Я вручил ей свои сапоги и пиджак. Мои вечерние туфли — единственное, что оставалось в сумке из обуви, — спадали бы с нее на каждом шагу.

Я еще раз сунул руку в одну из сумок, вытащил черные носки, нижнюю рубашку и бриджи для верховой езды.

— Это вам подойдет? — спросил я.

Она с благодарностью взяла одежду и, спрятавшись за Ингрид, начала переодеваться. Я надел вечерние туфли и смокинг — все лучше, чем ничего.

Когда Фиона появилась вновь, она даже не дрожала, а просто тряслась. Слишком мало было, на ней одежды, пусть даже и сухой. Единственным из всех моих вещей предметом, еще не нашедшим себе применения, оставался пластиковый пакет, в котором лежал мой смокинг. В верхней части пакета я расширил отверстие, предназначенное для вешалки, затем натянул пакет на Фиону, заставив ее продеть голову в это отверстие. На обеих сторонах пакета красовалась надпись «Эйс клипере» — в нем я получил смокинг из химчистки; и даже если Фионе не по нраву было предстать в глазах окружающих ходячей рекламой, то пакет, во всяком случае, частично предохранял ее от ветра и сохранял тепло.

— Ну вот, — с возросшей бодростью сказал Гарри, глядя на конечные результаты перераспределения туалетов, — благодаря Джону мы доживем до Шеллертона. Вам лучше тронуться в путь, а я останусь с Мэкки, и мы догоним вас, как только это будет возможно.

— Нет, — возразил я. — Как далеко до Шеллертона?

— Что-то около мили.

— Тогда мы отправляемся немедленно все вместе. Мы понесем Мэкки. Поверьте мне, сейчас слишком холодно, чтобы дискутировать. Как насчет того, чтобы нести ее на «стульчике»?

Гарри и я посадили Мэкки на скрещенные руки. А ее руки мы положили себе на шею. Вот таким образом мы направились в сторону Шеллертона. Боб Уотсон в одной из моих сумок нес всю мокрую одежду, Фиона в другой сумке несла сухие вещи. Возглавляла шествие Ингрид в «луноходах» и с моей камерой, освещая путь моим фонариком из походного набора.

— Жмите на рычажок, — показал я ей, — у этого фонарика нет батареек. Светите на дорогу так, чтобы мы все видели.

— Слава богу, что еще не идет снег, — заметил Гарри, однако подозрительные облака уже начали заволакивать звезды. Единственным плюсом лежащего вокруг снега было то, что его белизна позволяла лучше видеть.

Меня радовало то, что идти нужно было не так далеко. Мэкки нельзя было назвать тяжелой, но шли мы все-таки по льду.

— Разве по этой дороге не ездят машины? — безнадежным голосом спросил я после того, как мы прошли полмили и не увидели ни одного автомобиля.

— На Шеллертон ведут еще две дороги, — ответил Гарри. — О боже, какой дьявольский ветер, у меня отваливаются уши.

Мою собственную голову тоже ломило от холода. Мэкки и Фиона были в вязаных шапочках, теплее всего чувствовала себя Ингрид в капюшоне моего лыжного костюма; Боба Уотсона спасала кепка. Свои перчатки я отдал Ингрид. Наши с Гарри скрещенные руки онемели. Эх, если бы у меня было еще несколько пар носков — мы могли бы использовать их как варежки.

— Осталось уже недалеко, — сказал Боб. — Еще один поворот, и станут видны дома.

Он оказался прав. Впереди вскоре замелькали электрические огоньки, обещая нам убежище и тепло. Я молил Бога, чтобы мы не выбились из сил.

Неожиданно к Мэкки полностью вернулось сознание, и она стала требовать от нас объяснения происходящего.

— Мы свалились в канаву, — ответил Гарри, не вдаваясь в объяснения.

— А лошадь! С лошадью все в порядке? Почему вы несете меня? Опустите меня.

Мы остановились и поставили ее на ноги, она покачнулась и приложила руку к голове.

— Мы не сбили ее? — спросила Мэкки.

— Нет, — ответил Гарри. — Давай мы лучше тебя все-таки понесем.

— Что случилось с лошадью?

— Она ускакала. Пойдем, Мэкки. Мы замерзнем до смерти, если будем стоять здесь. — Гарри втянул кисти рук в рукава моего халата, затем повел плечами и спрятал руки под мышками. — Пойдемте, ради всего святого.

Мэкки не разрешила нам вновь взять ее на руки, и мы медленно побрели в сторону городка, качаясь, как тени, держась друг за друга, чтобы не упасть, промерзшие до костей.

Я думал о том, что мне следовало прихватить с собой лыжи, и не верил тому, что с утра прошло всего несколько часов.

Как только мы приблизились к первым на нашем пути постройкам, стала ясна одна из причин отсутствия транспорта: два столкнувшихся автомобиля полностью перекрыли дорогу и выехать из городка по этому пути стало невозможно.

— Будет лучше, если мы зайдем к нам, — дрожащим голосом предложила Фиона после того, как мы миновали место катастрофы. — Наш дом отсюда ближе всего.

Возражений не последовало.

Мы свернули на длинную неосвещенную проселочную улицу, прошли мимо наглухо закрытых гаражей и бара, который все еще работал.

— А не выпить ли нам чего-нибудь на скорую руку? — полушутя выдвинул идею Гарри.

— Мне кажется, что на сегодняшний день ты уже вполне достаточно наслушался о выпивке. Кроме того, как можно идти на люди в таком виде? — в своей прежней резкой манере возразила Фиона.

Было слишком темно, чтобы я мог рассмотреть выражение лица Гарри. Никто никак не реагировал на их слова, и мы в свете фонаря Ингрид подошли к проезду, огибающему несколько коттеджей и выходящему на обширное заснеженное пространство перед огромной усадьбой в георгианском стиле.

— Сюда, — сказала Фиона и повела нашу молчаливую процессию к боковому входу. Она достала из-под валуна ключ и открыла дверь.

Наконец-то в наших ушах прекратил завывать пронизывающий ветер — мы испытали как бы второе рождение. Тепло же солидных размеров кухни, куда мы сразу направились, оказалось поистине жизнетворным. Именно здесь, на свету, я впервые смог хорошенько разглядеть своих попутчиков.

Всех, кроме Ингрид, пробирала дрожь, и Джон Кендал не был исключением. На наших мертвенно-бледных лицах застыло страдальческое выражение.

— О боже, — вырвалось у Фионы, — это был какой-то кошмар.

Фиона оказалась старше, чем я думал. Не тридцать, а где-то около сорока. В пластиковом пакете, доходящем ей до колен и сковывающем движения рук, она выглядела довольно комично.

— Снимите с меня эту чертову штуковину, — продолжала она, — и прекратите свой дурацкий смех.

Гарри услужливо стащил через ее голову пакет вместе с вязаной шапочкой, Открыв нашему взору копну светло-пепельных волос. Мы явились свидетелями поистине coup de theatre — существо, похожее на беженку, неожиданно превратилось в обаятельную, уверенную в себе женщину, одетую в спортивные верховые бриджи и голубой камзол, из-под которого выглядывал высокий завернутый воротник моей нижней рубашки и манжеты белого цвета.

Хотя Фиона была довольно высокого роста, однако рукава ей были все равно явно длинны; в этом ей повезло, поскольку она имела возможность прятать в них руки, используя как перчатки. Она пристально посмотрела на меня, в ее глазах читалось явное любопытство: кто же он такой, чью одежду она носит? Увидела она, я полагаю, высокого, худощавого, сравнительно молодого кареглазого субъекта в джинсах, красном свитере и в нелепом для данной обстановки смокинге.

Я улыбнулся ей, и она, уверенная в том, что прочитала на моем лице восхищение, повернулась к другим неожиданным гостям; скользнув по ним взглядом, подошла к массивной раскаленной печи — живительному источнику тепла, подняла крышку, выпустив наружу горячий воздух. Ее плохое настроение, вызванное поездкой в суд и последующими злоключениями, улетучилось; передо мной предстала здравомыслящая деловая женщина.

— Всем нам необходимо горячее питье, — решительно заявила она. — Гарри, налей в чайник воды и раздобудь кружки.

Гарри, мужчина моего роста, но в отличие от меня блондин с голубыми глазами, не заставил просить себя дважды. Он явно привык к подчинению: сразу же засуетился в поисках ложек, растворимого кофе и сахара. В моем голубом купальном халате он выглядел так, будто собирался ложиться спать. Кстати, он также оказался старше, чем я думал.