Джерри Финн не был садистом, хотя и повидал десятки кинофильмов, ведущей темой которых был прелестный садизм. Нет, он ненавидел садизм! Однако он тем не менее относился равнодушно к рыданиям Джоан и к раствору поваренной соли, который струился по лицу женщины, попадая в ямочки на щеках и на подбородке… Конечно, эта холодность имела свою причину: ведь они были женаты. Джерри теперь ясно увидел печальную истину: они должны разойтись. Сурово и решительно стал он укладывать свои вещи в небольшой чемодан, в то время как рыдания его жены стремились заглушить вой радио.

Гражданин вселенной никогда не вбивает колышки своей палатки слишком крепко, поскольку нигде, ни на каком градусе широты у него нет ни дома, ни родины. Джерри был готов к отъезду, готов сказать своей жене последнее «прости» и дать своей больной последние врачебные указания. Он вынес чемодан в прихожую, убавил громкость радио и подошел к постели Джоан как муж и хиропрактик.

— Тебе нужно дня два полежать и ставить на больные места согревающий компресс, — начал он спокойно. — Затем приобрести себе небольшой плотный шар — лучше всего теннисный мяч. Три раза в день будешь проделывать следующую процедуру: лечь навзничь на пол, чуть выгнув спину, подложить под поясничные позвонки мяч, затем опираясь на него всей тяжестью, двигаться таким образом, чтобы мяч коснулся поочередно каждого позвонка…

Джоан слушала очень внимательно, но не Джерри, а радио. Наконец она воскликнула:

— Джерри! Тише! Это поет Бинг Кросби, разве ты не слышишь?

Джерри начал отступать к выходу. Бинг Кросби пел последнюю музыкальную новинку: «Любовь моя горит в ночи Арабистана…» Джерри вспомнил, что арабские женщины не имели права видеть своего супруга до свадьбы. В Америке наоборот: женщины очень редко видят своих мужей после свадьбы.

Бинг закончил песню и предусмотрительно уступил место диктору для рекламы лучших в мире телевизоров. Джерри услышал зачарованный голос Джоан:

— Ах, какой мужчина! Изумительный!..

В это время Джоан заметила Джерри, стоявшего в дверях в полной походной готовности.

— Куда это ты собрался? — спросила она удивленно. — Ты разве не думаешь готовить ужин?

Джерри не шелохнулся и не произнес ни звука. Джоан продолжала в упоении:

— Скажи, разве ты не влюблен в голос Бинга? Он мировой король пения. У него настоящий ирландский тенор. Ирландцы славятся на весь мир как лучшие певцы. О боже, как я люблю Бинга!

Джерри молчал. Он вновь обнаружил в своем образовании огромную брешь — целую пропасть, на дне которой пели ирландские теноры. Он медленно подошел к жене и сказал бесцветным голосом:

— Джоан, нам нужно с тобою разойтись.

— Разойтись! Из-за чего? — удивилась Джоан.

— Из-за того, что мы муж и жена. И потому, что мы совершенно не подходим друг другу. У меня страшно тяжелый характер.

Джоан забыла свою боль, вскочила с постели и бросилась на шею мужу. Джерри был теперь начеку, опасаясь, что рука жены невзначай опять скользнет в его карман.

— Нет, Джерри, ты вовсе не тяжелый, — говорила Джоан. — Том и Эрол были гораздо тяжелее тебя. Они не понимали меня совершенно, хотя и родились, как я, в Америке. Их, наверно, раздражало то, что я так умна. Хотя мой отец был только фермер, он постарался дать мне образование. И Чарльзу тоже.

Рука Джоан тихонечко направилась в карман мужа. Но Джерри помешал этому движению, схватив жену за оба запястья. Глядя ей прямо в глаза, он печально произнес:

— Джоан, ты слишком хороша для меня. Я просто очень низменная натура. Почти всю жизнь я сидел в тюрьме.

— Джерри, милый, это же ничего не значит! И Чарли тоже сидел в тюрьме два раза. Да и Эрол! Он тоже был в тюрьме. За какую-то аморальность, кажется, а может — за воровство. Я уже не помню точно. Ах, Джерри, как я сейчас люблю тебя!

— Я совершил тяжкие преступления, — продолжал Джерри мрачно. — Я гангстер.

— О-о, я обожаю гангстеров! Они такие смелые и сильные! Они не бояться даже смерти.

— Вот то-то и оно. А я боюсь…

— Тебе пока нечего бояться. Недели две по крайней мере. Мне нужно скорее поговорить с Чарльзом.

— О чем?

Джоан запнулась и не знала, что отвечать. Джерри почти грубо оттолкнул ее и сказал леденящим душу голосом:

— Актриса!

Джоан быстро обрела равновесие:

— В детстве я всегда мечтала стать актрисой. У меня находили способности, а кроме того, я похожа на Джоан Кроуфорд. Джерри, у тебя золотое сердце!

— Да, это так. Оно такое же твердое и желтое. Теперь его не возьмет и бриллиант. Ты сообщница в преступлениях своего брата. Сначала вы навязали мне чудовищно огромную страховку, а сейчас планируете несчастный случай и мою неожиданную гибель.

— Это неправда! — воскликнула Джоан. — Мы еще ничего не наметили. Ты просто выдумываешь. У тебя воображение… О, как ты жалок! Теперь я верю, что все европейские мужчины — трусы. Они хвастаются своей культурностью и не умеют драться.

— О чем идет речь? — раздался вдруг низкий голос Чарльза.

Он открыл дверь своим ключом и вошел, на замеченный обоими супругами. Джерри невольно коснулся заднего кармана. Молоток был на месте. Он проверил и внутренний карман пиджака. Страховые бумаги были при нем.

— Что это за чемодан там, у дверей? — спросил Чарльз. — Я чуть об него ноги не поломал. Джоан, глоток виски у тебя найдется?

Чарльз, зевая, уселся на тахту и сдвинул шляпу на затылок.

— А в самом, деле, о чем это вы тут болтали? — спросил он снова, когда получил свое виски.

Джоан и Джерри молчали. Лениво отхлебнув, Чарльз опять спросил:

— Что у вас, телефон испорчен? Я звонил весь день, и никто не подходил.

— Нас несколько часов не было дома, — проговорила Джоан как-то робко. — Джерри возил меня в больницу…

— Он что, бил тебя? — спросил Чарльз настороженно.

— Нет… Я упала на лестнице и сильно ушибла спину. Но теперь мне уже лучше, гораздо лучше. Только голова болит ужасно.

— Не надо так много курить, — посоветовал брат и перевел взгляд на Джерри.

— Ну, как твой бизнес? — спросил он молчаливого шурина. — Много сгреб сегодня чистенькими?