— В ней, братцы, нет двух пудов, фальшивая, — и ушел.

Конечно, после этого гирю взвешивали несколько раз и не могли найти подтверждения его словам. Но победа была одержана, и моряки были довольны…

Вот этот Любченко и спал сейчас рядом под кустом.

Норкин, дав ногам немного отдохнуть, встал, прошелся между шалашами взвода, проверил посты, потом лег и только начал было засыпать, как у его головы хрустнула ветка и раздался знакомый немного хрипловатый голос краснофлотца Богуша:

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?

— Обращайтесь, Богуш, — ответил Норкин и нexoтя сел.

— Там, мимо нашей базы, кто-то идет.

Михаил пристально посмотрел в глаза Богуша. Дело все в том, что среди подводников Богуш слыл затейником, страстным любителем шуток. Артист одного из белорусских театров, во флоте он быстро освоил специальность торпедиста, стал подтянут, более выдержан, но с шутками не расстался, и редко на лодках проходил день, когда бы он кого-нибудь не разыграл. Этому немало способствовало и то, что подводники жили все вместе, все время были друг у друга на виду. В свободное время матросы и командиры запросто беседовали, играли, вышучивали друг друга, как члены одной большой и очень дружной семьи.

Вот поэтому Норкин и вглядывался в чуть смеющиеся черные глаза Богуша, стараясь угадать, шутит он или говорит серьезно. Ничего подозрительного лейтенант не обнаружил, но на всякий случай ответил:

— И пусть себе топает мимо.

— Да нет! Вы думаете, я шучу? Понимаете… подозрительный он! Одет в синий комбинезон, в руках немецкая винтовка. Идет крадучись около кустов, а глазами так по сторонам и стреляет!.. Наши следят за ним, а я к вам с докладом.

Норкин, как и другие, слышал много рассказов о том, что фашисты повсюду забрасывают своих шпионов, готов был в каждом прохожем заподозрить диверсанта, а поэтому, выслушав Богуша, вскочил, потянулся было за автоматом, но терять время на его сборку не захотел, махнул рукой и сказал:

— Веди!

Несколько матросов, схватив оружие, побежали следом.

Действительно, от куста к кусту, временами останавливаясь и прислушиваясь, мимо леска, занятого моряками, пробирался человек. В каждом его движении были заметны настороженность, готовность в любую минуту отпрянуть в сторону, вскинуть винтовку и выстрелить.

Норкин посмотрел на матросов. Они с интересом наблюдали за незнакомцем. Да это и было понятно: вот она, первая встреча с врагом! Некоторые нетерпеливо поглядывали на лейтенанта. Он был для них сейчас не просто командир, но и человек с опытом войны на суше, человек, знающий, как нужно поступать в подобных случаях. А Норкин ничего не мог придумать лучше, как выйти из кустов. Незнакомец оглянулся, увидел его, вскинул винтовку и закричал:

— Стой! Не подходи! Убью!

— Я и так стою. А ты чего бежишь? Давай поговорим. Видишь, я без оружия.

Незнакомец в нерешительности остановился. Ствол его винтовки то подымался, то опускался.

— Кто ты такой? — спросил Норкин, доставая из кармана папироску и делая шаг вперед.

— А ты кто такой?

— По форме видишь — моряк.

— Нечего здесь морякам делать!

— Иди, проверь документы.

— Нет, ты иди сюда!

— Хорошо, — и Норкин сделал еще несколько шагов.

Но незнакомец не стал ждать его и побежал. Дальнейшего Норкин никогда не мог объяснить: словно какая-то сила подтолкнула его, и он тоже побежал. Ему, босому, бежать было легко, и расстояние быстро сокращалось. Рядом тяжело топали матросы. Незнакомец неожиданно задержался на секунду, обернулся, вскинул винтовку и выстрелил. Пуля просвистела совсем близко, но мысль, что она могла убить, почему-то не пришла в голову, и, прижав локти к бокам, Норкин побежал еще быстрее. Ему нужно было во что бы то ни стало догнать человека в синем комбинезоне, и он старался изо всех сил.

— Стрельну? — крикнул на бегу Богуш.

— В воздух! — ответил Норкин.

На автоматную очередь незнакомец опять ответил выстрелом, и снова пуля пропела над головой.

— В него? — вновь спросил Богуш.

Норкин не успел ответить: из кустов наперерез бегущему выскочил здоровый матрос, вырвал у него винтовку и ударил его кулаком по голове. Незнакомец вскрикнул, упал на траву. Матрос сел на него.

— Чисто Любченко работает, — позавидовал кто-то из матросов.

— Взял, — сидя на груди незнакомца и простодушно улыбаясь, кратко доложил Любченко.

— Молодец, Любченко! Веди к комбату, — распорядился довольный Норкин.

— Идем, немчура, — беззлобно сказал Любченко и встряхнул незнакомца за шиворот.

— Пусти! Ты сам фашист! — истерично крикнул тот, пытаясь вырваться из сжавшей его клешни.

— Но-но! Полегче! Как дам разок — сразу перестанешь ругаться! — и Любченко угрожающе приподнял свой огромный кулак.

Перед капитан-лейтенантом Кулаковым стоит Норкин. С чубчиком, выбившимся из-под фуражки, хоть и босой, он стоит спокойно, довольный собой, и косится налево, где, метрах в пятидесяти, сидит человек в комбинезоне.

— Значит, дорогой мой, он стреляет, а ты бежишь? — спрашивает Кулаков и, как кажется Норкину, ласково смотрит на него.

— Так точно, товарищ, капитан-лейтенант!

— И не боялся, что убьет?

— Никак нет!

— Не обижайся на правду, но ты дурак изрядный! — так же спокойно продолжает Кулаков. — Стоишь небось и думаешь: «Я герой! Под пулей головы не склонил!» Уж не мечтаешь ли, что я к ордену тебя представлю?.. Дудки! Не дождешься, дорогой мой, не дождешься! Зачем без оружия пошел? Почему краснофлотцев не послал? Командиров у нас лишка? Не затем тебя партия поднимала до командира, чтобы ты головой дурацкую пулю ловил!.. И вообще мне поговорить с тобой надо. Нехорошим душком от тебя попахивать начинает.

Норкин удивленно приподнял брови, хотел возразить, потом решил, что спорить — только злить начальство, и промолчал, пожав плечами.

— А ты плечиками не поводи! Не поводи! — повысил голос Кулаков. — Ты лучше ответь мне на такой вопрос… Почему твой взвод окопался на правом фланге?

— Так он же самый правый, — неуверенно и немного краснея, ответил Норкин.

— И только? — спросил Кулаков, хитро прищурясь.

Норкин не мог выдержать этого насмешливого, всё понимающего взгляда и опустил глаза на свои босые ноги. И если сначала он даже гордился тем, что был босой, то теперь кровь еще сильнее хлынула к лицу.

— Нет, дорогой мой! Меня, старого воробья, на мякине не проведешь! Я тебя насквозь вижу!.. Местечко для взвода с умом выбрал! Противник на товарища навалится, а ты противнику в бок?.. Товарищу — синяки и шишки, а тебе — пироги и пышки?.. Думал, что комбат — лопух, в сухопутной тактике не разберется? Так я говорю?

— Я ведь не для себя, для дела…

— Для дела, говоришь?.. Скажи, кто в штормовую ночь на вахте стоит?

— Ну, командир лодки…

— А почему? Ему мокнуть и мерзнуть больше всех хочется?

— Он опытнее…

— Во! — Кулаков ткнул пальцем в Норкина и подошел к нему вплотную. — Товарищи твои новички, а ты в финскую на фронте был. Значит, ты, хоть немного, но опытнее. Понял? Немного, вот на столечко, — Кулаков показал самый кончик своего мизинца. — Для пользы дела где должно было быть твое место? У моста!.. Понял?.. Подумай на досуге, а сейчас иди!.. Смотреть на тебя тошно!

И, забыв даже козырнуть, Норкин пошел к своему взводу. Теперь ветки кололи ноги, а во взглядах встречных матросов он видел не только восхищение его «подвигом», но и осуждение. Да, Кулаков имел право так говорить с Норкиным. Не как командир, а как старший товарищ, более опытный товарищ: Михаил учился вместе с младшим братом Кулакова — Борисом, и не один раз запросто разговаривал с Николаем Николаевичем, делился с ним своими планами, выслушивал его советы. Будь на месте Кулакова другой командир — может быть, и обиделся бы Норкин за грубоватую прямоту слов, а на него — не мог. Он верил ему, считал его правым. И поэтому, когда из-за дерева выскочил лейтенант Селиванов и, обняв Норкина, сказал:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: