Самое опасное в ночном прыжке – приземление. Куда летишь, не видно. Вдруг – внезапный удар, жесткая посадка. Количество потерь из-за переломов в таких операциях всегда очень велико. Вот почему я применил маленькую хитрость – сбросил свой вещмешок. Даже если спускаешься рывками, он первым ударится о землю и глухим стуком предупредит, что осталось лишь двадцать футов полета.

И в ту ночь мешок меня выручил. Я услышал его удар о землю, и через секунду уже сам покатился вслед за ним, угодив на довольно пружинистый дерн. Перекувырнувшись несколько раз, я наконец остановился, ударившись о выступ скалы.

Несколько минут я лежал, приходя в себя, потом кто-то подошел и склонился надо мной. В лунном свете блеснул стальной нож. «Смит-и-вессон» мгновенно оказался у меня в руке.

– Только хотел отрезать тебе поясную лямку, – услышал я голос Пьета Джейгера.

– А ты уверен, что не голову?

– В другой раз, когда ты уже будешь не нужен, – холодно ответил он, – и полоснул по поясной лямке.

Я освободился от парашюта и в зыбком предутреннем свете увидел, что Бёрк с Леграном тоже направляются к нам, волоча свои вещмешки и парашюты. Француз хромал. Во время спуска его так болтало, что он достиг склона раньше своего вещмешка и, приземлившись жестко, сильно ударился, но, к счастью, обошлось без перелома.

В вещмешках у нас лежали десантные рюкзаки с запасом воды и сухим пайком, наше оружие и боеприпасы. Мы вытрясли из них все и затолкали их вместе с парашютами в подходящую расщелину. Присев на корточки в тени скалы, Бёрк пустил по кругу фляжку с бренди. Я сделал большой глоток и почувствовал, как мои губы расползаются в улыбку: скоро наступит день, я жив, стою на земле и приятное тепло заливает мое тело.

– Нечего здесь околачиваться, – прервал мой кайф Шон. – Начинаем подъем. Мы должны перевалить через хребет и войти в лес до рассвета.

Времени у нас оставалось совсем немного. Рассветало в четыре часа десять минут. Мы поднялись, и я встал впереди цепочки, поскольку считалось, что знал местность лучше остальных. Вскоре нам удалось выйти на тропинку, которая вывела нас точно к водопаду.

Ночной пейзаж казался ирреальным, неземным. Среди больших и малых звезд, рассыпанных по небу, стояла полная луна, заливая призрачным светом горы, окружающие плато. Скалистые кряжи, пружинисто извиваясь, уходили за горизонт, а где-то вдали на востоке серебрилась снежная шапка Этны. Ни одним огоньком человек не напоминал о своем существовании. Вдруг очень далеко, примерно в четырех тысячах футов внизу, там, где, по моим представлениям, расположилась Беллона, мелькнул одинокий луч. Мне пришло в голову, что это мог быть Серда, следивший за нашим спуском. Дед, без сомнения, предупредил его обо всем.

Ах, каким актером оказался этот деревенский простак Серда! А с пистолетом за спиной – какая мизансцена! Он вел себя именно так, как я ожидал от него, и все рассчитал точно, кроме, пожалуй, одного. Вряд ли возможно, чтобы человек, который так много знал о Серафино, понятия не имел о пребывании Джоанны Траскот в горах.

Еще подозрительнее выглядело то, что представление передо мной разыгрывалось с участием Марко, который прятался в соседней комнате. Нет, в этом деле нельзя доверять никому, понял я еще раз.

В три часа мы достигли хребта, и я завалился в ближайшую расщелину, поджидая остальных. Устал порядком. Сказывалось отсутствие необходимой подготовки к таким броскам. За время, проведенное в тюрьме, я потерял форму. Правда, остальные выглядели не лучше, особенно Легран, а Бёрк даже немного задыхался.

Он еще раз пустил бренди по кругу, наверное для того, чтобы глотнуть самому.

– Пока идем неплохо. У нас есть около часа, чтобы спуститься на тысячу футов. Если успеем, можно считать, что дело сделано, – сказал он и кивнул мне: – Давай, Стаси.

Я вновь был ведущим.Быстро шагая вперед, чувствовал его присутствие у себя за спиной сильнее, чем когда-либо.

Нас ждал нелегкий спуск. Заходящая луна спряталась за горой, и стало совсем темно. Неровный каменистый грунт осыпался под ногами. Местами на поверхность здесь выходили большие слюдяные пласты; чтобы не загреметь вниз, ступать по ним приходилось с величайшей осторожностью, словно по льду.

На востоке у горизонта небо уже стало светлеть, и я понял, что мы не успеем, если не сменим темп сейчас же. Остановившись на небольшом плато, подождал остальных.

Первым подошел Пьет, по виду в отличной форме, потом – Легран, который тут же опустился на землю. Бёрк шел последним, и я вновь заметил, что он задыхается.

– Какого черта встали? – обратился он ко мне.

Я пожал плечами.

– Думал, нам необходимо подождать последнего.

– К черту нежности. С такими темпами мы не успеем.

Он говорил зло и напористо. Я остановил его жестом.

– Как скажешь, Шон, ты ведь у нас главный!

Мы продолжали спуск, с трудом передвигая ноги, иногда удавалось скользить по слюде, как на лыжах. По одному такому слюдяному пласту я ехал вниз целую сотню футов, пока наконец не зацепился за камни. Но и это не помогло. Серый предрассветный сумрак рассеивался на глазах, а мы все еще плелись в трехстах футах от опушки леса.

Никогда прежде я не чувствовал себя таким незащищенным, как во время нашего последнего броска по голому склону горы. Мои часы показывали двадцать минут пятого, когда мы наконец добрались до первых деревьев.

Серый полумрак стал расползаться между деревьями. Мы уселись в круг и съели свой сухой паек. Я слегка дрожал, Бёрк держался хорошо, его дыхание успокоилось. Но Легран сильно осунулся, казался старше своих лет, по щекам его пролегли глубокие морщины. Он просто состарился – вот что с ним случилось.

Пьет выглядел усталым и замерзшим, ни на кого не глядя, он скрючился под деревом в туманной дымке, поднимавшейся от сырой земли. Наш штурмовой отряд – так мы всегда называли его и Леграна. Когда-то один лишь вид этих двоих, плечом к плечу прорубающих себе путь в джунглях с неотвратимостью приближающегося поезда, вызывал восторг, но теперь все ушло в прошлое. Меняются времена, меняются люди – такова суть жизни.

Я не любил сырые, серые рассветы, они напоминали мне о других таких же, когда много моих друзей ушло безвозвратно. Закурив сигарету, вкус которой показался мне отвратительным, я продолжал затягиваться, чтобы согреться. Вскоре ко мне подполз Бёрк и развернул свою копию карты.

– Пастушья хижина, должно быть, находится не более чем в пятистах футах ниже. По-моему, тебе стоит сходить на разведку. Мы подождем тебя здесь. Даю сорок пять минут. – И он добавил, понизив голос: – Леграну надо отдохнуть. Он выглядит совсем больным.

– Ты прав, – согласился я и поднялся на ноги. – Скоро вернусь.

Сначала каменистые склоны покрывали заросли пробкового дуба и вяза, ниже начинался пояс бука и сосны. Спускаться стало легче.

Я шел между деревьями, когда лиса выскочила из норы передо мной. Напугав меня до смерти, она растворилась в тумане. А я чуть не провалил нашу экспедицию, едва удержавшись, чтобы не спустить курок. Мне следовало помнить, что лес на горах полон всякой живности, что в нем обитают не только Серафино и его люди. Здесь запросто можно встретить кабана, дикую кошку, куницу или горного волка, хотя все они старались держаться подальше от человека.

Теперь я спускался довольно быстро и даже делал легкие перебежки, держа автомат наперевес. Иногда я съезжал вниз по подходящему слюдяному пласту и уже через пятнадцать минут спустился на добрые три сотни футов.

Справа от себя увидел ручей. Подобрался к нему, лег на камни вниз животом и ополоснул лицо. Ручей – хороший ориентир, и я решил дальше спускаться вдоль него, кроме того, рассчитывал, что пастух всегда будет стремиться построить хижину ближе к воде, особенно учитывая ее постоянную нехватку в этих местах летом.