каждому пустяку, мы не поймём друг друга. Запомни, прежде чем судить о человеке, его надо узнать... Да, люди долин живут так, как ты сказал, — растят хлеб и пасут скот. Но они живут далеко не так, как жили их деды и прадеды. Скажи, тебя избрали ярлом потому, что ты самый сильный и знающий в дружине?

Торгрим промолчал. Он и сам не знал, почему дружинники назвали его ярлом почти сразу же после поединка на мечах с лучшим воином дружины — Ламби. Он не одолел Ламби, его меч ни разу не коснулся кольчуги противника. Довольно было и того, что он продержался против Ламби установленное время, выдержал испытание на звание воина. А его назвали ярлом, и первый — Ламби. Тогда Торгрим поверил, что стал равным по силе и умению лучшему дружиннику. Правда, однажды он усомнился в этом, когда увидел, с какой лёгкостью в таком же поединке Ламби выбил меч из рук Ульва. А ведь Торгрим не раз скрещивал свой меч с мечом Ульва и далеко не всегда выходил победителем.

   — Молчишь? — спросил Гуннар. — Тогда я сам скажу: тебя избрали ярлом потому, что ты сын старейшины. Обычай рода соблюдён, но сохранился ли в нём прежний смысл? И ещё: всегда ли собирал старейшина весь род для решения важных дел?

   — Да, — вскинул голову Торгрим и даже рукой хлопнул по столу.

   — Дружину, домочадцев, всех бондов?

   — Всех бондов? Зачем это?

   — Обычай и закон велят, чтобы всё важное решалось родом сообща, — с улыбкой ответил Гуннар. — Ты не знал этого? Или бонды, по-твоему, не являются членами рода только потому, что живут не в большом доме, а в своих хижинах и ведут отдельное хозяйство? Они такие же члены рода, как и домочадцы, но выходит, что решения род принимает без них. А ты говоришь, люди долин живут так же, как жили наши предки...