И не только честный, но и не жадный. Пожалуй, все ему отдам - по заслугам и честь. И мне это наградой будет. За хорошую работу.

– Проверю? - спросил, я, поставил «дипломат» на колено и тронул замки. - Посчитаю? Сами учили…

Рустам - молодец - даже не вздрогнул:

– Не раскрывай - потом не закроешь. Еле умял деньги, купюры мелковатые.

– Ладно, - согласился я. - Где Лариса?

– В гостинице.

Ну что было делать? Стрелять первым нельзя, а возиться с ним некогда.

– Ну, будь. Еще увидимся.

И опять он улыбнулся. Дурак…

В гостинице Ларисы не было. Выписалась. В «Пахаре», на квартире - тоже, хотя я долго держал палец на кнопке звонка. Похолодев, я опять помчался в «офис».

Еще на шоссе я увидел впереди и немного в стороне зловещее зарево. Потом меня стали обгонять пожарные машины.

К «офису» я подъехал, когда он уже рухнул, объятый пламенем, вздымая тучи искр, головешек, дыма. Рустамовой машины здесь уже не было, зато света было достаточно.

Я развернулся и медленно поехал к Максимычу.

– Тебе покушать надо, - сказал Максимыч. - Сейчас картошки пожарю. Селедочка есть. Лучок. Поручик рыбкой поделится. Полежи пока.

Я лег и уснул.

И мне ничего не снилось.

Максимыч разбудил меня.

– Утро уже, Леня. Оно вечера мудренее. Умывайся, покушаем и что-нибудь придумаем.

Я сел к столу. Максимыч поднял стакан:

– Давай. Лучше нет - с этого день начинать.

Я выпил, в голове действительно прояснилось. Навалился на жареную картошку. Хрустел луком. Отламывал ломтями хлеб. Максимыч с удовольствием смотрел на меня.

– Хорошо ешь - люблю.

– Где она может быть, Максимыч? Жива ли?

– Сейчас поищем. Ее вещь какая-нибудь нужна. Или фотография. Нет у тебя?

– Откуда?

И тут я вспомнил!

– Вот! - положил на ладонь Максимыча красный камешек.

– Годится, - сказал он и сжал кулак, закрыл глаза. - Не смотри на меня.

Но я не мог не смотреть.

Лицо его побледнело. Надулись на лбу жилы. Он все сильнее сжимал веки.

– Не могу, - прошептал Максимыч. - Не вижу. Почему? Не вижу… Но чувствую. - На висках стали собираться капли пота, покатились вниз, как слезы. - Да… Она… Она под землей… Высоко под землей. - Выдохнул, открыл глаза, разжал кулак - камешек с легким стуком упал на стол.

Я подхватил его, он был горячий как уголек, сунул в карман.

– Высоко под землей, - шепотом повторил Максимыч.

– Почему под землей? - закричал я. - Что ты мелешь?

– Не знаю. Откуда мне знать?…

– Глупость какая-то: высоко под землей. Стой, Максимыч! Пешеры ведь в горе - высоко и под землей!

– Вперед! - Максимыч встал и поддернул брюки.

– Я один туда пойду, - мне вспомнился Полковник.

– Ты не проберешься без меня, заблудишься.

Довод, стало быть.

– Только особо не высовывайся: Рустам, сволочь, наверняка там скрывается.

– Я тебе говорил, - проворчал Максимыч, - что никаких диких зверей, кроме мышей, не боюсь.

– У тебя оружие какое-нибудь есть?

– Вот мое оружие, - он ткнул себя пальцем в лоб.

– Держи, - я вынул из сумки гранату и бросил ему.

Максимыч поймал ее, покатал на ладони - она казалась в его лапе грешим орехом.

– Бросай только из укрытия.

– Да знаю я. Игрывали в партизан. - Он взял со стола свой знаменитый тесак, вложил в чехол и пристегнул его к поясу.

– Вот еще, - я протянул ему Сабиров пистолет. - Только в нем два патрона всего осталось.

– Вот и ладно. Остальное в бою добудем…

… - Этот лаз никто не знает, - пыхтел Максимыч, пытаясь пролезть в черную дыру, которую мы еле отыскали в крутом склоне. - А дальше - еще хуже будет. Застряну ведь. Ползи за мной и делай все, как я.

Я нырнул за ним в отверстие, нора эта была настолько, узкой, что Максимыч своим телом ее, как бутылку пробкой, закупоривал - даже свет фонарика не пробивался.

Довольно долго мы передвигались ползком, ощутимо вниз. Становилось все холоднее. Но и просторнее. Наконец мы встали на ноги. Максимыч раз за разом уверенно сворачивал то в один, то в другой проход. Я же почти сразу потерял ориентировку. Ну, может быть, верх от низа еще мог отличить, Не больше.

– Не вспоминаешь? - спросил Максимьхч. - Вон там, за выступом, ты кинжал нашел, помнишь? А вот в том зале, что мы прошли, ты заблудился. Там посередке такой столб каменный стоит, ты вокруг него три часа ходил, пока я тебя не нашел; осторожно ближе к стене прижимайся. Тут дна нету.

По узенькому карнизу, вплотную к стенке, мы миновали какой-то бездонный провал, откуда тянуло таким тяжелым зловещим холодом,, что я чуть глаза не закрыл. Камешек, сорвавшийся с карниза, похоже, так до дна и не долетел.

– Вез, - сказал Максимыч, нагибаясь. - Теперь опять ползком. Застряну ведь.

Проход становился все уже. Я полз за Максимычем, задевая плечами стены, стукаясь затылком, все ниже пригибая голову.

Каково же бедному Максимычу? Он пыхтел все сильнее и прерывистей. Приостановился, засучил ногами, пролез, видимо} самое узкое место. Мне даже почудился звук, с которым штопор выдергивает упрямую пробку.

Я двинулся следом, и вдруг мне под руки попало что-то мягкое.

– Что за черт? Тряпье какое-то.

– Ты сказал! Тряпье. Штаны это мои. Содрались штаны. Давай их сюда, - он протянул в отверстие руку.

Теперь мы оказались в довольно широком, сводчатом и бесконечном, коридоре. Где-то далеко впереди виднелся слабый свет.

Максимыч натянул брюки, подпоясался.

– Ты бы потуже ремень затягивал, - серьезно посоветовал я. - Так вот на улице потеряешь штаны и не заметишь.

– Замечу, - успокоил меня Максимыч. - Как холодно станет, сразу и замечу. Пошли, Теперь тихо надо. Самое гнездо должно быть впереди.

– Что это за свет? - спросил я.

– Там щели есть наружу. Хорошо видать.

Мы шли все осторожнее. И не зря. Коридор расширился, а там, где он снова сужался, была деревянная дверь. Это бы ничего, но перед ней маячил, прохаживался человек - в десантном комбинезоне, с автоматом на плече.

Мы подобрались поближе, залегли за какой-то выступ, вроде порожка.

– Здесь без боя не прорвемся, - шепнул мне прямо в ухо Максимыч и достал нож. - Но по-тихому пока,

– Ты или я? - одними губами спросил я.

– Ты. Мне потом подзаряжаться долго надо. Поберегусь.

Я переложил пистолет в левую руку, взял нож, примерился. Охранник теперь стоял к нам спиной. Это не очень здорово.

– Чего ты ждешь? - нетерпеливо ткнул меня в бок Максимыч.

Я привстал, оперся на колено. Легонько стукнул рукояткой пистолета о камень - охранник резко повернулся на звук, я бросил нож - он вошел хорошо - в шею, чуть повыше ключицы. Ему словно ноги подрубили, рухнул на землю.

Мы подбежали к двери, Максимыч подхватил автомат. Я толкнул дверь, она распахнулась. За ней оказался, на беду свою, еще один клиент. Максимыч срезал его короткой очередью.

Здесь было совсем светло, по стенам висели лампы. Неплохо устроились. А вот и они!

Навстречу бежали несколько человек, ударили без разговоров из автоматов. Мы прижались к стенам. Максимыч бросил гранату и крикнул ей вслед: «За наше счастливое детство!» Она упала, поскакала по полу, стуча, как бильярдный шар, и наконец взорвалась. От стены отделился человек, рухнул на пол - в осадок выпал. Остальные снова врезали со всех стволов. Становилось жарко. Грохот, вспышки, лопающиеся лампочки, чмоканье в стены и визг рикошетящих пуль. И пыль. Густая, противная.

Один из охранников рванулся нам навстречу под прикрытием огня, но попал, кажется, под пули своих, упал. К нему подбежал здоровенный амбал, наклонился, но уже не выпрямился - так, согнувшись, и ткнулся лбом в стену.

Двое оставшихся кинулись назад. Мы их догнали, пулями. Перескочили через их тела. Еще одна дверь. Ударились в нее разом - чуть не убились. Она даже не дрогнула.

– Эх, граната у нас одна была… - пожалел Максимыч. - Может, у этих есть, - он кивнул назад и снова ударился в дверь.