Они по-прежнему сидели над ведомостями, когда час спустя вошел О'Хэйер. Он мгновение постоял, привыкая к темноте, – широкоплечая тень в светлом дверном проеме. Вместе с ним в склад, казалось, проникло облачко холода и остудило теплый родник энергии, питавший Тербера и Ливу.

О'Хэйер брезгливо покосился на бланки и раскиданное вокруг обмундирование.

– Настоящий свинарник, – сказал он. – Лива, надо здесь навести порядок.

Он шагнул за прилавок. Терберу пришлось сдвинуть бланки и встать, чтобы О'Хэйер смог протиснуться. Высокий франтоватый ирландец с кошачьей грацией боксера переступил через груды лежащих на полу вещей и, остановившись за спиной у Ливы, взглянул на машинку. Форма у О'Хэйера была сшита на заказ. Три сержантские планки – ручная вышивка. Тербер снова разложил на прилавке ведомости и погрузился в работу.

– Как идут дела, Лива? – спросил О'Хэйер.

Лива поднял глаза и кисло посмотрел на него:

– Помаленьку, сержант, помаленьку.

– Вот и хорошо. А то мы давно просрочили.

О'Хэйер небрежно улыбнулся, его темные глаза смотрели снисходительно, не замечая иронии. Лива ненадолго задержал на нем взгляд и снова вернулся к работе.

О'Хэйер обошел свободный пятачок, оглядел груды обмундирования, что-то переложил, что-то поправил.

– Это все нужно рассортировать по размерам, – заметил он.

– Уже рассортировали, – не отрываясь от ведомостей, бросил Тербер. – Тебе не повезло, пропустил такое развлечение.

– Ах, уже? – небрежно переспросил О'Хэйер. – Тогда нужно найти для них место. Здесь им валяться нечего, только мешают.

– Тебе, может быть, и мешают, – ласково сказал Тербер. – А мне – нет.

Ситуация была щекотливая, и он понимал, что должен держать себя в руках. С Джимом О'Хэйером каждый раз так, подумал он, стоит сказать слово – и сразу щекотливая ситуация. А его щекотливые ситуации бесили. Если начальству так хочется, чтобы О'Хэйер был сержантом по снабжению, могли бы сначала отправить его на курсы, честное слово!

– Ты убери это барахло с пола, – сказал О'Хэйер Ливе. – Старик не любит, когда на складах беспорядок. А здесь черт ногу сломит.

Лива отодвинулся от стола и вздохнул.

– Ладно, сержант, – сказал он. – Прямо сейчас убрать?

– Можно попозже, но сегодня. – О'Хэйер повернулся спиной к Ливе и стал заглядывать в ячейки разгороженных полок.

Тербер с трудом заставил себя сосредоточиться на работе, он чувствовал, что надо вмешаться, и злился, что молчит. Немного погодя он резко поднялся из-за прилавка проверить размер гимнастерок и натолкнулся на О'Хэйера. Брезгливо отдернув руки, он наклонил голову и заорал:

– Уйди ты отсюда, ради бога! Иди куда хочешь, только уйди! Покатайся на своем «дюзенберге», сходи в сарай, подсчитай, сколько ты вчера отхватил! Мы и так за тебя все делаем. Иди, не волнуйся.

Он прорычал это на одном дыхании и последние слова договорил почти шепотом.

О'Хэйер медленно растянул губы в улыбке. Он стоял, свободно опустив готовые нанести удар руки, и смотрел на Тербера холодными глазами игрока, до которых улыбка никогда не доползала.

– О'кей, старшой, – сказал он. – Ты же знаешь, с первым сержантом я спорить не буду.

– При чем здесь первый сержант? – фыркнул Тербер. Он глядел в пустые глаза О'Хэйера и гадал, что же все-таки способно лишить этого улыбчивого игрока его всегдашней невозмутимости. Должны же у этого арифмометра где-то среди рычажков быть и чувства. Может, сбить его с ног, бесстрастно подумал он, так, любопытства ради, чтобы посмотреть, как он себя поведет. Лива следил за ними из-за стола. – Я с тобой говорю сейчас не как первый сержант, а просто как Милт Тербер. И повторяю, катись отсюда подальше.

О'Хэйер снова улыбнулся:

– О'кей, старшой. Как ты это говоришь, неважно – ты все равно первый сержант… К тебе я загляну позже, – бросил он мимоходом Ливе, обошел Тербера, намеренно поворачиваясь к нему спиной, и молча вышел из склада.

– Когда-нибудь он меня достанет, – сказал Тербер, уставившись на дверь. – Когда-нибудь я сам его достану. Его вообще-то можно разозлить или нет?

– Ты его на ринге видел? – как бы между прочим спросил Лива.

– Видел, не сомневайся. Видел я, как он выиграл у Тейлора. По очкам. Я-то думал: ну хорошо, пусть я за него работаю, так, может, он хоть дерется прилично.

– Он шесть раз бил Тейлора запрещенными, – сказал Лива. – Шесть раз, я сам считал. Но каждый раз – по-другому. Рефери мог только делать ему предупреждения. Тейлор чуть не взбесился. А когда Тейлор сам ударил его запрещенным, О'Хэйер и не моргнул. У О'Хэйера котелок варит.

– Еще бы знать, хорошо ли варит, – задумчиво произнес Тербер.

– Он большие деньги зашибает. Мне бы его мозги. Со своего сарая он нагреб столько, что перевез сюда из Штатов всю родню. Папашке купил ресторан, сестренке – шляпный магазин. Туда весь местный солидняк ходит. А еще построил дом в Вахиаве. Десять комнат в домике. Так что котелок у него варит неплохо… Говорят, он теперь за ручку с приличной публикой. И дамочку себе завел, что называется, из «общества»

– Чтоб, значит, не спать одному, когда его китаяночка берет на три дня больничный. Слушай, а может, он женится и уйдет из армии? – с надеждой спросил Тербер.

– Не с нашим счастьем, – ответил Лива.

– До чего он мне кровь портит! Даже больше, чем Прим. Тот-то просто пьянь.

– Может, все-таки будем работать?

Они успели поработать совсем немного – с улицы к казармам подъехала машина.

– Тьфу ты черт! – сказал Тербер. – Им здесь что, «Астория» или «Савой»?

– Кого там еще несет? – раздраженно спросил Лива.

Тербер глядел, как из машины выходит высокая стройная блондинка. Следом за ней неуклюже выбрался девятилетний мальчишка и тотчас же повис на низкой железной трубе придорожной ограды. Женщина шагала по тротуару, и грудь ее мерно колыхалась под тонким красным свитером. Тербер пригляделся и решил, что она без лифчика – грудь колыхалась слишком свободно.

– Кто там еще? – снова спросил Лива.

– Жена Хомса, – небрежно бросил Тербер.

Лива выпрямился над столом и закурил новую сигарету.

– Провались она к черту! – с досадой оказал он. – Эти ее свитерочки! Если в канцелярии никого нет, она сейчас сюда припрется. Мне каждый ее визит стоит три доллара – у миссис Кипфер меньше не берут – да еще плюс доллар за такси туда и обратно. У Мамаши Сью девочки не ахти, с ними эту картинку не забудешь.

– Да, ничего баба, – нехотя согласился Тербер, провожая взглядом узкую юбку, под которой чуть выше бедра проступала тонкая полоска – резинка трусиков. Именно здесь, в этих округлых изгибах, и прячется та сила, что вертит всей женской жизнью, хотя ни одна женщина в этом не признается, подумал он. У Тербера была своя теория насчет женщин. Он проверял ее много лет. Когда женщина интересовала его, он без обиняков спрашивал: «Хочешь со мной переспать?» Это неизменно приводило женщин в оторопь, вздрагивали даже проспиртованные шалавы, кочующие из бара в бар. Естественно, дело все равно потом кончалось постелью, но сначала он должен был соблюсти весь стандартный ритуал ухаживания. Ни одна ни разу не ответила ему: «Конечно. Я с удовольствием с тобой пересплю». Сказать такое женщинам не под силу. Они по натуре не способны быть честными до конца.

– Даже очень ничего, – кивнул Лива. – И учить ее ничему не надо.

– Да что ты? Ты, конечно, уже проверил.

– Куда мне! У меня для нее нашивок маловато. Но я видел, как она тут мурлыкала с О'Хэйером. Кстати, на прошлой неделе он возил ее на своем «крайслере» в Вахиаву. – И, подмигнув, передразнил: – По мага-а-зи-инам.

– Кажется, мне тоже придется купить машину, – заметил Тербер. Но втайне он не верил, что у него с этой женщиной получится. «По магазинам»! У женщин это всегда называется как-то иначе. И ни одна, за исключением профессиональных проституток, не произнесет то единственно верное и точное слово, которым называется это занятие.

– Она небось и к тебе подкатывалась, ты мне голову не морочь, – сказал Лива.