— Насколько мне известно, его зовут Пирс, — сообщил он Мэгги. — До недавнего времени являлся пациентом старой психиатрической лечебницы.
Мэгги понимающе кивнула:
— Интересно, как он заполучил это страшное увечье? Бедняга...
— Похоже, никто о нем ничего не знает, — ответил Паркин. — Судя по всему, ожог. — Он оживился и широко улыбнулся Мэгги. — Что за внезапный интерес, доктор?
— Вы же знаете меня, Фред. Любопытной Варваре... — Она показала на свой нос и подмигнула. Оба засмеялись. — Просто мне стало его жаль, — добавила она. — Должно быть, это тяжелая травма — перенести такое и жить с этим. Ему еще хватило мужества пойти на работу, в его-то положении.
— Ваша способность сопереживать поразительна, Мэгги, — добродушно промолвил Паркин. — Иногда я думаю, что вы не тем занимаетесь. Вам следовало бы, наверное, стать работником социальной службы.
— Разве плохо, когда проявляется интерес к людям? — стала защищаться она. — В конце концов, нам всем за это платят, не так ли?
Паркин улыбнулся:
— Склоняюсь перед вашей железной логикой. — С этими словами он встал, перекинулся парой слов с коллегой на дальнем конце стола и направился к выходу. Мэгги еще потягивала свой кофе, и мысли ее, как ни странно, все еще были заняты Пирсом.
Тридцати двух лет от роду, она вот уже четыре года работала в Фэйрвейле консультантом-гинекологом и за это время завоевала завидную репутацию. Вопреки ожиданиям, она не встретила и тени злопыхательства со стороны коллег-мужчин, когда пришла сюда, скорее, даже наоборот. Они охотно приняли Мэгги в свой круг, покоренные ее профессиональными способностями. Но, думала про себя с улыбкой Мэгги, не менее покоренные и ее женскими достоинствами. В манере поведения доктора удивительно сочетались чувственность и какая-то детская невинность, хотя, естественно, такая привлекательная женщина имела на своем счету нескольких любовников и никак не могла претендовать на невинность в буквальном смысле слова. Она была натурой целеустремленной и до самозабвения преданной своей работе, что нередко приводило к конфликтам даже с близкими людьми. Но что касалось ее работы, тут она твердо стояла на своем и не шла ни на какие компромиссы. Ее мать не уставала повторять, что ей следует поскорее выйти замуж, но для Мэгги главным в жизни было ее дело. Мужчины, когда она находила для них время, являлись для нее лишь коротким, проходным эпизодом. В настоящее время молодая женщина жила одна в маленькой квартирке в двадцати минутах езды от больницы, и каждый вечер ее ждал пустой неуютный дом. Но она утверждала, что такое положение совсем не беспокоит ее, и это было похоже на правду. Между тем где-то в глубине души жила потребность в чем-то большем, нежели случайные короткие связи. В душе поселился молчаливый страх одиночества. Бывало, ночами, лежа в постели, Мэгги мечтала о мужчине, которого бы в первую очередь волновала она сама, а потом уже все остальное. Но такие мысли всегда заканчивались безнадежным опасением, что из этого ничего не выйдет, как бы ей ни хотелось. Дело в том, что Мэгги Форд относилась к той категории людей, которые считали, что главное — это полюбить самой, вопреки утверждению многих о том, что важнее всего все-таки быть любимой. Однако, похоже, судьба решила, что такую роскошь она не сможет себе позволить.
Довольно долго просидев в столовой перед опустевшей чашкой кофе, она наконец встала из-за стола, взглянула на часы и вспомнила, что через десять минут у нее назначен прием.
Было без пяти два.
Гарольд вытолкнул каталку из лифта в зловещие сумерки подвала и направил по гладкому полу к котельной. Его голова, казалось, распухала от боли и сжималась в такт биению пульса. Голоса непрерывно шелестели, однако теперь они стали пугающе ясными. Гарольд прислушивался к собственным шагам, гулко отдающимся в пустынном коридоре, а подойдя к котельной, с удивлением обнаружил, что дверь в нее открыта.
Он помедлил и с внезапной дрожью в руках так крепко сжал поручни каталки, что побелели костяшки пальцев. Шум в голове достиг предела, и возникло ощущение, будто кто-то приложил к ушам две гигантские морские раковины — настолько невыносимым стал этот шум, превращавшийся периодами в рев.
Через приоткрытую дверь виднелась топка с разверзнутой пастью, в которой плясали языки пламени, будто старавшиеся заглушить вечно гудящий генератор. Мир Гарольда состоял теперь из сплошной какофонии звуков, и, перед тем как войти в котельную, он на секунду закрыл глаза, уже заранее ощущая жар пламени. Каталкой он толкнул дверь, и она открылась настежь.
На звук обернулся Брайан Кэйтон и улыбнулся при виде входившего.
— Привет, Гарольд! — Кэйтон потянулся за щипцами, лежащими на каталке, возле которой он стоял.
Гарольд увидел, как тот ухватил щипцами мягкое тельце зародыша. Крошечная голова запрокинулась назад, будто ему перерезали горло, изо рта вытекла кровь.
— Что вы делаете? — требовательно спросил Гарольд, шагнув к Кэйтону, который держал зародыша в вытянутой руке, воротя нос от неприятного запаха.
— Вы знаете, что я делаю, — несколько раздраженно ответил он. — Я только что из патологии.
Он поднес эмбрион к печи.
— Вы собираетесь сжечь ребенка? — ужаснулся Гарольд. Улыбка сползла с лица Кэйтона.
— Да, конечно, я его сожгу. — Он помедлил, всматриваясь в лицо Гарольда. — И это вовсе не ребенок.
Изводившие Гарольда голоса ослепительным взрывом рассеяли туман нерешительности.
— Прекратите! — потребовал он, подходя ближе.
Кэйтон предупреждающе поднял руку.
— Послушайте, Гарольд, знаю, что эта процедура не из приятных, но она должна быть доведена до конца, — произнес он с нажимом. — Господи, да вы ведь сами все это делали! Какая муха вас укусила?
Голова Гарольда словно горела в огне, и его качнуло к Кэйтону, который в замешательстве отступил, потом решительно повернулся и бросил зародыша в топку.
Гарольд страшно закричал. Из его горла вырвался пронзительный жалобный вопль, похожий на дикий вой раненого животного. В тот же миг он тяжело рухнул на пол, уронив на себя каталку. В последние мгновения перед тем, как потерять сознание, он думал о зародыше, пожираемом пламенем. Перекатившись на спину, Гарольд еще успел заметить, как Кэйтон ринулся к двери.
«Я хотел остановить его...»
Слова бились в его голове: низкие, гортанные, скрежещущие звуки, исполненные власти.
«Я пытался...»
Боль. Мучительная, жгучая боль, казалось, навсегда поселилась в его голове, но, к счастью, Гарольд Пирс потерял сознание.
Мэгги Форд зевнула и принялась растирать шею, упираясь затылком в стенку лифта. Поскольку в лифте она была одна, то сбросила с ноги одну туфлю и пошевелила освободившимися пальцами. Ноги порой просто убивали ее: усталость к концу дня становилась такой невыносимой!.. Когда она даже только думала об этом, ей становилось дурно.
— Принять дома горячую ванну! — произнесла она вслух и слегка смутилась, так как не заметила, что лифт уже остановился.
Мэгги увидела перед собой Брайана Кэйтона. Лицо его пылало, на лбу застыли бисеринки пота.
— Доктор! — хрипло проговорил он, врываясь в лифт. — Не могли бы вы спуститься в подвал? Прямо сейчас. Один из санитаров потерял сознание.
Она собралась было протестовать, но встревоженное лицо молодого санитара заставило ее промолчать. Мэгги нажала на кнопку подвального этажа, и лифт поехал вниз. Когда они вышли, Мэгги обнаружила, что уже бежит вслед за Кэйтоном, заразившись его тревогой. Добравшись до котельной, она чуть не задохнулась в душном смраде, который шел от перепачканного белья и от валящего с ног жара, исходившего из открытой топки. Рядом с опрокинутой каталкой она увидела распростертого на полу Гарольда.
— Идите за помощью, — приказала она Кэйтону. — Возьмите кого-нибудь в помощь, чтобы вынести его отсюда. — Говоря это, она раздвинула Гарольду веки и посветила в глаз ручным фонариком.