Первым в деревне умер Порошка, совершенно безобидный пьяница. Если бы не любовь к зеленому змию, мужик из него получился бы хоть куда. А так только горькая ему на всем белом свете и была мила.

Днем пьянчужка если не заливал водкой глаза, шатался по деревне. Там поможет, там поднесет, там подделает что-то, глядишь на бутылочку и наберется. Жалостливые бабы пьянчужку подкармливали, отдавали ему старые вещи своих мужчин. Так он и жил. Неприкаянный.

Труп Порошки нашли в обед. Собака местного физрука, когда он с детьми ехал на лыжах, неожиданно кинулась на нетронутое следами поле, злобно рыча. Нос пса был вздернут, шкура на загривке встала дыбом. Но самым странным было то, что животное некоторую невидимую черту пересекать отказалось.

Вызывать полицейских никто не стал. В конце концов, не первый раз насмерть замерзали люди. А Порошка вот уже месяца два, как напьется, чертей вокруг себя гонял. И только снег от них спасал якобы. Решили, что допился он до белой горячки, на улицу выбежал, да и замерз горемыка.

В пользу этого говорило и то, что следы на снегу под ветровыми наносами были только Порошки, да на его лице застыла мина животного страха.

Горевать по пьянчужке было некому, похоронили его на деньги, выделенные государством, и забыли.

Конец февраля сменился мартовскими затяжными снегопадами, весна где-то задерживалась. Старухи-сплетницы шептались о второй зиме и конце света, а об обыденной смерти все и забыли быстро.

До конца марта, когда появился второй труп.

Вторым стал Петрович, местный электрик. Неплохой мужик, в общем-то, жил бобылем, баб на дух не переносил. На вызовы ходил исправно, и если бы не мерзкий характер Петровича - был бы он первым парнем на деревне. Змия Петрович на дух не переносил. Поэтому и смерть его была совершенно выбивающейся из рамок обыденности. Ибо Петровича нашли в лесу. Дровосеки отправились смотреть, что с их делянкой за зиму стало, а нашли труп. Да еще как нашли! Труп снова был в снегу.

Петрович стащил в одно место к корням дерева в низину весь снег от соседних деревьев и закопался в него по шею. Это была безусловная глупость, но Петрович не мог допиться до белой горячки. И у дровосеков не было другого выхода - им пришлось вызывать полицию…

Первыми на месте преступления появились участковая со своим отцом-физруком и их псом. Участковой уже сказали, что в смерти Петровича есть что-то неладное, и она, не теряя времени, хотела, чтобы собака взяла след.

Собаке этого не хотелось. Если быть точнее, не доходя до трупа, она рычала, всячески демонстрируя свою полезность, но некую невидимую черту пересекать отказалась. Когда же пса в этот круг все же насильно затащили, огромный волкодав сел на зад и завыл так, что у половины лесников ноги отказали, а вторая половина драпала так, что только пятки сверкали.

Констатировав смерть Петровича, участковая что-то замерила, осмотрела и вызвала из города труповозку. Все, что она сказала - это было не убийство. Остальное должно было показать вскрытие.

Его результатов ждали как манны небесной. Слухи в деревне ходили один другого бредовее, а вскрытие все затягивалось и затягивалось. Пока у деревенских не кончилось терпение, и они не отправили за информацией парламентера к участковой.

Участковую звали Лидочка. По батюшке-то она была Скворцова Лидия Степановна, роста высокого. По фигуре не ладная, да нескладная. По характеру совсем не мягкая, язвительная, ехидная, умная. Одним словом, огонь-девка!

В деревне Лидочку любили, что не мешало сплетникам уже второй год подряд про участковую небылицы придумывать. Сходились сплетники в главном - неспроста Лидок вернулась в деревню, неспроста! А дальше варианты расходились. Кто-то пустил слух о том, что на работе к ней под юбку начальник полез. Получил по роже, а вслед за этим Лидочку отправили в ссылку. Второй популярной версией было то, что соблазнил Лидочку какой-то хмырь, ребеночка ей заделал, а сам смылся. Ребеночка родила и бросила Лидочка, сама в деревню от позора вернулась, бросив на произвол судьбы кровинушку свою!

Замыкала тройку абсолютных лидеров версия страшной-страшной болезни, что мол жить осталось Лидочке… Дальше следовало многозначительное молчание. Надо ли говорить, что все три варианта были далеки от реальности?

В противоположность выдающейся внешности голос у Лидии был тихий, словно журчанье ласкового ручейка звучал.

Но в тот день, когда деревенские послали соглядатая к участковой, в кабинете она была не одна, и гость Лидочки кричал громко, слышно было удивительно хорошо…

- Мне плевать, что ты придумаешь! Но я не позволю тебе это назвать убийством! Да мне начхать, что жертва была абсолютно здорова! Эксперты ничего не нашли, ничего не выявили, и на этом точка! Жирная такая, весомая! Ясно тебе, Лидок? На твоем участке произошла смерть, от чего хочешь. Болезни, сердечного приступа там или еще чего, но убийством это не было. А вот эти бумажки сожги лучше, если не хочешь в следующий раз услышать более правильное для них применение. Все, дело закрыто. Клоуны разбежались, аплодировать больше некому. Мы поняли друг друга?

Ответа невежливый голос не дождался, и тогда визитер рявкнул совсем страшно:

- Ты меня поняла, девочка?

В кабинете что-то стукнуло, звякнуло. А следом Лидочка, все это время стоящая за небольшой ширмой, поставила перед своим прямым начальством чашку чая и тарелку с пирогами.

- Будете так кричать, - села она за свой стол с чашкой кофе, - у вас удар на пустом месте случится. А пирожки вкусные, с домашней малиной. И чай со сбором трав. Попейте, Геннадий Аксеныч.

- Лидок! - седовласый тучный мужчина с моржовыми усами устало вздохнул. - Не лезла бы ты в это дело. Я тебе обещаю, сообщу я куда надо. Спеца тебе пришлют временно из главного штаба, но сама не лезь.

- Это вторая такая смерть, Геннадий Аксеныч. Как раз когда я квалификацию сдавала, первая произошла.

- Лидок.

- Убийство это, - твердо постановила девушка. - А значит, дело должно быть заведено, как положено. Иначе уволюсь я, Геннадий Аксеныч. И ищите сюда кого хотите.

- Шантажируешь, значит.

- Никак нет, товарищ подполковник, - вытянулась Лида. - Справедливости добиваюсь.

- Кому она нужна, справедливость эта, Лидок. Давай так. Я тебе дам разрешение на смерть по невыясненным обстоятельствам. Заводи дело. Но убийством это назовешь только если случится третья смерть.

В кабинете воцарилась тишина. Подполковник из вежливости съел пирожок и двинулся на выход. Уже у двери повернулся и задумчиво посмотрел на девушку.

- Пирожки хорошие, Лидок. В случае чего, звони.

И на этом разговор был закончен.

… А глаза у Лидочки злющие. А глупому соглядатаю жить хочется. Уж больно красноречиво участковая на табельный пистолет посматривала. Вот и вернулся шпион в деревню ни с чем… Сплетники побурлили, побурлили и успокоились.

Закончился апрель, пришел ему на смену неприятно холодный май. Деревья листвой покрылись поздно, снег сходил долго. В аграрном хозяйстве практически полностью был сорван план посевной. Снег-то на полях сошел, а заморозки стояли долго, так что вдобавок ко всему вымерзла половина озимых.

На огородах у деревенских грязь можно было сравнивать с болотом, так что сдвигались сроки еще и приусадебных сельскохозяйственных работ. Тепла же как не было, так и не предвиделось. И, в общем-то, все были заняты сугубо своими делами, когда случилось это - третья смерть.

Первая смерть была в духе белой горячки, никто не удивился. О второй пошептались и забыли. Но третья смерть была ужасна.

Умерла женщина. Ей было то лет тридцать, вряд ли больше. В деревню она переехала недавно, получив в наследство от тетки старый домик. Домик стоял бесхозным лет пять, хозяйка наезжала раз в два-три месяца. А тут, поди ж ты, переехала окончательно. Жила она одна, ни с кем близко не сходилась, никому не доверяла. Хотя на нее двое деревенских и заглядывались. У женщины было поэтичное имя Любовь. И отвратные обстоятельства убийства.