С той поры, как я вернулся из города «Большое Яблоко», прошло много дней. Близится конец восьмой луны по исчислению большеносых, и я успел пережить здесь такие вещи, которые до этого посчитал бы невозможными.

Вначале я хотел съездить в Ки Цзы-бу, чтобы скоротать время до возвращения из Ю-Э-Сэй моего друга господина Ши-ми, и узнать у господина Фа Си-би, что же в конце концов значит этот Шпо, но все случилось иначе.

Без денег в мире большеносых ты еще большее ничтожество, чем у нас. Более того: ты сам себе кажешься совершенно ненужным. У тебя такое чувство, что тебя все время подталкивают к пропасти. У тебя такое чувство, что ты мешаешь тем, у кого есть деньги. Те, у кого есть деньги, накачивают вокруг себя воздух, и тебя вдавливает в стену. Я это пережил, когда был эрзац-карликом в цирке. Не иметь денег вообще — это ужасно, а иметь их мало, все равно, что быть постоянно грязным. Если бы мне иной раз не улыбалось счастье — о чем ты мог прочитать на предыдущих страницах, тем самым оказывая мне незаслуженную честь, направив свой бесценный яшмовый глаз на мою ничтожную писанину, повторяю — если бы мне время от времени не улыбалось счастье, я бы, вероятно, давно погиб. Я, конечно, не могу рассчитывать на то, что это улыбающееся счастье будет и впредь регулярно благословлять меня деньгами. Поэтому я заключил с господином Ши-ми определенную сделку. За то доверие, которое он испытывает ко мне, перехвалить его невозможно.

Итак: он «подкинул» мне в виде ссуды немалую сумму, которую я обязан вернуть ему своеобразным способом. (Дело не только в том, что он доверяет моему слову — здесь он может быть спокоен, я его сдержу даже ценой своей жизни — дело в том, что он не сомневается в моем триумфальном возвращении.) После того, как я буду благосклонно оправдан Его Императорской Милостью, я должен по возможности скорее привести в порядок свои дела в нашем родном времени, взять некоторое количество «серебряных корабликов», несколько ценных серебряных и золотых украшений и одну из моих уже и в наше время считающихся древними рукописей «Истинной книги о южной цветущей стране»,[45] а затем продать эти, ставшие за тысячу лет бесценными, сокровища моему другу Ши-ми.

Таким образом, благодаря другу Ши-ми, я был спасен от падения в пропасть.

Прошло два дня, как я вернулся в Минхэнь. Господин Ши-ми дал мне с собой свой запирающий прибор, чтобы я смог открыть дверь в его квартиру и жить в ней. Это позволило мне сэкономить деньги. Я бродил по городу в поисках тех мест, которые видел когда-то, и когда шел по улице, на которой находился Гоу-тел «Четыре времени года», вдруг услышал крики.

— Смотрите-ка, он тоже здесь, — завопил какой-то человек, и вскоре после этого меня по плечу рубанула тигриная лапа, да с такой силой, что у меня подкосились колени. И кто же это оказался? Ты, может быть, помнишь, что в письмах из своего первого путешествия я часто упоминал о господине Юй Гэнь-цзы, леснике, могучем бородатом знатоке деревьев, который был таким дружелюбным и веселым.

И именно этот Юй Гэнь-цзы, огромный как медведь, висел надо мной, ревел от радости и повторял все время одно и тоже: «Этого не может быть, это невозможно, да это же старина Гао-дай, ты оказывается еще жив? Как у тебя дела? Вот так радость!» И он прижал меня к своей груди, широкой, как у жеребца, и потащил тут же в ближайшую харчевню со странным названием «Что ставят в театре на сцену» и заказал бутылку Шан-пань Мо-те. Он даже вспомнил и о том, что пятнадцать лет назад мы с ним редко пренебрегали этим напитком.

К счастью он недолго расспрашивал меня о моем здоровье, сказал только: «Ты выглядишь хорошо. Моложе ты, кончено, не стал, старина, но дела у тебя явно идут великолепно» — и горячо заговорил о своих делах, которые, по крайне мере в последнее время, были далеко не блестящими, что однако не лишило господина Юй Гэнь-цзы его врожденной жизнерадостности.

Он рассказал, что несколько лет назад во время очередного пребывания в Минхэне познакомился с одной очень красивой женщиной, воспылал к ней любовью, и ему удалось после весьма дорогостоящих ухаживаний овладеть ею. Дело дошло до того, что он вопреки всем своим жизненным установкам, предложил ей стать его главной женой (большеносые, во всяком случае легально, имеют только одну жену), что она решительно отклонила. Но ему и это подошло, потому что она разрешила ему спать с ней, когда он бывал с Минхэне, и ее груди по роскоши были почти сравнимы с солнцем, а ее кожа была как шелк персикового цвета.

Годы пролетели как сон, но когда он несколько дней назад снова появился в Минхэне, на сей раз сюрпризом, и вот тут — «Ты даже не можешь себе представить!» — сказал он — в квартире послышался странный шорох, он пошел посмотреть, что там такое, а его персиковокожая вдруг разнервничалась и завизжала: «Я не слышу никакого шороха!» — и чтобы отвлечь его, стала сбрасывать с себя отдельные части своей одежды и трясти перед ним своим солнечным бюстом, но он не дал себя провести, потому что почуял еще и странный запах — у него, как у лесника и знатока деревьев, отличный нюх — и, короче говоря, когда он открыл шкаф, там сидел черный мужчина со стрижеными волосами и кольцом в ухе.

Госпожа Персиковый Цветок взвыла, черный жалобно захныкал, он, Юй Гэнь-цзы, вытащил того из ящика за упомянутое ухо, чтобы вышвырнуть в окно. Но женщина вдруг окончательно разъярилась и заявила: она, мол, сгорает от любви к стриженому, который является знаменитым певцом выдающихся песен и им можно ежедневно восхищаться в Ящике Дальнего Видения, а он, Юй Гэнь-цзы, должен убраться отсюда, иначе она вызовет охраняющую толпу.

Тут господин Юй Гэнь-цзы вытолкал вон хныкающего простофилю, влепил женщине оплеуху и ушел.

— Оплеуху, — сказал господин Юй Гэнь-цзы озабоченно, — конечно, не следовало бы давать. Бабам не принято давать оплеух, даже таким. Но вот что я тебе скажу: если бы я не дал ей оплеуху, я бы этого черного раздавил. А это было бы еще хуже, верно?

Но что его больше всего рассердило, он узнал позже: красивую красную повозку Ma-шин, драгоценнейшее изделие, которое господин Юй Гэнь-цзы подарил персиковокожей, черный продал, а деньги взял себе.

«Ну и черт с ними!» — закричал Юй Гэнь-цзы. За все свои беды он вознагражден нашей встречей и теперь желает провести со мной веселый вечер.

Я, конечно, согласился.

Не буду утомлять тебя перечислением харчевен и благородных заведений, в которые он затаскивал меня (иногда затаскивал и я), и количеством опустошенных нами бутылок Шан-пань Мо-те, к тому же подробности я забыл. В этот вечер мне была предложена одна вещь, и это привело к тому что я поехал не в Ки Цзы-бу, как первоначально собирался, а вместе с господином Юй Гэнь-цзы совершенно в другую сторону.

По этой же причине господин Юй Гэнь-цзы опять без предупреждения отправился к своей солнечногрудой, так как захотел преподнести ей сюрприз особого рода.

Чтобы объяснить тебе, о чем идет речь, я должен начать издалека. Ты, возможно, помнишь то письмо, где я изображаю, как господин Ши-ми привел меня в музыкальный развлекательный дом, в котором представляли в песнях и картинах случившуюся якобы в Срединном царстве историю под названием «Повесть о Стране улыбок».[46] Подобные музыкальные развлекательные дома имеются не только в Минхэне, они встречаются повсеместно во всех городах большеносых, и один из самых знаменитых, да и, пожалуй, самых посещаемых музыкальных развлекательных домов, в буквальном смысле место паломничества всех друзей большеносой музыки, находится не в большом, а скорее в маленьком городке значительно севернее Минхэня, приблизительно на полпути между Минхэнем и Либицзинем.[47]

Записки, дающие право на посещение тамошнего музыкального развлечения, получить очень сложно. Они, как сказал мне Юй Гэнь-цзы, ценятся больше, чем бриллианты такого же размера. Это связано с тем, что такое развлечение предлагают всего несколько раз за лето и что слава этого музыкального развлечения разошлась по всему свету.