– Вы Черная Вдова? – Она кивнула. – Но я не понимаю… Зачем вам нужен умирающий? Какая вам от меня польза? Если наслаждение – та цена, которую вы требуете за мою свободу, то, боюсь, цена слишком высока. Я не в состоянии доставить наслаждение ни вам, ни себе.

– Приятно знать, что созданный мною образ так убедителен. Меня зовут Флер Фонтен. Я родом из Англии. Мой покойный супруг был французским графом; во время революции он оказался на гильотине. Он устроил мне побег, но не сумел спастись сам.

– Мои соболезнования, – сочувственно произнес Рид. – Но зачем вам это? Зачем вам я? Ничего не понимаю.

– А вы и не должны ничего понимать – пока что. Впрочем, довольно вопросов. Вам больно. Позвольте, я дам вам опия. Когда вы проснетесь, я накормлю вас бульоном, который сейчас готовит Лизетт. Вы слишком истощены. А если вы хотите вернуться в Англию, кости должны срастись как следует.

Рид смотрел, как она смешивает настойку с водой в стакане и снова подносит питье к его губам. Он сделал глоток, скривился, но, подчиняясь ее настойчивой просьбе, отпил еще. Через несколько минут веки у него отяжелели.

– Флер, – еле слышно прошептал он, – по-английски – цветок. Вам идет. Вы и пахнете, как цветок.

Улыбка Флер окутала его солнечным сиянием, на миг осветившим сгущающуюся вокруг него темноту.

– А вам, граф, нужно отдыхать.

Уже засыпая, Рид попытался объяснить ей, что он вовсе не граф, поскольку титул принадлежит его брату, но разум его уже затуманился, и он погрузился в забытье.

Флер наклонилась, чтобы убрать локон со лба Рида, а затем тихо, на цыпочках, вышла из комнаты. Он заговорил с ней, а это добрый знак. И к тому же он проявил любопытство – еще один добрый знак.

Флер прошла в кухню. Насыщенный говяжий бульон, кипевший в котелке над огнем, издавал изумительный запах. Флер надеялась, что питательная еда и хороший уход вырвут Рида Харвуда из лап смерти, и он вернется в Англию в добром здравии.

Предыдущий спасенный провел в тюрьме не так много времени, а потому его удалось переправить в Англию уже через две недели. Флер боялась, что с Харвудом так не получится. Но больше всего она страшилась, что ее разоблачат. Сколько еще раз она успеет подкупить Люсьена, прежде чем ее поймают на горячем? Сколько пройдет времени, прежде чем ее саму бросят в тюрьму как шпионку? Флер вздохнула. Сейчас она просто не могла думать об этом: она должна заботиться о человеке куда более значимом, нежели она сама.

Лизетт, увидев Флер, отвлеклась от котелка, в котором помешивала ложкой, и повернулась к вошедшей.

– Как себя чувствует наш больной?

– Он спит. Я дала ему настойку опия; думаю, он проспит до утра.

– До утра осталось не так уж много, mа petite. Вам надо поспать. Вы сделали все что могли. Бульон закипел и будет уже готов, когда бедняга проснется.

Флер зевнула.

– Но я должна быть рядом с ним, на случай, если ему станет хуже.

– Пусть с ним сегодня посидит Гастон. Он позаботится о нем даже лучше, чем вы. А вам непременно нужно отдохнуть. Как вам, наверное, было тяжело снова отправиться в эту тюрьму! – она легонько подтолкнула Флер. – Идите же, а я позову Гастона.

Флер сдалась: когда речь заходила о ее здоровье, спорить с Лизетт было делом зряшным.

– Ну что ж, хорошо. Скажи Гастону, чтобы позвал меня, если понадобится моя помощь.

Флер зашла в комнату больного, прежде чем отправиться к себе. Хотя новоиспеченный граф спал, он беспокойно метался и тихо стонал. Она услышала, как он пробормотал что-то, и наклонилась к нему, прислушиваясь. Когда ей удалось разобрать слова, она содрогнулась от ужаса.

– Меня предали… Должен сообщить Портеру. Умираю… умираю…

Флер тут же положила руку ему на лоб, думая, что у него жар, но его кожа оказалась прохладной. Она могла только гадать, через что ему довелось пройти. Было в этом мужчине что-то, что задевало струны ее души, и это не имело ничего общего с жалостью. Нечто в молодом лорде Хантхерсте отличало его от тех, кого она уже вытащила из тюрьмы и переправила в Англию.

В этот момент в комнату вошел Гастон и настоял, чтобы Флер шла к себе и прилегла отдохнуть. Флер не знала, что бы она делала, как бы справлялась со всеми делами без своих верных Лизетт, Антуана и Гастона. Они были с ней, когда она спасалась бегством сразу после ареста мужа, и остались с ней, когда она начала работать тайным агентом в организации лорда Портера.

– Позови меня, если его состояние изменится, – попросила она Гастона.

– Как прикажете, госпожа графиня.

Флер подумала, не стоит ли сказать ему, чтобы он не называл ее графиней – революция лишила ее титула, но поняла, что ее слова ничего не изменят. Для верных слуг она навсегда останется графиней Флер Фонтен.

Рид мало что воспринимал из происходившего в последующие дни. Он определял по запаху, когда Флер подходила к его постели. Но когда он пытался взбодриться, у него не получалось даже открыть глаза. Где-то в глубине его одурманенного мозга жило понимание того, что его держат на опии. Иногда он настолько приходил в себя, что даже глотал бульон, жидкую кашу или густое варево, напоминающее пудинг.

Рид всегда знал, когда его посещал врач, потому что во время этих визитов к нему возвращалась боль. Но дни шли за днями, сломанные кости начали срастаться, разум просветлел, и бульон с кашей перестали удовлетворять его желудок. В периоды просветления он решал, что откажется от опия, если ему снова предложат принять его. Ему было мало информации, предоставленной Флер, но он понимал, что пока не стоит нагружать свой затуманенный мозг.

Однажды утром, проснувшись, он увидел, что рядом с ним сидит слуга. После того как Гастон помог ему помыться и почистить зубы, Рид попросил принести ему поесть что-нибудь более существенное, чем обычно. Он высказал просьбу по-французски, так как обнаружил, что Гастон по-английски не говорит.

– Пойду позову госпожу графиню, – сказал Гастон, торопливо выходя из комнаты.

Оставшись один, Рид кое-как сел на постели, помогая себе здоровой рукой, и спустил ноги на пол. Когда Флер влетела в комнату, он поспешно прикрыл бедра покрывалом.

Флер заговорила с ним по-английски.

– Что вы делаете? Вам больно? Нужно увеличить дозу опия.

– Хватит с меня опия, – проскрипел Рид. – Я голоден. Теперь, когда я знаю, что не умру, я хочу получить что-нибудь существеннее тех кашек, которые вы мне скармливаете.

– Это была временная мера, – пояснила Флер. – Доктор Дефо сказал, что вы поймете, когда настанет пора переходить на твердую пищу. Я ждала, когда же вы попросите ее. Но вам пока что нельзя перегружать желудок тяжелой пищей. Лизетт приготовит то, что лучше всего подойдет вам именно сейчас.

– Лизетт, – повторил Рид. – Это ваша кухарка?

– Моя кухарка, моя компаньонка – она для меня все. Наверное, она предложит вам начать с яиц и поджаренного хлеба. Если вас не стошнит, можно будет приготовить вам что-нибудь еще.

– Мне нужно немного подвигаться, – заявил Рид. – Если я буду все время валяться в постели, у меня атрофируются мышцы – или то, что от них осталось, – сухо заметил он. Он вытянул здоровую руку и сокрушенно покачал головой. – Я похож на ходячий скелет. Когда я вернусь домой, брат меня просто не узнает, – он пристально посмотрел на Флер. – Я ведь вернусь в Англию, правда?

– Разумеется, милорд, но только когда достаточно окрепнете. Ваш отъезд надо будет очень тщательно подготовить. Лорд Портер уже знает, что вы живы, и сообщит мне, когда следует ждать корабль, который переправит вас в Англию. Я предупредила его, что вам потребуется длительный период реабилитации, прежде чем вы сможете путешествовать.

– Вы работаете на Портера? Вы английский агент? – он попробовал улыбнуться, и на его правой щеке появилась ямочка. – Так значит, вы не для того похищаете мужчин из тюрьмы, чтобы принудить их ублажать вас?