Никита Сергеевич выступил как раз по этому поводу. Горячая речь, напоминающая речи 1919 года. Он сказал, что эти собрания состоятся в 20-х числах октября и будут абсолютно свободными. Встретили его ураганной овацией.

В связи с этим редакция вчера сформировала и сегодня услала в Западную Украину бригаду в составе Железнова, П. Павленко, Л. Никулина, Лапина, Неймана, Рыклина и Озерского. Ребята уехали, а мы опять на кочегарской вахте.

Приехал из Вильно и опять уезжает туда Н. Ярощук. Ходит стройно в форме старшего политрука. Он шел с передовыми частями корпуса Черевиченко. Рассказывает:

1) Когда мы находились примерно в 100 км. от Вильно, пришла телеграмма комдиву от Сталина и Ворошилова — взять Вильно такого-то числа. Черевиченко мигом собрал командиров, прочел им телеграмму и спросил:

— Ну как, хлопцы, уважим просьбу т. Сталина?

И все загудели:

— Уважим, товарищ Комдив!

Он коротко объяснил задачу. Попросил всех подвести часы, дал сроки, места.

— Все ясно?

— Все!

— По коням!

И ночью в один прыжок достигли Вильно.

2) На кладбище, где похоронено сердце Пилсудского, засели несколько сот офицеров и орудиями и пулеметами. Постреливали. Наши были в городе уже сутки. Черевиченко вызвал к себе командира танковой группы и приказал:

— Через два часа доложи о ликвидации группы. Наказ: ни одного бойца чтобы не было ранено и убито. Понятно?

— Понятно.

Танки со всех сторон ринулись на кладбище. Смяли все в крошку. Через два часа командир докладывал комдиву о выполнении задания.

— Все наши бойцы целы?

— Целы.

— Офицеры живы?

— Какие как. Есть живые, раненые.

— Так. А могилу Пилсудского бачил?

— Никак нет, не разобрал.

Черевиченко подумал и сказал:

— А мабуть ее там и не було.

Могилу и впрямь сейчас уже не найти.

Писатели по-прежнему дают неровно. С великими муками печатаем Катаева; два очерка Вашенцева и один Исбаха переслали в «Литературку».

18 октября

Много воды утекло. Подписаны пакты с Литвой и Латвией, в Москву без конца ездят финские уполномоченные, германские экономические делегации, демаркационные группы и т. д. и. т. п. Уехал, наконец, вчера обратно Сараджоглу в Турцию. Сегодня состоялось подписание советско-латвийского торгового соглашения. Сегодня же наши войска начали переход на территорию Эстонии. Все совершается чинно и очень торжественно.

Несколько дней назад аэрофлот отправил в небеса стратостат-парашют «Комсомол», объемом в 19000 кубиков (подробный репортаж о нем, экипаже, старте см. в № «Правды»). Судя по сообщениям экипажа, он достиг высоты 16800 м. Пошел вниз. Оболочка превратилась в парашют. Связь с землей была нормальной. Сначала спускались со скоростью не больше 4 м/сек. Затем она стала возрастать. На 12 км. связь с землей прекратилась. Тут начали понемногу паниковать.

Часика в 2 ночи я позвонил Картушеву домой.

— Слава Богу, сели! Бандура в дым. Но хоть сами живы. Хорошо, что оболочка сгинула, а то бы нашлись охотники повторить.

Оказывается (по рассказу командира экипажа Фомина) на высоте 9000 м. оболочка воспламенилась (те же разряды статического электричества от трения, которые сожгли 300 000 кубиков у Прокофьева). Экипаж пустил в ход гондольный парашют, но ему мешали раскрыться металлические тяжи оболочки. Все же остатки системы предохраняли кабину от вращения, служили стабилизатором. Это, собственно, и спасло экипаж: иначе они бы не могли выброситься.

На высоте 4000 выкинулся Волков, за ним — пилот. Фомин сбрасывал балласт, чтобы облегчить удар кабины о землю и на 1500 м. прыгнул сам. Опустился он в 500 метрах от кабины, остальные — в 2-х километрах. Кабина шлепнулась в болото, изрядно помявшись, но приборы как будто целы.

Вот не везет с этим поднебесным (или вернее, небесным) хозяйством!

Вчера были у нас сразу три писателя: В. Катаев, Б. Левин, А. Эрлих. Все вернулись из Западной Белоруссии и сматываются обратно. Катаев ходит в штатском, Левин — с нашивками полкового комиссара, Арон — просто в военном.

— Почему Вы не там? — спрашивает меня Левин.

— А… кочегарская вахта…

Смеется.

— Будете писать книгу? — спросил я Катаева.

— Только не фактическую. Напишу на этом материале повесть. Это будет интереснее. Зреет. Дайте мне денег.

Левин:

— Скучно писать однообразный материал. Хочется найти новую форму. А информацию мы все равно даем хуже журналистов. Эотите, я вам дам фельетон смешной, а?

— Хочу.

Сегодня принес. «На разных языках». Забавно.

— Я сам когда писал, смеялся. Годится?

— Я прочел, годится.

Обрадовался.

— Я с дороги еще напишу. Вот это настоящая работа.

9 ноября

И до чего время быстро катится, аж спасу нет! Вот прошли уже Народные Собрания Западной Украины (26-го октября) и Западной Белоруссии (28 октября). Люди проголосовали за советскую власть. 31 октября открылась чрезвычайная сессия Верховного Совета СССР. Выступил т. Молотов. Всыпал по первое число турка, финнам, щелкнул по носу американцам.

Это выступление в центре внимания иностранной печати. Финны наклали полные штаны: их правительство заседало до упора. Турки молчат, как ободранные.

Вчера на сессии делегаты народного собрания Западной Украины докладывали о своем желании установить советскую власть. Особенно горячо, ярко, самобытно выступала батрачка Ефимчук. Это — прирожденный оратор. Мы слушали в секретариате, не переводя дыхания. К сожалению, в переводе на русский язык ее речь много потеряла в образности.

Сегодня докладывают белорусы. С двумя из них — писателем Пестрак и ткачихой Дьячук — я беседовал 31 октября в гостинице «Москва» ночью (см. статью).

Дней пять назад мне позвонил Сергей Ильюшин:

— К 60-ти летию т. Сталина госполитиздат выпускает книгу. Они просили меня написать о моих встречах со Сталиным. Я очень прошу тебя помочь мне. Сделаешь?

— Хорошо, с удовольствием. Ты откуда?

— Из дома. Лежу, брат. Ишиас и почки…

— Коррозируют?

Смеется.

— Да. Усталость материала. Я, брат, раньше не знал, что такое болезни.

— Это всегда так: если долго машину оставляют без профилактики, то потом приходится делать средний ремонт.

Доволен техническим сравнением.

В тот же день позвонил Кокки.

— Это я к тебе направил Сергея. Исходил из двух соображений — это тебе понадобится и для «Правды», второе — ты сделаешь это и для меня. Правильно?

— Согласен. Что делаешь?

— Работаю много, Лазарь. Только вот беда — погода держит. Ох, как она меня держит! Но на днях все-таки сделал один хороший полет. Очень хороший!

— Далеко?

— Не так, чтобы очень.

— Высоко?

— Не то, чтобы слишком.

— Глубоко, что ли?!

— Да ты не сердись, турка. Я на ней дал (столько то) с кругляшками. Понимаешь, на серийной!! Вот это работа. За два часа отмахал… километров. Вот видишь и не то, чтобы высоко, и не то, чтобы далеко, а хорошо! Как футбол?

С 25-го меня перебросили в советскую группу на выборы. Решили мы заручить несколько героев в корреспонденты. Звоню Водопьянову. Болен ангина.

— Когда встанешь? Поедешь от нас?

— К сессии. Куда угодно.

Байдук:

— Поедешь?

— Нет. Работы много. Сам вот собираюсь к избирателям. После сессии.

— Напишешь подвал?

— С удовольствием.

Мазурук:

— Благодарю за честь. Поеду — обязательно дам. Сам собираюсь после сессии.

Молоков:

— Василий Сергеевич, поедем к твоим избирателям?

— Скажи когда — поеду. Бить они меня будут: мало бываю. Так переписка наладилась хорошо, а вот бывать некогда. Каких только дел нет! Вот тут два типа из областного земельного управления забрали себе участок на четверых. Жил там сторож в халупе. Пришли с топорами, мать их… Ну и он за топор. Отступили. И нигде управы найти не могли. Я писал на место, в Моссовет — не помогает. Написал выше — наконец, одернули.

4 ноября был у Кокки. Посидели, сыграли в преферанс втроем. Зашел разговор о Супруне.