— Тем не менее они наши друзья. — Мэкки как-то неуверенно посмотрела на своего свекра.

— Я бы даже сказал больше, — подал голос Перкин, глядя на меня. — Фиона и Мэкки подруги. С этого все и началось. Мэкки приехала погостить к Фионе, в доме Фионы мы впервые и встретились... — он вновь улыбнулся, — а дальше, как говорится, «они сыграли свадебку»...

— И прожили долгую счастливую жизнь, — закончила за него Мэкки. — Мы женаты уже два года, почти два с половиной.

Я, впрочем, про себя заметил, что если Мэкки и была счастлива, то не без усилий с ее стороны.

— Надеюсь, вы не собираетесь включать всю эту чертовщину с Ноланом в мою книгу? — спросил Тремьен.

— Даже и не думал об этом, если вы сами этого не захотите, — добавил я.

— Нет, не захочу. Я как раз провожал своих гостей, когда умерла эта девушка. Перкин сообщил мне об этом, и я невольно явился свидетелем этого дела, однако девушку эту я никогда не знал. Она пришла вместе с Ноланом, прежде я ее никогда не видел. Она не является частью моей жизни.

— Я вас понял.

Тремьен не выказал видимого облегчения, а просто кивнул. Я смотрел на мощную фигуру мужчины, стоящего у очага собственного дома, и думал об основательности его бытия, бытия человека, привыкшего как нести бремя ответственности, так и повелевать в собственных владениях. Да, это несомненно личность, и темой книги должен быть портрет человека, умеющего править, набравшегося мирской мудрости и добившегося успеха.

Пусть будет так, думал я. Ради ужина я был готов спеть любую песню на его выбор. Однако где же он, этот ужин?

— Утром, — обратился ко мне Тремьен, явно устав от всех этих разговоров на судебные темы, — я думаю, вы можете поехать со мной и посмотреть моих лошадок на утренней проездке.

— Прекрасно, — согласился я.

— Хорошо, я разбужу вас в семь. Первая смена начинает тренировку в семь тридцать, как раз перед рассветом. Конечно, сейчас такой мороз — и речи не может быть о специальной подготовке, но галоп предусмотрен почти в любую погоду. Завтра все сами увидите. Если будет сильный снегопад, то мы не поедем.

— Согласен.

— Полагаю, что ты не пойдешь на первую смену, — обратился он к Мэкки.

— К сожалению, не смогу. Рано утром нам нужно опять отправляться в Ридинг.

Тремьен согласно кивнул, а мне сказал:

— Мэкки — мой первый помощник.

Я посмотрел на Мэкки, затем на Перкина.

— Все правильно, — согласился Тремьен, читая мои мысли. — Перкин со мной не работает. Он никогда не хотел быть тренером, у него своя жизнь; Гaрeт... тот... Гарет мог бы перенять мое дело, но он слишком молод и сам пока еще не знает, чего хочет. Женившись на Мэкки, Перкин, сам того не ведая, раздобыл мне чертовски понятливую и деловую помощницу. Все получилось как нельзя лучше.

Это искреннее признание Мэкки выслушала с явным удовольствием, да и Перкину, как мне показалось, оно было приятно.

— Этот дом очень большой, — продолжал Тремьен, — а поскольку Перкин и Мэкки не могли себе позволить приличного жилья, то мы разделили пополам эти мои хоромы. Впрочем, скоро вы сами все увидите. — Он допил свой джин и пошел за второй порцией. — Эту столовую я предоставляю в ваше распоряжение, — не оборачиваясь, предложил он. — Завтра я покажу вам, где найти газетные вырезки, видеокассеты и формуляры. Все, что вам понадобится, можете принести из конторы сюда. Я распоряжусь, чтобы здесь установили видеомагнитофон.

— Прекрасно, — согласился я, подумав, что в столовой еда всегда кажется вкуснее.

— Как только потеплеет, я возьму вас на скачки, вы быстро разберетесь, что к чему.

— Разберетесь? — с удивлением переспросил Перкин. — Он что-нибудь понимает в скачках?

— Не очень много, — ответил я.

— Он писатель, — встал на мою защиту Тремьен, — он во всем должен уметь разбираться.

Я кивнул с обнадеживающим видом. Тремьен был прав — если я сумел разобраться в обычаях и нравах обитателей мест, расположенных невесть где, то уж здесь, в Англии, наверняка освоюсь в этой конноспортивной чертовщине. Слушать, наблюдать, анализировать, проверять — эти принципы не подвели меня в шести случаях. Не подведут и в этом, думал я, тем более на сей раз я не нуждаюсь в переводчике. А вот смогу ли я подать материал так, чтобы он понравился придирчивым читателям, — это уже вопрос, причем вопрос весьма спорный.

Я так и не успел решить эту проблему, как дверь распахнулась и в комнату, весь в ореоле холодного воздуха, влетел Гарет, на ходу срывая с себя какую-то сногсшибательную теплую куртку.

— Что будем есть на ужин? — с порога обратился он к отцу.

— Все, что сам пожелаешь. — Тремьену были явно чужды гастрономические изыски.

— Тогда пиццу. — Его взгляд остановился на мне. — Здравствуйте, я Гарет.

Тремьен представил меня и объяснил, что я буду писать его биографию и некоторое время поживу у них в доме.

— Вот это да! — глаза Гарета широко раскрылись. — Вы будете прямо сейчас есть пиццу?

— Да, спасибо.

— Через десять минут все будет готово, — заверил он и, повернувшись к Мэкки, спросил: — А вы?

Мэкки и Перкин синхронно покачали головами и пролепетали какие-то слова, смысл которых сводился к тому, что им необходимо быть у себя; у меня сложилось впечатление, что это не явилось неожиданностью для Тремьена и Гарета.

Рост Гарета тянул примерно на пять с половиной футов, уверенностью в себе он очень походил на отца, а вот голос подкачал — юношески ломкий, хриплый и неровный. Он пристально осмотрел меня, как бы оценивая, с чем ему придется примиряться на протяжении моего пребывания у них, однако не выказал ни уныния, ни ликования.

— У небезызвестного тебе моего приятеля Кокоса я слышал прогноз погоды, — сообщил он отцу. — Сегодня был самый холодный день за последние двадцать пять лет. Отец Кокоса распорядился укрывать своих лошадей пуховыми попонами, подбитыми джутом.

— Точно так же укрыты и наши, — сказал Тремьен. — Что там еще в прогнозе? Снег обещают?

— Нет, только мороз в течение еще нескольких дней, восточный ветер из Сибири. Ты не забыл перевести деньги за мое обучение?

Судя по всему, Тремьен явно забыл.

— Если ты сейчас подпишешь чек, то я сам смогу отнести его. А то они уже начинают метать икру.

— Чековая книжка в конторе, — ответил Тремьен.

— Я мигом, — Гарет подхватил свой форменный пиджак, скрылся за дверью, но тут же появился вновь. — Полагаю, вероятность того, что вы умеете готовить ужин, равна нулю? — спросил он меня.

Утром, спустившись вниз, я обнаружил, что семейная комната все еще погружена во мрак, свет горел только на кухне.

Кухня не была такой величественной, как в доме Фионы, однако вмещала солидных размеров стол со стульями и огромную печь, без особого труда противодействующую предрассветному морозу. Я надеялся взять у Тремьена напрокат какое-нибудь пальто, чтобы дойти До конюшен и посмотреть на лошадок, однако на одном из стульев я нашел свои ботинки, перчатки и лыжный костюм, к которому булавкой была приколота записка со словами: «Огромнейшее спасибо».

Улыбнувшись, я открепил это послание и облачился в свой привычный наряд. Не успел я закончить переодевание, как появился Тремьен, привнося в кухню дух Арктики. Одежду его составляли меховая куртка и желтый шарф, на голове красовалась суконная кепка, а поскольку перчатки отсутствовали, то он ожесточенно дул себе на руки.

— А, вот вы где, — пыхтя сказал он, — очень хорошо. Боб Уотсон приходил проследить, как задают утренний корм, и попутно принес вашу одежду. Вы готовы?

Я кивнул.

Захвачу только перчатки, — бросил он, убедившись, что мои перчатки на месте.

Ну и мороз сегодня, такого еще не было на моем веку. Мы быстро управимся. Жуткий ветер. Пошли.

В прихожей я спросил его о процедуре утреннего кормления.

Боб Уотсон приходит в шесть, — коротко ответил он. Лошадям необходимо задавать корм рано утром. Высокое содержание протеина. Обеспечивает тепло. Снабжает энергией. Чистокровные, породистые лошади, получая корм с большим содержанием белка, генерируют много тепла. При такой погоде это просто необходимо. Попробуйте найти ведро с замерзшей водой хотя бы в одном из денников — практически невозможно при любом морозе. Мы делаем все возможное, чтобы избежать сквозняков, но имейте в виду — животным необходим свежий воздух. Изнеженные лошади быстрее всего становятся жертвами различных вирусных заболеваний.