Неприятно… Будто идешь себе вдоль глухого, но щелястого забора, а по ту сторону скользит чья-то внимательная тень, кто-то перебегает следом от столба к столбу и морозит тебе спину холодным взглядом через очередную щель. Хорошо, что пока не через прорезь прицела. Да ведь и до этого, стало быть, недалеко.

Нет, явной угрожающей слежки еще не было - я постоянно проверялся. Но какое-то болезненное ненавязчивое внимание издалека - беспокоило. Стало неприятно подходить вечером к окну, когда в комнате горит свет. Вынимать из почтового ящика пустые конверты без адреса. Неприятно от случайного ночного телефонного звонка, когда кто-то либо ошибся номером, либо вообще молчит в трубку. Или произносит матерно и пьяно нелепую угрозу…

Нет, нет, пора в норку забиваться, пересидеть, переждать. Чтобы шкурку оберечь от алчного охотника. А может, махнуть у него перед носом пышным хвостиком, подразнить, вызвать на действия, чтобы успеть перехватить занесенную руку с ножом, а то и броситься на землю за мгновение до выстрела, перекатиться в сторону и ответить из двух стволов.

Впрочем, и не надо ничего - от судьбы не уйдешь, тем более если так нагло ее искушать. Но ведь не жить же теперь с оглядками да одними короткими перебежками от укрытия к укрытию?

– Леша? - Это рыжая бестия Женька позвонила. - Шеф тебя видеть мечтает. К пузу прижать. Сегодня от двух до четырех. Между моими горячими поцелуями. Приедешь? Или у тебя опять медовый месяц?

Сначала я тяжело вздохнул. А потом обрадовался. Иван Федорович наверняка что-нибудь придумал. Когда я, в светлую память Андрюши Ростовцева, развалил группу Руслана и сделал четыре трупа, шеф поднял на ноги все свои резервы, мобилизовал всех ветеранов сыска и розыска - и вытащил меня не только из петли, но и из дерьма. Отделался я в тот раз легко. С одной стороны (наши) лишили меня лицензии частного детектива, с другой (не наши) отчетливо пояснили, что моя песенка спета и теперь никто не даст за мою жизнь и дохлой сухой мухи. Щаз-з! - как говорит в минуты вдохновения рыжая Женька. Как же!…

Я не стал уточнять, кого из нас она собиралась горячо целовать от двух до четырех, сунул за пояс под свитер пистолет (нищему собраться - только подпоясаться) и отправился в контору.

В подъезде, на площадке между вторым и третьим этажами, меня уже ждали. Точнее, ждал какой-то тупой жлоб. Судя по количеству одинаковых окурков на полу, лужице в углу и смятой обертке от «Сникерса», он, бедолага, маялся здесь уже давно, И нетерпеливо сделал шаг мне навстречу: сейчас застрелит меня и побежит в сортир. Или здесь обделается.

– Простите, вы Сергеев? Алексей Дмитриевич?

Как говорит Женька, я и бровью не моргнул, и глазом не повел. Тем более что он, как придурок, уже тянул правую руку из кармана. Сделать его было нетрудно, например, выбросить в окно за его спиной. Но, во-первых, это недостаточно эффективно, потому что невысоко и козырек над подъездом, а во-вторых, еще рано. Федорыч давно мне наказал, чтобы я ни в коем разе первым не стрелял - нельзя мне, беречься надо.

– Сергеев? - переспросил я, припоминая, наморщив недовольно лоб. - На шестом, по-моему. Да он вроде и выехал недавно. - И я пошел, дальше, закуривая на ходу, не оборачиваясь, не изъявляя желания врать в ответ на дальнейшие расспросы. Ведь я немножко честный. И денек-другой выгадал для себя.

В родной конторе Женька так отчаянно бросилась мне на шею, будто я не вернулся, а попрощаться зашел. Стало быть, так оно и есть, уж Женьке-то все известно, наперед за месяц. Даже то известно, чего и на самом деле нет.

– Ты так и знай, - горячо шептала она мне в ухо, когда мы в обнимку ввалились в кабинет шефа, - как только твоя прекрасная Яна наконец-то совсем тебя бросит, я первая на очереди. Я тебя сразу приму. Любого. Хоть пьяного, хоть раненого.

– Отлепись от него, - устало сказал шеф. - Садись, Леша. А ты нам кофе сделай.

– Я с вами посижу, - потребовала Женька.

– Ладно, - миролюбиво согласился шеф. - Посидишь. Только за дверью. Плотно прикрытой.

– Вы жестокий человек. - Она демонстративно, закатив в артистическом любовном экстазе свои зеленые глазищи, поцеловала меня в щеку, окутав облаком золотых волос и царапнув ресницами, и направилась к дверям. - Я ведь за ними так соскучилась.

– Хлопнешь дверью - уволю, - успел предупредить Федорыч. - А будешь подслушивать - застрелю. Ну что, Леша? Как дела? Не совсем ли худо?

Я рассказал ему о встрече в подъезде. Он нахмурился.

– Рановато охота началась. Я думал, у нас еще время есть.

– Да они давно уже примериваются. Ноосторожничают.

– Не гордись. Просто они еще не знают, что у тебя за спиной никого уже нет. Наши тебя враз сдадут при случае. Неудобный ты теперь человек. Для многих.

Я пожал плечами. Что тут возразишь? Вошла Женька с подносом, пяткой захлопнула дверь и восторженно пропела, как прожженная подхалимка:

– Кофе, Иван Федорыч, получился!… Как юная мулатка…

– Не развивай, - оборвал ее шеф. - Опять краснеть заставишь.

Женька подмигнула мне, расставила и наполнила чашки. Три, между прочим. По рассеянности. С легким намеком. Выудила откуда-то сигареты, щелкнула зажигалкой и сделала такой безумно утомленный вид, бессильно упав в кресло, что выгнать ее из кабинета мог теперь только безжалостный палач, закаленный кровавыми десятилетиями своего нелегкого труда. И то - со слезами на глазах из-под красной маски.

– И не мечтай, - пресек Федорыч ее заходы. - Бери свой кофе и оставайся в приемной, на стреме. Кстати, где это ты так ловко сигареты прячешь?

– Бесстыдники вы, - Женька потупилась, шало блеснув глазами, и так вздохнула, что у шефа поднялись дыбом остатки волос и так и стояли, волнуясь, пока не закрылась за ней дверь.

– Вот что, Леша, - осторожно начал Федорыч. - Есть два варианта. Первый я тебе уже предлагал. Повторю, для меня он самый любезный. Ты знаешь, есть одна туристическая фирма, которой мы оказали очень крутую услугу - из таких, что не забываются. Тем более и сейчас мы у них охрану не сняли. Они сработают для тебя все: отправят хоть завтра в любую точку на глобусе, сделают билет, валюту, пансион хоть на год. Причем, имей в виду - при любых документах. Все за их счет, по их каналам. Я прорабатывал с ними этот вопрос.

– В эмиграцию, стало быть? Не много ли чести?

– Знал, что ты откажешься. Поэтому имею еще одну заготовку. По предложению областного управления. Не скрою, мне этот вариант не люб. Но я хочу, чтобы ты спрятался. А где надежнее всего притаиться?…

– За спиной у того, кто тебя ищет.

– Верно рассуждаешь… Так вот. Управление работает над одной группировкой. Давно. И пока без особого результата. Потому что…

– Потому что в управлении есть человек, который…

– Вот-вот, который. Ты ведь любишь в Штирлица поиграть. И это у тебя получается. Убедительное вхождение ребята тебе обеспечат, дверцу чуть приоткроют - тебе только шмыгнуть туда…

– И она захлопнется. - Не хотел я этого говорить, само как-то выскочило. Но я не остановился и добавил: - И все довольны. Никаких хлопот.

Шеф встал, прошелся по кабинету с чашкой в руках, помолчал. Но не обиделся. Знал, что совсем не его я имел в виду.

– Нет, Леша, не думаю. Более того - уверен, что не так. Разрабатывает группу Светлов. Ты его знаешь…

Я кивнул и щедро улыбнулся. Шеф поставил чашку на стол.

– Он мужик злой. Но честный. Тебя не любит, это правда. Но никогда не подставит. Чего тебе? - Он обернулся к дверям.

– Светлов по городскому, - доложила Женька.

– Видишь, как кстати. - Федорыч взял трубку.

Очень кстати. Небось еще вчера с ним этот звонок уточнял.

– Коля, привет, родной. - Шеф сделал Женьке сигнал бровями - «на выход». - Да, он у меня. Мало ли что не нравится. Своими же ребятами ты не станешь так рисковать? И лучшей кандидатуры мы не найдем. - Он говорил так, будто в президиум общего собрания меня предлагал. - Профессионал, он им точно ко двору придется. А наша задача - дать ему возможность сразу себя показать, при внедрении и чуть позже, для закрепления и подстраховки… Вот сейчас я с ним еще кое-какие детали обговорю, и он к тебе подъедет.