Я охотно поверил рассказу о нечистотах. Люди города Л'им применяют изощренную изобретательность, чтобы выбросить мусор туда, где ему не место. Хотя при этом в городе повсюду расставлены сосуды для сбора отходов. Но бросить мусор в эти сосуды — нет, это превосходит самую буйную фантазию.

Вскоре дело дойдет до того, что люди в Л'име начнут строить еще один новый город — на фундаменте своих нечистот. При этом город, хотя он и не из золота, необыкновенно красив, если не обращать внимания на грязь.

В нем несколько центров, и один из них образуют несколько окруженных деревьями представительных, роскошно украшенных (и окаймленных нечистотами) храмов и дворцов, а также выступающие рядом с ними из земли развалины бывших храмов и дворцов. На одной стороне возвышается окрашенный белой краской Большой дворец (в действительности же это гробница одного короля) — он охраняет эту часть города. Но Большой гроб, который в целом выглядит так, будто какой-то великан скалит свои зубы, сам охраняется воинами. Воины же выглядят столь комично крошечными у белокаменной Великой гробницы, что я громко рассмеялся. Гробница эта, рассказал мне господин Ка, сделана не из мрамора, как здесь обычно строят все значительные здания, а из особенно отвратительного белого известкового камня, который специально для нее притащили сюда издалека. Почему? Да потому что родной брат Верховного мандарина или двоюродный брат строителя или кто-то в этом роде являлся владельцем соответствующей каменоломни. Коррупция. А коррупция является старой излюбленной традицией в этой стране, расположенной южнее Великих гор. Правда, несколько лет назад коррупция переполнила чашу терпения, и всех министров, канцлера, мандаринов и так далее отправили в отставку и заменили новыми.

Теперь занимаются коррупцией они.

Мы бродили по городу, ожидая, когда состоится следующее собрание под платком Святого отца, потому что днем находиться в основанном монахинями приюте не разрешалось. Особенно охотно мы бродили по вытянутому полю с развалинами, граничащему с Руинным холмом. Все это вместе взятое считалось тоже как бы Му-сен: мы, как старики, могли зайти туда бесплатно. Лишь один раз охранник спросил, что, собственно, интересует Ло-лана среди развалин, если он все равно ничего не видит. «Запах, — ответил Ло-лан. — А ты, охранник, пахнешь немытыми ногами».

Однажды с нами пошел и господин священник Ка, что мне было особенно приятно, потому что господин священник Ка был знатоком древности. Он показал и разъяснил мне (а Ло-лан в это время спал, завернувшись в пальто), что представляет собой это место. Мне почудилось, что печальный полог распада опустился и на это поле и на этот холм, когда я узнал, какая роскошь царила здесь когда-то и как человеческое безумие и непостоянство всего земного постепенно источили привлекательные строения. Мне показалось, что рухнувшие мраморные колонны хотят снова подняться вверх (некоторые из них уже встали), чтобы оплакать свою былую мощь и величие, но они были не в состоянии сделать это, они были слишком слабы, а те, которые стояли, давно умолкли. И я погладил рукой мрамор и утешил развалины тем, что все в этом мире преходяще.

Отсюда, с холма, виднеется море красных крыш, мешанина домов, над которыми возвышаются купола и странные башни. Здесь наверху тихо, хотя город очень громкий; небо завешено серым. Вокруг кипарисов кружат и пронзительно кричат вороны. Я заплакал. Когда же, дорогой Цзи-гу, я снова сяду рядом с тобой под персиковым деревом…

У Ло-лана появилась идея, как пополнить нашу кассу — потому что деньги, которые я получил от господина Я-коп-цзы, медленно, но верно тают; Ло-лан до сих пор не получил исцеления, а я не нашел господина великого ученого «Большой Павильон» — я уселся на одной из оживленных улиц и нарисовал вывеску на языке большеносых: мол, я за небольшое вознаграждение могу изобразить кисточкой на бумаге нашими знаками имя высокочтимого заказчика, которое он мне напишет на своем языке.

Выручить много нам не удалось. Когда пошел дождь, мне пришлось прекратить свой промысел. И мы пошли в Му-сен.

Когда господин священник Ка, пользующийся в монастыре определенными привилегиями, читает перед монахинями, мы имеем право в виде исключения иной раз оставаться в приюте и днем. Ло-лан, конечно, спит. (Он спит не потому, что устал, а, как он утверждает, потому, что во сне он видит). Тогда я прогуливаюсь с господином священником Ка в саду над крышею. Господин священник Ка продолжает истолковывать мне свою религию, которая тем непонятнее, чем больше он о ней рассказывает.

— Почему, — спросил я, — в мире до сих пор существуют пороки, если он давно спасен от грехов? Насколько я понял, Верховный Святой отец недавно сокрушался по поводу того, что количество пороков все время возрастает.

Священник Ка, без сомнения, очень хороший человек, взглянул на небо и ответил на это, что он будет молиться за меня. Больше я его расспрашивать не стал. Впрочем, у меня такое чувство, что эта религия считает главным, если не единственным пороком получение плотских наслаждений. Почему же они с таким удовольствием изображают своего бога обнаженным?

Понимай как знаешь. Ну хорошо. Многое запутано и абсолютно непонятно в этой религии, но это не значит, что в ней все неверно. Нужно быть ненормальным, чтобы опрокинуть всю повозку с фруктами только потому, что некоторые из них сгнили.

Я завершаю свой отчет.

Вскоре я должен, наконец, получить (а мы с Ло-ланом здесь в Л'име уже больше одного лунного месяца) обоснованную надежду, сообщение из родного времени и не просто сообщение: я совершенно уверен, что эти вести будут благоприятны для меня. Я смогу положить, мой дорогой верный Цзи-гу, эти листы прямо к твоим ногам и рассказать тебе, что случилось в самом конце, после моих последних записей и что таким образом со мной вскоре произойдет, но ради полноты картины я хотел бы завершить свой отчет…

…кто знает, может быть, он тоже переживет столетия, и большеносые сделают из него книжечку. (Меня волнует вопрос: что произойдет здесь, в этом отдаленном будущем, если мы сожжем те самые письма, которые я писал тебе пятнадцать лет назад в наше родное время, после того, как я вернусь домой? Исчезнет ли при этом, как по мановению руки волшебника, и несметное количество книжечек «Письма в древний Китай», которые лежат здесь повсюду? Потому что их не могло быть? И что случится с памятью тех людей, которые их уже прочитали? Но, вероятно, мы будем не в состоянии сжечь эту пачку бумаг, потому что время и причинность неразрывно связаны друг с другом. Вероятно, мировой дух и без того оскорблен моими передвижениями во времени и не потерпит дальнейших наскоков. Поэтому мы остережемся.)

…я аккуратно завершу свой отчет, прежде чем соберусь в путь, надену свою настоящую одежду (косу я, к сожалению, не смогу так быстро отрастить) и отбуду.

Время поджимает. С меня достаточно. Даже здесь, в Л'име становится все холоднее и холоднее. Большеносые опять готовятся к безумному празднику рождения своего ребенка-спасителя. И деньги практически подошли к концу.

Но сначала несколько слов о Ло-лане. Он узнал, от кого — мне неизвестно, — что то самое чудо, которое слепого сделало зрячим, было надувательством. Слепец был вовсе не слеп, только делал вид. Некая секта, фанатики, называющие себя «Дело Господне», инсценировали этот обман и во всеуслышание приписали исцеление своему идолу по имени Ка-си-ми или как его там звали. В этой религии большеносых принято, что Верховный Святой отец своей властью может возводить умерших в более высокий ранг. Дело отрегулировано очень точно. Мертвый должен совершить три чуда, и тогда он взлетает на ступеньку выше. Дама с бледно-голубыми волосами из этого самого «Дела Господня» было заинтересовалась Ло-ланом, но ее интерес быстро пропал, когда выяснилось, что он действительно слеп.