Мы говорили о подготовке, о Лос-Анджелесе, об авиации. Обсуждали полеты Чкалова и Громова. Он с явным недоверием относился к их сообщениям о том, что на 6–7 тыс. встречали облака.

— Я не верю этому. В Арктике не может быть высоких облаков. Я много летал там, изучал по всяким источникам. Когда вы летели к полюсу — вы ведь шли над облаками?

— Да, неоднократно.

— А какая была их высота?

— Не больше 2000–2500 метров.

— Вот видите, тут что-то не так.

К разговору об Эстеркине он возвращался неоднократно, причем с явным раздражением. «Он думает, еби его мать, что это так просто». Как-то он весьма прозрачно намекнул мне, что с большей готовностью взял бы меня.

Много говорил я с Виктором Левченко. Мне нужно было написать его литературный портрет, помочь в статье о трассе. Виктор рассказал мне биографию, привел наиболее интересные факты, дал для статьи навигационный план (я его переписал, это можно использовать для диалога). Очень интересовался, как выглядят сверху острова ЗФИ, где аэродром на Рудольфе.

— А туманы там часто?

— Да. Тогда там нужно садиться около зимовки.

— А там как сядем? Корабль большой!

— Головин садился на Рудольфе. Думаю, сядете.

— А ну, нарисуй план.

Я нарисовал.

— Откуда заход легче и удобнее?

Показал.

— А как льды у полюса?

За несколько дней до старта они совершили длительный (кажется 10-ти часовой) полет. Леваневский остался недоволен своим пилотом.

— Знаете, — жаловался он мне, — он боится летать в облаках. Старательно обходит каждое облако. Я его силой заставлял входить в облачность. Нет, это не то.

— Почему же вы его взяли?

— Да я не знал. Мне сказали, что он родился с этой машиной, лучше всех знаком с ней. Мне все равно было кого брать, я и согласился.

С другой стороны и Кастанаев не был в восторге от командира и говорил мне:

— Он белоручка. Машину не водит, а только командует. Часть даже без него летали. Куда это годится. Я ему взлет не доверю — сам буду отрывать.

Они улетали вечером, для того, чтобы садиться в Фербенксе в светлое время. Днем, за несколько часов до старта я заехал к ним. Левченко и Сигизмунд сидели запершись и что-то обсуждали. Я зашел к Побежимову. Григорий Трофимович укладывал вещи.

— Ты что такой невеселый? — спросил я его.

— А чего веселиться, — ответил он.

— Василий Сергеевич просил тебе привет передать.

— А, спасибо! — он улыбнулся. — Вот это был командир. Повезло тебе с ним летать. Ешь яблоко.

Скоро все были на аэродроме. Машина стояла уже на горке. Мы лежали на траве втроем — Левченко, Байдуков и я. Байдуков весело рассказывал о парижских впечатлениях, об американских любителях сенсации.

— Ты возьми серебряных денег раздавать — они прямо передерутся.

Виктору идея понравилась. Он заставил нас вывернуть карманы и собрал рублей шесть мелочи. Принесли папиросы «Заказные». Витя дал нам по одной, остальные отнес в самолет, обрезав наши аппетиты:

— Не балуй!

Подошел Ушаков и Леваневский. Сигизмунд был оживлен, отлично одет, пиджак накинут на плечи.

— Пойдем, покурим. — предложил Леваневский.

— Я только что курил.

— Ну еще одну, последнюю.

Мы спустились с горки. Ушаков задумчиво сказал:

— Завидую я вам, Сигизмунд Александрович.

— Ничего, Георгий Алексеевич, мы еще полетаем. Вот вы бы мне погодку дали хорошую.

— Сейчас неважная, Сигизмунд Александрович.

— Ничего, пролезем. Больше ждать нельзя. Будет еще хуже. Или лететь, или откладывать до будущего года.

Поднялись наверх. Леваневского окружили иностранные корреспонденты. Он коротко информировал их, ответил на вопросы, сообщил, что намерен лететь дальше в Нью-Йорк.

Приехал Мехлис. Поздоровались. Мехлис напомнил ему об обещании корреспондировать, попросил в Фербенксе взять на борт Хвата.

Сигизмунд поморщился:

— Если вы настаиваете, я возьму. Мне бы не хотелось.

Мехлис настаивал. Леваневский согласился.

Наступило время отлета. Я передал Левченко письмо для Хвата, попросил передать на словах о моем разговоре с Чкаловым по поводу Хвата. Мы обнялись, расцеловались.

В 6 часов 15 минут они улетели.

Многие подробности надо взять из отчета, напечатанного 13 августа, из навигационного плана, статьи Левченко и нашего опуса «Как они готовились» он так и не увидел света.

А потом потянулись дни в штабе, бессонные ночи, подготовка и отлет экспедиций на поиски. Я просился лететь, не разрешили.

4 апреля

Сегодня дежурил по отделу. Днем нам стало известно, что вчера Сталин, Молотов, Каганович, Берия, а днем раньше — Ворошилов и Микоян осматривали в Кремле новые автомашины ЗИСа: «ЗИС-102» (фаэтон), «ЗИС-15», «ЗИС-5» (с дизель мотором). Обычно они смотрят очень придирчиво и внимательно. Можно вспомнить, как взыскательно осматривал Серго Орджоникидзе «Л-1».

Я немедленно послал Богорода сделать окно о новых машинах.

Немного позже мы узнали, что сегодня строительство с/х выставки посетил В.М. Молотов. Я послал Дунаевского выяснять. Он приехал и рассказал: Молотов очень внимательно осмотрел все и выругал строителей. Он указывал, что они слишком увлеклись внешним оформлением, забыв о том, что выставка сельскохозяйственная и это должно на все откладывать генеральный отпечаток.

— Почему над павильоном «Сибирь» вы устанавливаете скульптуру горняка? Не надо. Надо показать, что это — вторая житница Советского Союза.

Много он дал таких указаний, всячески подчеркивая целевую направленность выставки.

— Не давайте воли архитекторам, не идите у них на поводу. Они мудрят, а происходит это потому, что не знают сельского хозяйства.

Был вчера у Папанина. Долго разговаривали. Он делился планами. Бушевал, что готовность к навигации только 18 %.

— Сейчас всех разгоню, а план выполню! В море пойду сам, на «Сталине». Буду командовать на месте.

— А что с ВАИ?

— Закрыто. Создали вместо него Управление Гидрографии Северного Морского пути. Это же Сталинская трасса! И нечего мудрить! Изучать все и вся, надо изучать трассу, притом круглый год.

Сидел на днях у Алексеева. шаман страшно возмущался, что отменили экспедицию к «Седову»:

— Очень уж машины хорошо были подготовлены. Впервые готовились по-настоящему.

Зашел разговор о Карском море. Я выразил подозрение на землю на севере «Мелководья Садко». Алексеев поддержал:

— Я не сторонник неизвестных земель. Но там допускаю. А, кстати, Лазарь Константинович, нет ли у вас идеи хорошего полета?

— Есть, на Южный полюс.

— А к чему бы это?

— Ну это херня. Я не сомневаюсь, что специалисты напишут тома в обоснование научного значения, но практически полагаю, что в подсчете количества чертей на острие иголки смысла больше, чем в этой экспедиции.

— Ну по Полярному кругу.

— Это — моя идея. Но сейчас, после Норд-поля это ничего не даст. Придется, видимо, опять в Карскую мотнуть.

Говорил сегодня с Громовым.

— Замотался. Чем ближе к делу — тем больше работы и сложнее. Повернуться некогда. Вот только на охоту собираюсь поехать отдохнуть.

Разговор с Коккинаки:

— Володя, как перспективы?

— Ох, темен горизонт. Темный-темный.

Разговор с Прокофьевым:

— Пойдут скоро несколько шариков на рекорд.

— А ты?

— Я веду дело так, чтобы к 10 мая все было готово. А там дождемся хорошей погоды — и наверх.

— А я?

— Будешь, будешь плевать на тропосферу.

— Егор, вышла твоя книга о Чкалове. пишу рецензию.

— Хорошо. Только напишите, наконец, что у меня плохо. А то все хвалят без оглядки. Никакой пользы. Вот тут один паренек мне написал домой критическое письмо. так у нас с ним такая переписка завязалась любо-дорого.

19 апреля

Приходится записывать сразу за несколько дней. Числа 8-го я был с Зиной у Кокки. Сидели, играли в преферанс, Володька темнил, садился в темную. Принес я ему мои книги. Перекинулись парой слов: