- Эти настроения, Анатолий, я уже давно заметил. Формально они правы. Конечно, тут глубокий тыл, фронт действительно за тысячи километров. Надо будет собраться и серьезно поговорить с экипажем, разъяснить обстановку. Признаюсь, моя вина. Об этом нужно было раньше подумать. Соберем завтра партийное собрание, поговорим с коммунистами.

- Ну, раз ты так думаешь, готовьте собрание.

- Кстати, Анатолий, - уже в дверях сказал комиссар. - Может быть, поставить и твой вопрос о приеме в партию?

- Я готов. Вот только успеете ли вы? Ведь это собрание внеочередное, по одному конкретному случаю. Ну, вам виднее...

Элимелах улыбнулся и, похлопав товарища по плечу, вышел из каюты.

С утра началась погрузка. Прямо за пушками на баке встали сто бочек с горючим. На корме - несколько вельботов и кунгасов, нарты. Здесь же поместили собак и коров для зимовщиков.

На берегу были сложены в штабеля детали деревянных домиков. Они давно уже ждали "Сибирякова". Каждое бревно пронумеровано. Где-то далеко-далеко, на скалистом приступочке арктического мыса, соберут их, и в полярной ночи засветятся теплом человеческого жилья несколько маленьких звездочек-оконцев.

Пришли к причалу плотники Серафим Герега и Иван Копытов, признанные мастера своего дела. Их "почерк" хорошо знали в самых далеких уголках Севера. Домики, срубленные их руками, отлично служили полярникам, стояли долго, неприступные для ветров и стужи. Плотники тоже собирались в ледовый рейс.

- Гляди-ка, Серафим, флаг-то на нем военный, - указав на корабль, сказал Иван Копытов, высокий плотный человек в новенькой телогрейке.

Сосед вздохнул и тихо сказал:

- А ты только узнал? Воином стал "Сибиряков". Так что, Ваня, пойдем под военным флагом. Ты, поди, уже собрался?

- Да что собираться-то, наше с тобой хозяйство не хитрое: сундучок с инструментами да чемодан с одеждой - и готов.

- Это ты верно говоришь: плотнику в путь собраться не девке замуж выходить, - вмешался в разговор невесть откуда появившийся Иван Замятин, плотник с "Сибирякова". Увидев знакомых, он подошел побалакать. - Ну, как вы тут живете, в тылах?

- Здравствуй, Иван, - обрадовались приятели, - откуда ты? Давненько не виделись.

- Я, браточки, на нем плаваю, на "Саше".

- Значит, вместе будем.

- Выходит, что так. Перебирайтесь, веселей будет. Вон Федор Седунов койку занял, тоже из вашей бригады.

* * *

Вечером состоялось партийное собрание. На него пригласили и командира. Сараев предоставил слово Элимелаху. Комиссар начал обстоятельно рассказывать о делах на фронте. А они были не утешительны. Все слушали притихшие, настороженные.

Элимелах достал платок, порывистым движением вытер пот со лба и заговорил о делах на судне:

- Вот уже почти год, как "Сибиряков" числится военным кораблем. Что мы делал", куда и зачем ходили, вы знаете сами. К экипажу у командования никаких претензий нет: все трудятся на совесть. Но вот в последнее время появились у нас всякие разговоры: дескать, война, люди сражаются, а мы тут собак возим, забрались в самый что ни на есть глубокий тыл. Больше того, кое-кто вчера подал рапорт с просьбой отправить на фронт. Как это можно расценить сейчас? Одно скажу: раз нас сюда отправили, значит так нужно Родине. Пусть подавшие рапорты руководствовались самыми лучшими побуждениями, но удовлетворить их просьбу мы не можем, не имеем права. Каждый должен понять: все, что делает "Сибиряков", нужно фронту. Можно ли, скажем, пускать по железной дороге составы, если на ней не работает сигнализация, если вдруг все стрелочники взяли и ушли? Согласитесь, что нельзя. Так вот, наш "Сибиряков" и еще несколько кораблей создают сейчас сигнализацию, порядок на большой и важной военной дороге. Как никогда, теперь нужно знать обстановку в северных морях, потому что по ним идут транспорты с оружием, обмундированием, продуктами, которые необходимы бойцам, сражающимся на передовой. И польза от нашего труда большая. За примерами не нужно далеко ходить.

Комиссар оглядел коммунистов и остановил взгляд на Качараве. Командир одобрительно кивнул головой.

- Вот сейчас, когда мы с вами собрались обсудить свои дела, на восток Великим северным морским путем движется большой караван - двенадцать судов. Их ведут ледоколы "Ленин" и "Красин". Отправились они за важными грузами, сейчас идут в Карском море на пути к проливу Вилькицкого. Могу вам сказать больше. Станции, которые мы недавно высадили, уже дали им обстановку, а значит, помогли быстрее выполнить ответственное поручение правительства. Вот для чего мы тут, товарищи.

Прения были короткими. Все понимали, что устами комиссара говорит правда. И если уж привелось попасть в такую даль от фронта, значит есть в этом необходимость, значит так нужно. Смысл всех выступлений сводился к одному: как лучше выполнить свою задачу.

Потом Николай Григорьевич Бочурко сделал краткое сообщение о письме, полученном в Диксоне матросом Малыгиным. Жена писала ему о трудном положении в семье, о болезни дочери, которой нужно усиленное питание, о перебоях с продуктами.

- Надо бы что-то придумать, товарищи, и помочь Малыгиным, - вздохнув, сказал Сараев. - Говорил я с ним, нелегко на душе у парня.

Качарава и Элимелах, склонившись друг к другу, о чем-то совещались.

- Правильно, Зелик Абрамович, - вдруг сказал командир. - Михаил Федорович, - обратился он к секретарю, - у комиссара есть очень хорошее предложение, я его тоже поддерживаю. Семье Михаила Малыгина пошлем дополнительный паек офицеров ледокола.

- И впредь так сможем делать, - добавил Элимелах. - Если нет возражений, весь командирский доппаек будем отправлять наиболее нуждающимся семьям моряков.

Вопрос о приеме в партию Качаравы так и не успели разобрать на этом собрании: капитана вызвали в штаб.

На другой день погрузка продолжалась. Правда, день - это не то слово: арктическое солнце не заходило уже который месяц. Просто вся жизнь на ледоколе строилась по строгому распорядку, и время суток определялось корабельными склянками.

Работа шла дружно, каждый знал свое место, свой участок. Пассажиры перестали суетиться, включились в общий ритм, и экипаж был доволен их помощью. Старший помощник Георгий Петрович Сулаков занимался погрузкой припасов для полярной станции, боцман хлопотал в кубриках. Павловский мечтал скорее выйти в море и навести, наконец, на палубах образцовый порядок: любил он чистоту.

Перед обедом в кают-компании Качарава отвел Элимелаха в сторону и доверительно шепнул:

- А ведь рапорты забрали назад. Помог вчерашний разговор, очень помог.

Несмотря на отмену увольнений, командованию ледокола в одном случае все же пришлось уступить.

После обеда к Качараве обратился смущенный боцман:

- Товарищ капитан, двое просятся на берег. Дело такое, знаете...

- Что случилось?

- Любовь... - боцман растерянно развел руками. - Не углядел, Анатолий Алексеевич, матрос наш, Петро, и Наташа вроде как решили пожениться. Записаться в загсе хотят, пока тут в порту стоим.

Капитан улыбнулся:

- Ну что ж, надо разрешить, раз такой случай.

Дым на горизонте

К утру двадцать четвертого августа Качарава доложил в штаб о готовности ледокола к рейсу. Пассажиры уже попрощались с жителями поселка и переселились на борт "Сибирякова". Дорога предстояла далекая, и те, кто сел на корабль в Диксоне, стремились побыстрей познакомиться с соседями, приглядеться, примериться ко всему в новом плавучем доме. Вместе с экипажем на корабле теперь было свыше ста человек.

Плотники, развалясь на чистых брезентах, часами курили и вели бесконечные беседы о прошлых командировках, о войне и земляках, ушедших на фронт. Артиллеристы шумно спорили на корме, плотным кольцом обступив примостившихся на ящике шахматистов. Анатолий Шаршавин "продувал" уже вторую партию гидрологу Золотову. Командир носового орудия Василий Дунаев убеждал Шаршавина прекратить сопротивление, но тот краснел и просил не гудеть над ухом.