Захотелось выйти на поверхность, взглянуть на облака. Жаль, за льдом до обеда никак не сходить. Пятьдесят минут добираться до ледника, час идти обратно. Да еще и сани грузить. Но я все же решил вдохнуть морозного воздуха.

От библиотеки до верхнего шлюза — пять минут хода. Я поднялся на верхний ярус, дошел до гардеробной, выбрал себе прорезиненный костюм на меху по размеру. Маска у каждого своя, в личном шкафчике. Мою делала мама, когда мне исполнилось восемнадцать лет. До сих пор служит. Хотя я бываю на поверхности не так часто, как ледовозчики. Поднимешься пару раз в неделю… А иногда и по месяцу не выходишь — дела.

Распахнулась дверь шлюза, и с мороза ввалилась полная, казавшаяся надутой, фигурка. Без санок, что замечательно.

— Волкова?

Женщина сняла маску, и я убедился: действительно, она.

— Меня так трудно узнать?

— Ты не за льдом ходила, Маша?

— Нет. Так и ты ведь не за льдом, Егор!

— Хочу посмотреть, как держится крыша над теплицами.

— А я подышать выбиралась. В ледовозчицы меня пока не определили…

Намекает. На прошлом общем собрании поднимался вопрос о поведении Марии. Теплицу личную почти забросила, в общественном труде участие принимает постольку поскольку, а доход основной — с гаданий, да приворотов, да прочего колдовства. Даже из соседних убежищ люди к ней ходят, а она — к ним. Свежие овощи на столе не переводятся, общие обеды Волкова посещает через раз. Вот и подняли старейшины вопрос о том, чтобы определить Марию возить лед — раз она так свежий воздух любит, что в соседние убежища бегает. Но замяли вопрос: и законы сейчас мягче стали, и сторонников у Волковой много нашлось.

Маша, кстати, без проблем может отдать золотое кольцо за розу. Ей приносят так много серег и колец… Только вот зачем ей цветок мог понадобиться?

— Ты розу у Распопова брала?

Маша воззрилась на меня с удивлением. Напускным или нет — не поймешь.

— У деда Андрея? Он мне ее не давал, да и вообще, трясся над ней. А что, должен был дать?

— Нет, не должен. Сама не брала? Колечко не оставляла? Случается ведь, что срочно вещь понадобится и спросить разрешения некогда.

Маша скинула теплый комбинезон, хихикнула.

— Срочно понадобилась роза? Я прежде о таком не слыхала. Разве только настроение сильно испортилось. Но тогда лучше, по-моему, кусок сахара съесть.

Да уж. По фигурке Маши видно, что она не голодает. И для поднятия настроения не розы с чужих грядок рвет, а сахар ест или еще какие-нибудь вкусняшки.

— Роза у Распопова пропала! Как думаешь, кто мог взять?

— Да Людка Борисова. Она, колдовка вредная, думает, что лучше меня дело знает. Только никаких колец она бы оставлять не стала. Сперла бы, и дело с концом. И откуда у нее золотые кольца? Все знают: шарлатанка. Ни жениха нагадать, ни мужа приворотить, ни урожай благословить…

— Маша, ты сама в свое колдовство веришь?

— Человек должен в себя верить, — усмехнулась Волкова. — Ладно, Егор, некогда мне с тобой — на обед опоздаю, ты же потом пенять будешь.

— Мне-то что! Люди плохо подумают.

— А люди пусть меньше обо мне думают. У них своих проблем выше крыши.

Застегнув молнию комбинезона, надев маску и накинув капюшон, я вышел в первую шлюзовую камеру, потом — во вторую. Двери третьей были распахнуты. Непорядок! Сейчас тепло — всего минус двадцать градусов, но это не значит, что можно оставлять двери открытыми!

Серые тучи неслись по небу. Ветер норовил сбить с ног. По скользкой дорожке топал, спешил ледовозчик. Торопился к общему обеду, хотя для ледовозчиков и добытчиков сделаны поблажки — покормят в столовой в любое время.

Работа на поверхности непредсказуема. Вышел на час, пришлось остаться на три. Добытчики, случается, и вообще не возвращаются. Самая опасная работа.

Я три года работал добытчиком, искал металл, дерево, пластик. Ходил в паре с Виктором Сомовым. Как-то разделились: он за холм пошел, я — в ложбинку, километрах в пятнадцати от убежища. С тех пор я Сомова не видел. Несколько часов бродил вокруг того холма сам, потом выходили с поисковой группой. Но так ничего и не нашли. Исчез. После этого меня перевели в службу жизнеобеспечения реактора. А теперь я стал главным техником, первым человеком в поселке.

Ледовозчик подошел. Сверкнули синие глаза из-под маски. Вадим Шмаков. Двадцать лет, еще не женат. Постоянно пропадает на леднике: колет лед, ходит с санками без устали, почти за двоих работает. На свадьбу копит, чтобы пир горой устроить? Для другого, по большому счету, зачем ему кольца? Жилье отдельное получит, одежду выдают, обедами кормят. Только на баловство кольца и нужны. Или не из-за платы он лед таскает — просто ответственный человек? Сколько раз я у него излишки льда для своей личной теплицы покупал… Никогда не торгуется, санки с горой накладывает. Хороший парень.

— Привет! На обед торопишься?

Смотрит, молчит. Глаза странные — словно не видит меня. Сани полны льда. Значит, возвращался нормально, без приключений.

— Эй! Все в порядке?

— Здравствуй, Егор! Не ожидал тебя наверху встретить.

— Надо крыши посмотреть. Ты редко над убежищем ходишь?

— Редко.

— Ну вот, погляжу, нет ли трещин. Над той верандой, что три года назад строили. Льда там мало, перепады температуры сильные.

— Пойти с тобой?

— Да ну, зачем? Иди домой, ты и так устал.

— И совсем не устал. Я горы свернуть могу!

— Нет, отдохни. И приходи на обед. Чрезвычайное происшествие у нас.

Шмаков помрачнел. Что за происшествие — не спросил. Потащил санки к бункеру. А я направился к ледовым полям над новой верандой.

Трещин во льду хватало. Но до стекла они нигде не доходили, и армированная кровля была целой.

Ледовый панцирь хранит убежище не хуже, чем стеклобетон. Лед на подступах — надежная дорога. Если он достаточно толст, хотя бы в полметра. А будет тоньше — в жаркие и сухие дни могут показаться камни, сожженный грунт, — как тогда таскать сани, как ездить меняться к соседям, доставлять продовольствие и товары? Поэтому лед мы всегда берем на бывшем озере. Там он многометровой толщины — знай руби киркой да грузи в сани. Иногда что-то интересное можно найти. Замерзшую рыбу, например. Но есть ее нельзя — высохла давно, питательных веществ не осталось, а в протухшем мясе накопилась всякая вредная дрянь.

Больше я за пределами убежища никого не встретил. Второй ледовозчик, Саша Ковалев, растянул ногу и на работу не вышел. Так что таскает Вадим лед в одиночку — хоть и не принято выходить из убежища по одному надолго.

В обеденном зале собрались семьдесят девять человек — почти все население. Два детских стола, один — диетический, для стариков, остальные — кто как сядет… Обычно за столом одни и те же люди обедают, но не всегда. Захочет, скажем, старик от диеты отойти и садится за общий стол.

Утром и вечером обычно едят семейно. А на обеде от семьи подальше. И так проводишь большую часть свободного времени в тесных комнатах с родителями, женой и детьми. Хоть и любишь их — а отдыхать надо.

По большому котлу с протеиновой похлебкой на каждом столе. Каждый ложкой из котла хлебает, сколько ему нужно. Обычай с прежних времен. И каждому на тарелку кладется порционная еда. Сегодня — пудинг с киселем и клонированный картофель, не тот, что на грядках выращивают, а тот, что в чанах растет.

Виночерпий, Дима Пушков, благословил еду, разлил всем, кроме детей, по пятьдесят граммов женьшеневой настойки на спирту — витаминной, полезной для пищеварения. Дети витамины получают в чистом виде, без спирта. Повар, Зина Белая, подошла к каждому котлу, попробовала похлебку, разложила рисовый хлеб.

Когда утолили первый голод, пришел черед общей беседы. Я поднялся, поклонился людям. Все отложили ложки.

— Друзья, похищением нынешний случай не назовешь. За розу деда Андрея заплатили, цену дали достойную. Так что наказание никому не грозит. Но без спросу брать нехорошо. И народ забеспокоился — это плохо.