Гарольд опустил голову, и слезы заструились по его щеке. Он опять стоял на коленях, словно кающийся грешник, тело его сотрясали рыдания, взгляд туманился. Он плакал, как ребенок. Постепенно рыдания утихли, и он молча уставился на трех уродцев, которые лежали перед ним в липкой грязи и пронзали его своими невидящими взглядами. Очень медленно Пирс развернул одеяло и, подняв первого, осторожно опустил его на мягкую материю. Такую же операцию он проделал и с двумя другими. Они лежали перед ним — гротескные пародии на человеческих младенцев, кошмар наяву. Третий слегка дернулся, и Гарольд нагнулся, чтобы убрать с его живота густые желтые выделения. Потом вытер руку о влажную землю.

— Ах да, могила! — сказал он, безучастно кивнув, будто разговаривал с невидимым собеседником. И принялся, потея от отвращения, забрасывать комьями земли оставшиеся в могиле тела. Это отняло у него полчаса. Закончив, он повернулся к трем существам, лежавшим на одеяле.

— Я найду вам укрытие, — пообещал он. Хитрая улыбка тронула его губы. — Гордон. — Он посмотрел на трио: — Гордон!

Имя брата эхом отозвалось в голове, закружилось в затуманенном сознании, которое рождало кошмары, а от них не было спасения.

Гарольд сидел на краю постели, глядя в сторону лежавших на одеяле зародышей. Сидел в темноте, не включая электричества. Светящиеся стрелки показывали два часа двадцать три минуты. Голова гудела, тело онемело, каждая клеточка его существа взывала об отдыхе, но он в состоянии был только сидеть. Сидеть и смотреть на них...

Он даже не знал, кто они. Понимал, конечно, что это эмбрионы, извлеченные в результате аборта, но, видимо, они были чем-то неизмеримо большим для него. Его мысли снова стали путаться.

Слова. Мягкие, шипящие, они опять зашелестели в голове, и Гарольд подумал, уж не пригрезилось ли ему все это. Может, это его собственные мысли? Он проглотил слюну. Голоса стали более отчетливыми, теперь они обращались прямо к нему.

Он кивнул в ответ на немой вопрос.

— Да, — тихо сказал он. — Я боюсь вас. Пауза.

— Потому что я не знаю, кто вы.

Если бы он не щипал себя постоянно за руку, то мог бы подумать, что этот кошмар ему снится и что в любой момент, весь взмокший от пота, он может очнуться, захлебываясь криками и дрожа от страха. Между тем голова полнилась голосами, резонирующими, как шепот в пещере.

Он давал ответы даже на непрозвучавшие вопросы.

— Еда? Что я могу сделать?

Шипение в мозгу.

Шепот стал громче.

— Нет! — Он попятился, и вдруг его виски пронзила жгучая боль, похожая на взрыв. Перед глазами заплясали белые вспышки света, и что-то теплое и влажное закапало из его носа. Он поднес к нему руку и увидел на пальце темную жидкость: кровь в темноте выглядела черной. Гарольд покачнулся, как пьяный. Ему показалось, что его череп зажали в тиски, и винт закручивают все туже и туже.

— Хорошо! — вырвался вопль, и боль отступила. Он прислонился к ближайшей стене, с трудом переводя дух. — Скажите только как, — прохныкал он.

Слова медленно складывались в фразы. Вначале они пробуждали в нем отвращение, но память о страшной боли, вызванной попыткой ослушаться, заставила вникать в их смысл. Слезы ручьями струились по его лицу. Теперь он неподвижно сидел, сжав руки и кивая головой. Потом поднялся и пошел в маленькую кухню. Вытащив один из прогнивших ящиков, пошарил в нем, пока не наткнулся на большой разделочный нож. Это было впечатляющее орудие, местами проржавевшее, с отвалившейся заклепкой на черной рукоятке, но, как оказалось, с предательски острым лезвием. Гарольд приковылял обратно в комнату и сел на кровать, держа нож в дрожащей руке. Призрачные голоса снова заговорили, и он, отложив нож, решил снять рубашку. Расстегивая пуговицы. Пирс слышал чмокающие звуки, которые издавали зародыши. Чмоканье разносилось по всей комнате. Эмбрионы беспорядочно двигались на одеяле, но их темные глаза неотступно следили за Гарольдом. Самый маленький хрипло загукал, изрыгая поток жидкости изо рта, который открывался и закрывался, как у рыбы в аквариуме. Гарольд посмотрел на него, потом на нож.

Наверное, сейчас он уничтожит этих гнусных тварей. Зарежет...

И вдруг он взвыл от боли, обрушившейся на его мозг. Голова будто непомерно раздулась и тут же разорвалась на тысячи мелких кусочков. Он расстегнул последнюю пуговицу на рубашке и трясущимися руками сбросил ее. Потянулся за ножом. В темноте тело его выглядело бескровным, от холода и страха покрылось гусиной кожей. Глядя на безжалостное лезвие, Пирс направил нож на себя и почти бессознательно прижал острие к груди. Ощутил холод металла и держал его так чуть ли не целую вечность. Затем быстрым движением провел им поперек грудных мышц, вскрывая вены и разрезая плоть. Он застонал от боли, чувствуя, как подступает тошнота, но подавил ее и еще раз полоснул себя. Из разрезов на груди хлынул поток крови. Второй удар был еще более необдуманным, чем первый, и ему повезло, что он не отрезал себе левый сосок. Грудь жгло, будто раскаленным огнем, и Пирс покачивался, обрызгивая кровью постельное белье. И все это время в голове звучали подстегивающие, торопящие его голоса.

Гарольд наклонился, поднял одного зародыша и какое-то время убаюкивал его на руках, позволяя собственной крови стекать на крошечное тельце. Потом поднес его к порезам на груди, осязая желеобразную разлагающуюся плоть, чувствуя исходившее от нее зловоние и тем не менее продолжая прижимать выпуклую голову к открытым ранам. Ощутив прикосновение губ существа, Пирс неудержимо затрясся. Зародыш между тем будто исследовал рваные края двух порезов, погружая свой крошечный ротик в кровоточащие раны и глотая живительную влагу. Войдя в раж, зародыш неистово забился в руках Гарольда, которому показалось, что он вот-вот грохнется в обморок, но боль в груди не позволила потерять сознание. Слезы ручейками текли по его подбородку, смешиваясь с кровью и вонючей жидкостью, которую выделял эмбрион.

Глубоко, где-то в темных уголках сознания, Гарольд услышал голос и, повинуясь ему, положил существо на место, где оно с окровавленным лицом и раздувшимся телом замерло в неподвижности.

Он повторил процедуру со следующим монстром, предварительно сделав третий разрез на груди, чтобы насытить и этого. Застонав от боли, Пирс почувствовал, как существо вцепилось в его плоть пальцами-обрубками и присосалось к свежей ране. Но и оно дало знать о том, что насытилось, и Гарольд, завершая кровавый ритуал, прижал к порезам на груди третьего зародыша.

Покончив с кормлением, он беспрепятственно встал с кровати и, спотыкаясь, пошел на кухню, наклонился над раковиной, и его вывернуло наизнанку. Он долго не отходил от крана и все спускал и спускал воду, пока не смыл вонючую массу в сток. Потом промокнул раны влажным полотенцем, с усилием прижимая его к груди, словно стремился запечатать ее. Когда он посмотрел на полотенце, то обнаружил, что оно стало оранжево-красным. В местах, где на груди присасывались монстры, образовались черные синяки. Он снова и снова прижимал полотенце, пока не остановилась кровь, потом вытерся насухо и пошел за пластырем, который лежал у него в прикроватной тумбочке. Отрезав несколько ленточек, осторожно наложил их на раны. По-прежнему не покидало ощущение, что внутри него горит факел, однако боль постепенно затихала.

Затуманенным взглядом он посмотрел на трех зародышей.

Где их спрятать?

Дрожа всем телом, Гарольд глубоко вздохнул и огляделся в поисках подходящего места.

Похоже, оно существовало, и только одно.

Большой посудный шкаф под раковиной подходил идеально. По одному он перенес уродцев на кухню и наклонился над дверцей шкафа, пытаясь ее открыть.

— Я должен вас спрятать, — сообщил он им. — Кто-нибудь ведь может сюда прийти...

Немые вопросы...

Пирс кивнул, открыв дверцу. В нос ударил затхлый запах плесени, заставив отшатнуться. Он заглянул внутрь и увидел, что, кроме пары кастрюль и пластикового ведра, там ничего не было. Он быстро расчистил место, сдвинув вещи в одну сторону. Из темного угла выползла мокрица. Гарольд раздавил ее ногой и с секунду разглядывал оставшееся от нее бесформенное пятно. Потом расстелил в шкафу одеяло и осторожно положил на него эмбрионов, прикрыв их сверху краем того же одеяла. Вглядываясь в темноту шкафа, он слышал гуканье, ужасные чмокающие и мяукающие звуки. Пирс закрыл глаза и опять услышал голоса, тихие, но грозные и могущественные. Он захлопнул дверцу шкафа и, приковыляв обратно в комнату, тотчас рухнул на кровать. К нему пришло наконец долгожданное забытье. Заснул он или потерял сознание, трудно сказать. Так или иначе. Пирс лежал, распростершись на запятнанной кровью простыне, а в комнате стоял тяжелый дух, исходивший от существ в кухонном шкафу.