Но оказавшись в «Огнях Лиссабона», встретил там Шона Бёрка и стал другим Стаси Вайетом, продолжая оставаться им вплоть до «ямы». Уверен, многие попадают под влияние своих «Огней Лиссабона», но не всем суждено пройти через «яму». Да, я познал ее сполна, прошел полный курс чистилища и, выйдя оттуда, еще раз переродился. Такого Стаси Вайета никогда раньше не было – он стал задавать вопросы самому себе и обо всем.

Выходит, как я теперь понял, мое возвращение на Сицилию оказалось не только необходимым, но и неизбежным. И мне предопределялось встретить вновь самую выдающуюся личность из всех мне известных, олицетворяющую часть моей юности, – Вито Барбаччиа, Господина Жизнь и Смерть, капо мафии всей Сицилии. Своего деда, который признал меня таким же мафиози, как он сам, только лучше, и который, как я догадывался, в глубине души уже видел меня во главе совета после своего ухода.

Но он ошибался. Я не был ни творением Бёрка – наемным убийцей, выдающим себя за солдата, ни тем, кем видел меня мой дед. К черту их обоих!

Так кто же я на самом деле? В горы я пошел сознательно, представляя, что наша операция с двойным дном, со смутным намерением взять верх над Бёрком в его грязной игре. Я проиграл, но и он – тоже. Теперь мне ничего не оставалось, кроме как победить его, играя на его поле и по его правилам, иначе мне никогда не освободиться от его тени. Каким бы кровавым и жестоким ни было наше столкновение, его не избежать. Слишком долго он довлел надо мной.

Ненависть закипела у меня в сердце, когда я повернул за следующий поворот и увидел в трехстах ярдах впереди виллу Хоффера, сиявшую огнями в ночи. Безумная ярость овладела мной. Я вжал педаль газа в пол, и «альфа» мощно рванулась вперед, взревев мотором.

Охранник видел, как я приближаюсь, но к тому моменту, когда понял, что сейчас произойдет, уже не мог ничего предотвратить. Он попытался сдернуть с плеча автомат, но потом решил, что пора спасать свою жизнь, и стремительно прыгнул в сторону. «Альфа» сорвала бронзовые ворота с петель и понеслась по парку.

Затем последовала цепочка случайностей, когда только судьба решает, кто проиграет, а кто победит. Из-за поворота дороги медленно появилась «ламбретта» – видимо, ее водитель только что выехал. Я инстинктивно затормозил, резко крутанул руль и заскользил боком в кусты, подняв тучу гравия.

«Ламбретту» тоже занесло, когда ее шофер отчаянно затормозил на повороте, и развернуло носом в обратную сторону. В машине сидел один из слуг: празднично одетый, он явно намеревался провести вечер в городе. Выбравшись из «альфы» со «смит-и-вессоном» в левой руке, я успел заметить его побелевшее лицо, когда он дал газу и с оглушительным стрекотом исчез в направлении виллы.

Мне ничего не стоило уложить его на месте, но он был ни при чем в нашей игре, и я дал ему возможность уйти, даже понимая, что он неминуемо переполошит весь дом, и Бёрк с Джейгером узнают, кто пришел. А может, я хотел, чтобы они узнали? Времени на размышления у меня не осталось. От ворот бежал охранник и уже сделал пару выстрелов по «альфе», и я укрылся в темных кустах.

Моя правая рука адски разболелась, но боль отрезвила меня и даже придала бодрости. Дождь пошел сильнее. Я притаился и стал ждать, как ждал в другое время в других джунглях, ждал малейшего шороха, хруста ветки, скрипа ботинка.

По ассоциации мне пришла на ум операция в Лагоне, где мы прыгали с парашютом, чтобы освободить монахинь из осажденной миссии. Нам предстояло выполнить нелегкую задачу – начинался сезон дождей, и джунгли становились труднопроходимыми. Мне почему-то вспомнилось, что Бёрк намеревался продвигаться в сопровождении техники, а я предложил ему прыгать. Он возражал, объясняя, что мы останемся без транспорта для вывоза людей, а я настаивал на том, что фактор внезапности важнее, и убеждал пробиваться назад с той стороны, откуда нас не ждут, и выйти из окружения, прежде чем противник поймет, что мы там побывали.

В конце концов он, как всегда, согласился, а на ближайшем военном совете вдруг представил мой вариант как собственное предложение. Сколько раз так случалось? Постоянно, вплоть до последнего броска в Каммарата.

Все происходило у меня на виду, но я ничего не замечал, ослепленный верой в своего кумира. Теперь же почувствовал, что гнет спал с меня, как будто я освободился от чего-то тяжелого, липкого, и неистовое веселье овладело мной.

Я – Стаси Вайет и никто другой.Мысль настойчиво вертелась у меня в голове. И тут события последовали почти одновременно: хрустнула ветка, какой-то голос раздался в темноте с крыши дома. Я поднял камень и бросил его в кусты напротив. Мой клиент от ворот явно не стоил тех денег, что Хоффер платил ему. Он отпрыгнул в сторону и несколько раз пальнул туда, где упал камень.

Я выстрелил ему в предплечье правой руки, он вскрикнул, повернулся ко мне и выронил винтовку. Мы оказались лицом к лицу под проливным дождем. Статуя какого-то греческого божества у него за спиной взирала на нас пустыми глазницами. В его глазах я не увидел страха – все-таки Хоффер не совсем впустую тратил деньги.

– Если хочешь жить, говори: что случилось с синьорой Солаццио?

– Она весь день заперта у себя в комнате.

– А Чиккио? Чиккио с ней?

– Откуда мне знать? – Парень пожал плечами. – Не мое это дело. Ее комната с золотой дверью на втором этаже. – Он зажал рукой рану, чтобы остановить кровь. – Чиккио говорил, что ты и француз убиты.

– Он не совсем прав, как видишь. Остальные где?

– Где-то там, – он кивнул в сторону дома.

– Хоффера больше нет. Барбаччиа наконец рассчитался с ним. Иди отсюда – то, что здесь произойдет, тебя не касается.

Сторож юркнул в кусты, когда раздалась автоматная очередь, – несомненно, стрелял «АК». Шальная пуля угодила в висок греческой статуи и отколола кусок мрамора от ее головы. Я припал на колено, и тут же кто-то метнулся в темноту за парапетом в мавританском садике на крыше.

– Это я, Шон, Стаси. Я иду.

Ответа не последовало, но фонари, освещавшие сад, внезапно погасли. Не знаю, в чью дурацкую башку пришла столь блестящая идея, но она устраивала меня как нельзя лучше. Пока они привыкали к темноте, я бросился вперед, перелез через невысокий парапет террасы первого этажа и вбежал на мансарду.

Холл, освещенный единственной тускло горевшей лампочкой, переполняли тени. Я промчался через него с максимальной скоростью – быстрота теперь тоже мое оружие, – бесшумно поднялся по ступенькам, прижимаясь к стене, проскользнул по коридору мимо своей комнаты и попал на второй этаж, где стояла абсолютная тишина.

Остановившись в тени перед золотой дверью, секунду подумал и повернул ручку следующей двери, обитой кожей. Она отворилась. По всему было видно, что я попал в комнату Хоффера. Как и везде, раздвижная стеклянная дверь выходила из нее на террасу.

Вернувшись в холл, прижался к стене сбоку от золотой двери и тихонько позвал:

– Роза, ты здесь?

Ее голос прозвучал громко и ясно:

– Беги, Стаси! Беги!

Послышался звук удара, и три пули расщепили дверь примерно на уровне человеческой груди.

Быстро ступая на цыпочках, я прошел через комнату Хоффера, пересек террасу и заглянул внутрь через стеклянную дверь. Роза в халате лежала на полу. Чиккио босиком, но в трусах и майке, с пистолетом в правой руке, стоял у внутренней двери ко мне спиной.

Когда Чиккио осторожно ее открыл. Роза начала подниматься. Я шагнул в комнату и, как только он обернулся на звук, выстрелил ему в руку. Он пронзительно вскрикнул и схватился за кисть. Пистолет выпал и покатился по лестнице.

Роза рыдала. На лице и груди у нее темнели синяки – я заметил это, когда халат съехал у нее с плеч, обнажив верхнюю часть тела до пояса. Она механически поправила его с выражением сильнейшего потрясения на лице.

– Стаси, Стаси, – шептала она, заливаясь слезами. – Они сказали, что ты погиб.

Обвив мою шею руками, Роза, дрожа, прижалась ко мне. Краем глаза я продолжал следить за Чиккио.