— Энни Лэйрд?

Она оборачивается. Сзади стоит тот самый красавец с готическими скулами.

— Я вас недавно видел на улице…

— Да, я помню.

— Не сразу сообразил, что это вы. Когда до меня дошло, я был уже на Брум-стрит. Вернулся сюда, стал вас разыскивать, едва нашел.

Оказывается, у него карие глаза с желтыми искорками. И еще очаровательная, немного асимметричная улыбка.

— Слава Богу, я вас разыскал.

Энни смотрит на него с недоумением. Тогда красавец представляется:

— Я Зак Лайд.

Неужели это и есть ее патрон? Этот красавчик?

— Я купил несколько ваших вещей, — говорит он.

— Да-да, — мямлит Энни. — У меня в бумажнике лежит ваш чек.

Ей кажется, что она — бедная Золушка, несчастная сиротка, которую волшебная сила вознесла на вершину счастья.

— Конечно, я заплатил за ваши работы недостаточно, я хорошо это понимаю. Но ведь цену назначал не я. Я бы с удовольствием посмотрел и другие ваши работы. Готов заплатить за них больше.

Энни спрашивает:

— Откуда вы узнали, что я — Энни Лэйрд? Мы ведь раньше не встречались.

— Инез показала мне вашу фотографию. В каталоге.

— Ах да.

— Должен сказать, фотография не слишком удачная.

Энни так приятно, что она даже забывает поблагодарить за комплимент — просто кивает и опускает голову. Воцаряется неловкая пауза. Энни смотрит на асфальт, на мягкие итальянские мокасины Лайда. Тротуар изрисован какими-то бессмысленными иероглифами. Неведомый художник разукрасил ими всю улицу. Что, собственно, он хотел изобразить? Двенадцать тысяч долларов! Собственный патрон-покровитель! Весь мир, сходящий с ума по ее ящикам!

Тут Энни вспоминает о мучающем ее вопросе.

— Но почему Япония? — спрашивает она, поднимая глаза. — Неужели вы в самом деле пошлете туда мои работы?

— Видимо, да.

— И я никогда их больше не увижу?

— Разумеется, увидите. — Уверенная, ободряющая улыбка. — Если хотите, можем поговорить об этом. Пообедаем вместе?

— Сейчас?

Он смотрит ей в глаза, а она поднимает руку с часами.

— Сейчас половина двенадцатого. В два я должна вернуться в наш округ. Понимаете, меня назначили присяжным заседателем.

Лайд с сочувствием морщится.

— Ну что ж, причина серьезная, — улыбается он.

— Разве что где-нибудь перекусить наскоро? — задумчиво говорит она. — Это, пожалуй, можно.

И вот они отправляются на Салливан-стрит, где в уютном дворике подают простую тихоокеанскую пищу. Над столиком шумит ветвями краснолистый клен. Официант, судя по всему, хорошо знает Зака Лайда. Первым делом он спрашивает, как ему быть с несчастной геранью, которая у него дома совсем загибается. Зак принимает сосредоточенный вид.

— Что именно с вашим цветком?

— Листья пожелтели, — жалуется официант. — Знаете, по краям.

— Думаю, слишком много воды, — говорит Зак. — Дайте цветку немного прийти в себя. Пусть сам разберется, что ему нужно. Не поливайте его вообще.

Официант задумчиво кивает и уходит.

Других посетителей во дворике нет. Ветерок сюда не проникает, но солнца хоть отбавляй. Выложенный кирпичом пол так и вспыхивает под лучами.

Энни пробует сначала ахипоки с зелеными перцами. Должно быть, это очень вкусно, но бедной женщине сейчас не до гастрономических изысков. Зак Лайд рассказывает ей следующее:

— Значит, так. Вы хотите знать, что будет дальше с вашими произведениями. Думаю, Инез упомянула о моих японских друзьях. Это бизнесмены — будем называть их так. Я часто делаю для них подобные приобретения. В девяти случаях из десяти они остаются довольны моим выбором.

Энни спрашивает:

— Они покупают произведения искусства для дома или для офиса?

— Иногда произведения искусства так и остаются на складе. Бывает и так, что я просто посылаю фотографию, а само произведение остается у меня.

Энни ничего не может понять.

— Они что, даже не видят оригинал?

— Понимаете, я должен вам объяснить, как это происходит. Эти люди — не такие уж ценители прекрасного. Они умны, дальновидны, прекрасно разбираются в бизнесе. Но от искусства достаточно далеки. Вы знаете Японию?

— Нет.

— Современное искусство там сейчас в большой цене. Оно как лотерея — стоимость не фиксирована, подвержена резким взлетам и спадам. Это как бы игра на бирже.

— Я ничего в этом не понимаю.

— Ну хорошо, я обрисую вам ситуацию. Для примера. — Он придвигается к ней чуть ближе. — Предположим, некий мистер Кавамото оказывается в долгу у мистера Окита. Кавамото — богатый предприниматель. Окита — тоже предприниматель, но несколько иного сорта. Он — якудза. Якудза — это вроде мафии, но без бандитизма, без насилия. Мистер Окита — человек воспитанный, культурный, уважаемый. Как может мистер Кавамото вернуть свой долг? Деньгами нельзя — это привлекло бы внимание налоговой службы. И тогда он дарит мистеру Окита произведение искусства. Допустим, работу молодой скульпторши из штата Нью-Йорк. Цена произведения невелика — полмиллиона йен. На наши деньги это пять тысяч долларов. Но мистер Окита все равно глубоко тронут — дело не в стоимости подарка, а во внимании. Затем, как это часто бывает с произведениями искусства, на следующий год цена скульптуры вдруг резко возрастает. Вице-президент компании мистера Кавамото звонит мистеру Окита и предлагает выкупить подарок обратно — за двадцать миллионов йен. Сумма, конечно, значительная, но для компании ничего не стоит списать ее на расширение производства, деловые расходы и прочее. Мистеру Окита очень жаль расставаться с подарком, но, не желая обижать партнера, он неохотно соглашается. Таким образом, долг выплачен, налоговая служба придраться ни к чему не может. Все довольны. Скульпторша тоже не пострадала, потому что во всех галереях мира отныне известно, что ее произведение было продано за двести тысяч долларов. Улавливаете общую схему?

— А что происходит с самой скульптурой? — спрашивает Энни. — После этого ее что, выбрасывают?

— С какой стати? Это двести тысяч долларов!

— На самом ведь деле она столько не стоит.

— Еще как стоит. Ведь за нее именно столько и заплатили. Вы не учитываете того, что я посылаю в Японию действительно талантливые произведения — смелые, перспективные, оригинальные. Я работаю с художниками, у которых есть талант, но нет имени и карьеры. Именно в этих делах я и незаменим. Хорошая рецензия в журналах “Арт-форум” и “Флэш-арт”, приличная мастерская, экспозиция на Базельской ярмарке, подборка иллюстраций в журнале “Документа”. И пусть вас не смущает японская махинация — она лишь восстанавливает справедливость. Так или иначе, вас все это не касается — это моя работа, предоставьте ее мне. Ваше дело — сидеть в студии и создавать свои ящики.

В глазах Энни вспыхивает искорка.

— Ах, значит, и для меня все-таки дело найдется? Большое спасибо. Послушайте-ка, мистер Лайд…

— Зовите меня просто Зак.

— Послушайте…

— Могу я называть вас Энни?

— Можете называть меня как угодно, но я не желаю иметь ничего общего с подобными, подобными…

— Грязными делишками, хотите вы сказать? Вы обиделись? Представьте себе, что Рафаэль говорит своему покровителю: “Извините, ваше высочество, но мне ничего от вас не нужно, потому что вы жестокий тиран, который любит варить своих врагов живьем в кипящем масле. Бог с ней, с мировой славой и памятью потомков, я предпочитаю безвестность”.

— Я хочу сказать…

Он останавливает ее жестом.

— Энни, для чего, по-вашему, я это делаю? Из-за денег? Мне такой доход не нужен. У меня есть свое дело, и на жизнь мне хватает.

Возвращается официант. Хочет спросить Лайда еще о чем-то, но тот отмахивается от него и говорит:

— Дэвид, давай не сейчас, ладно?

Официант испаряется.

Зак Лайд наклоняется к своей спутнице.

— Я занимаюсь этим для того, чтобы художник мог спокойно работать, чтобы вы могли создавать свои ящики и не ломать голову над тем, как прокормить ребенка. Это понятно? Пускай у вас в голове будет сумбур, хаос, что угодно. Главное — не тратьте время на добывание хлеба насущного. Только представьте себе — вам будет совершенно наплевать на идиотов, распоряжающихся в мире искусства. Вы работаете, и голова у вас ни о чем не болит.