Временами Дерби внезапно обрывал свои откровения, и я даже подумывал, не обладала ли Асенат властью над его речью на расстоянии и не она ли заставляла его умолкать с помощью некоего телепатического месмеризма - дара того рода, каковой она выказывала ещё в школе. Безусловно, она подозревала, что он мне исповедовался, ибо в течение долгого времени пыталась воспрепятствовать его визитам ко мне словами и взглядами необъяснимой силы. Ему стоило очень больших усилий навещать меня, хотя он и делал вид, будто идет куда-то в другое место, но некая незримая сила препятствовала его движению или заставляла его на какое-то время позабыть цель прогулки. Обыкновенно он приходил ко мне, когда Асенат уходила - "покидала тело", как он однажды выразился. Но потом она всегда обо всем узнавала - ибо слуги следили за каждым его шагом, - но очевидно, считала пока нецелесообразным предпринимать решительные меры.

IV

В тот августовский день, когда я получил телеграмму из Мэна, шел уже четвертый год супружеской жизни Эдварда. Мы не виделись два месяца, но я знал, что он уехал "по делу". Асенат вроде бы его сопровождала, хотя глазастые горожане судачили, что за двойными портьерами в окнах их дома видели чью-то тень. Подозрения подкреплялись и покупками, делавшимися слугами в городских лавках. И вот теперь судебный исполнитель Чесанкука телеграфировал мне о безумце, который выбежал из ближнего леса, оглашая округу бредовыми выкриками и призывая меня на помощь. Это был Эдвард, который смог вспомнить лишь свое имя да адрес.

Чесанкук стоит рядом с обширным и мало исхоженным густым лесным массивом в Мэне, и у меня ушел целый день лихорадочной гонки на автомобиле по призрачной и малоприятной глуши, чтобы добраться до места. Я нашел Дерби в подвальной каморке городской фермы в состоянии экзальтации, сменяемой приступами полной апатии. Он сразу меня узнал и изверг невразумительный и большею частью бессвязный поток слов.

- Дэн - ради Всевышнего! Омут шогготов! Шесть тысяч ступеней вниз... О мерзость! Мерзость!.. Я бы ни за что не позволил ей взять меня с собой... и вот я здесь... Йэ! Шаб-Ниггурат! Фигура восстала из алтаря и было там пять сотен воющих... Тварь в клобуке блеяла: "Камог! Камог!" Это было тайное имя старика Эфраима на том ведьмовском шабаше... я был там, куда она обещала меня не брать... Все случилось за минуту до того, как меня заперли в библиотеке, там, куда она ушла с моим телом - там, в богомерзкой обители, в мерзопакостном омуте, где начинается черная мгла и чьи врата охраняют сторожа - Я видел шоггота - он менял свое обличье... я этого не вынесу, я убью её, если она хоть раз ещё отправит меня туда - я убью это отродье! её, его, это - я убью! Убью своими собственными руками!

Мне потребовалось не меньше часа на то, чтобы его успокоить, и наконец он затих. На следующий день я купил для него в поселке приличную одежду и отправился с ним в Аркхем. Приступ истерики прошел, и он погрузился молчание, хотя вдруг начал бормотать нечто невнятное себе под нос, когда автомобиль проезжал по Огасте - точно вид города пробудил в нем какие-то неприятные воспоминания. Было ясно, что возвращаться домой ему не хочется, и предвкушая фантастические откровения о его жене, которыми он, похоже, собирался со мной поделиться - откровения, безусловно, порожденные неким действительно случившимся с ним гипнотическим испытанием, коему он был подвергнут - я тоже посчитал, что ему лучше туда не возвращаться. Я решил на время разместить его у себя в доме, сколь бы тягостным ни было неминуемое разбирательство с Асенат по этом поводу. Потом, я бы помог ему получить развод, ибо, вне всякого сомнения, тут о себе давали знать некие психические факторы, которые и делали этот брак для него просто самоубийственным. Когда же мы очутились в открытом поле, Дерби перестал бредить и, заклевав носом, задремал рядом со мной в машине.

Когда мы в предзакатный час ехали по Портленду, он снова забормотал, на сей раз более членораздельно, и, слушая его речь, я различил совершенно безумные откровения об Асенат. Было совершенно ясно, что она совершенно расшатала нервы Эдварда, ибо он сплел диковинный клубок небылиц про нее. Его нынешнее состояние, как можно было судить по его отрывочным фразам, не было из ряда вон выходящим. Она завладела им, и он знал, что настанет день, когда она его уже не отпустит на волю. Даже сейчас она, возможно, вынуждена была дать ему свободу только лишь потому, что её власть над ним была ограничена во времени. Она постоянно забирала его тело и удалялась в неведомые края для совершения неведомых обрядов, а его оставляла в собственном теле и запирала наверху в доме - но иногда ей недоставало сил удерживаться в нем, и он внезапно обнаруживал себя в своем теле, но где-то в далеком и жутком месте. Бывало, ей вновь удавалось завладеть им, но это случилось не всегда. Часто он оказывался один в незнакомом месте, вроде того, где я его нашел - и ему приходилось искать дорогу домой, покрывая огромные расстояния и умоляя кого-нибудь подвезти его, если подворачивался такой случай.

Самое ужасное то, что постепенно Асенат научилась все дольше и дольше сохранять над ним свою власть. Она мечтала стать мужчиной - человеком в полном смысле слова - вот почему она и нуждалась в нем. Тем более что она разгадала в нем сочетание изощренного интеллекта и слабой воли. Рано или поздно ей удалось бы изгнать его душу из физической оправы и исчезнуть в его теле - и она стала бы великим магом, как и её отец, а его бросила бы обезображенным в женской оболочке, которая не была даже вполне человеческой. Теперь-то он постиг правду об инсмутском роде. В древности имели место какие-то темные сношения с морскими тварями - и это было ужасно... И старый Эфраим - он-то знал эту тайну и, состарившись, совершил чудовищную вещь, чтобы остаться в живых - а он мечтал жить вечно - его продолжением должна была стать Асенат - и одно удачное перевоплощение уже свершилось.

Слушая бормотанье Дерби, я пристально взглянул на него, чтобы проверить свое первоначальное впечатление от происшедшей в нем перемены. Но парадоксальным образом, он казался в лучшей форме, чем обычно - более сильным и более нормально развитым, без малейшего намека на болезненную немощь, вызванную его привычками. Создавалось впечатление, что впервые за всю свою затворническую жизнь он был по-настоящему активен, а его тело должным образом натренировано, отчего я сделал вывод, что энергия Асенат направила его силы и волю в непривычную для него колею. Но в данную минуту его разум находился в плачевном состоянии, ибо он бубнил совершеннейшую чушь про свою жену, про черную магию, про старика Эфраима, и про всяческие откровения, которые должны были рассеять даже мои сомнения. Он повторял имена, которые я помнил из давным-давно прочитанных запретных сочинений, а временами заставлял меня содрогаться от осознания стройности его мифических измышлений - или их убедительной логичности - угадывавшейся в его излияниях. Он часто делал паузы, словно для того, чтобы набраться мужества для некоего последнего и наиболее ужасного признания.