Мы молча шли втроем: Дятлов, Геннадий и я. Не доходя до проходной, сквозь решетку ворот увидели, как от толпы отделились Дуся и жена Дятлова с трехлетним мальчиком. Инну я пока не видел. Сердце у меня зачастило. Быстро прошли проходную. Дуся обхватила Геннадия за шею и громко поцеловала. Дятловы встретились более сдержанно: улыбнулись друг другу. Иван взял сына на руки, чмокнул его в розовую пухлую щечку и прижал к себе. Я взглядом окинул женщин. Инны среди них не было.

— Инну Васильевну, по-видимому, вызвали к больному, — сказала жена Дятлова. — Она ждала вас.

«Мою Инну называют по имени и отчеству. Значит, уважают ее», — с гордостью подумал я.

Мы миновали толпу и вышли на дорогу. Дуся, обеими руками уцепившись за руку Геннадия, увлекла его вперед. Она прижалась головой к его плечу и о чем-то весело рассказывала. Дятлов нес на руках сына и разговаривал то с ним, то с женою. Я шел рядом, но чувствовал себя лишним. Отстать тоже было неловко.

Геннадий, видимо, вспомнил обо мне и остановился.

— Ты чего отстал? — крикнул он. — Или к начальству поближе?

Я догнал их. Дуся подхватила меня под руку.

— Да ты не расстраивайся, — с веселой улыбкой сказала она, — никуда твоя Инна не денется. Работа, что же ты хотел!

Дуся шла между нами, бодрая и веселая. Только теперь я обратил внимание на ее новое, цвета морской волны, демисезонное пальто с нежной отделкой из норки; на голове — зеленая, с коричневой лентой, Шляпка. Вместо длинных волос у Дуси теперь короткая прическа. А давно ли она приехала в Вулканск в темно-синем пальто, сшитом без всякого вкуса, в тупоносых черных валенках, покрытая серым пуховым платком, тихая и застенчивая. А теперь рядом со мной шла изящно одетая женщина.

— Ты знаешь, — повернулась она ко мне, — мы сегодня в честь вашего прилета даем концерт. А потом танцы. Приходите с Инной. А то я знаю вас, мужиков, наскучались там…

Нет, Дуся изменилась только внешне.

Едва я переступил порог комнаты, как на меня дохнуло теплом и уютом, знакомым запахом «Красной розы». Эти духи любит Инна, и я к ним привык, как к чему-то родному. Все мои сомнения и терзания улетучились вмиг. На столе в хрустальной вазе стояли живые цветы, огромный букет георгинов, а около него лежала записка. Крупными буквами Инна написала:

Я ходил по комнате, трогая руками каждую вещицу, словно не был дома век. На туалетном столике рядом стояли два небольших портрета, Иннин и мой. Когда она успела их заказать?!

У соседей заиграла радиола.

Это у Александра Романова, моего однокашника. К нему жена приехала незадолго до нашей командировки. Нелегко было ей одной. Нигде не работает, знакомых завести не успела. А когда человек не занят делом, одиночество переносить особенно тяжело. Это я прочувствовал на гауптвахте. Да, трудная жизнь у наших жен, не зря мы зовем их боевыми подругами. Не каждая выносит такую долю. Как чувствует себя Инна, какое у нее настроение? Нижнереченск все же город, там большая больница, операции. А что здесь? Прослушивание сердца и легких, измерение температуры и выписка рецептов. Не раскаивается ли она?

Я так задумался, что не слышал, как поднялась по лестнице Инна. Она открыла дверь и вошла в комнату, улыбающаяся и счастливая, но, как всегда, сдержанная. Поставила чемоданчик в прихожей, подошла ко мне и, прижавшись, уткнулась лицом в мою грудь. Потом долго смотрела на меня своими ласковыми глазами.

— А ты похудел, — сказала она, как, бывало, говорила мне мать после долгой разлуки. Но, помимо материнской теплоты, в голосе Инны было что-то еще, переполнившее меня счастьем.

— А ты стала еще красивее, — сказал я, снимая с ее головы голубенькую шляпку, ту самую, которую она купила весной, когда мы не были еще женаты, и которая мне очень нравилась.

— Я так тебя ждала!..

Оркестр играл слаженно. Жора Мехиладзе, летчик третьей эскадрильи, добился-таки своего: за полгода создал неплохой самодеятельный духовой оркестр. Когда он только находил время для репетиций? Помимо всего, он еще и капитан футбольной команды, об успехах которой мы знали из писем и по сообщениям в окружной газете.

Жора стоял у самого парапета, одной рукой держа кларнет, другой дирижируя. С лица его не сходила улыбка.

В клубе становилось тесно. В этот вечер вряд ли кто остался дома. Люди соскучились не только по родным, но и друг по другу. С какой, например, радостью я встретился с Кочетковым, хотя мы не были друзьями, нередко спорили.

Мы стояли с Геннадием, когда он подошел к нам. Тепло поздоровавшись, мы отошли в уголок в более спокойное место — по всему фойе кружились пары.

— Ну, как учения? — спросил Кочетков.

— Как обычно, — ответил я. — Теория, потом практика.

— А как истребитель? Говорят, строгий?

— Разумеется. Такая скорость! Видел, какие крылья? Ракета! Но летать на нем — одно удовольствие.

Пока мы беседовали, Инна и Дуся рассматривали фотомонтажи, но вот они подошли к нам.

— Хватит вам тут о своих самолетах говорить, — сказала Дуся, — успеете на службе наговориться. Дам своих хоть догадались бы на танец пригласить.

Она поправила складку на темно-бордовом платье, туго облегающем талию. Губы у нее были ярко накрашены, а брови соединены, как у индианок. «К чему такой камуфляж, — удивился я, — когда и без того она красива?»

Лавируя между танцующими, к нашей компании пробрался Игорь Винницкий ведомый Кочеткова. Он поздоровался и сказал Дусе, что ей пора на сцену.

Лицо Дусино загорелось кумачом, и она засуетилась: взяла у Геннадия сумку, что-то в ней стала искать.

— Да вы не торопитесь, успеете, — сказал Винницкий и пошел разыскивать остальных участников самодеятельности.

— Это ваш хормейстер? — спросил я у Дуси.

— Да, — как-то неуверенно ответила Дуся и смутилась.

Вначале я не придал этому значения, решив, что Дуся волнуется перед выходом на сцену. Но через несколько минут, когда мимо снова прошел Винницкий и кивком головы позвал ее, лицо Дусино вспыхнуло снова, и она, не взглянув на меня, торопливо поспешила на сцену.

Я больше не сомневался, что причина ее волнения — Винницкий. Он ей нравился. Заметил ли это Геннадий? Нет. Он с увлечением рассказывал что-то Инне. Я мысленно сравнивал его с Винницким. Геннадий — высокий и широкоплечий, со смуглым, восточного типа лицом, медлительный и грубоватый. Винницкий — чуть ниже ростом, тонок и строен, как черкес, лицо худощавое, холеное, манеры изысканные. Он начитан, разбирается в музыке и неплохо играет на рояле.

Да, соперник он опасный. Интересно, далеко ли зашло у них с Дусей? Впрочем, почему отношения у них должны зайти дальше обычного знакомства? Мало ли кто кому нравится! Ведь помимо чувств есть еще рассудок, и Дуся не из тех женщин, которые легко идут на измену.

А когда мы вошли в зал и я увидел Дусю среди других жен офицеров участниц самодеятельного хора, подозрения мои окончательно развеялись.

Как хорошо, когда рядом любимый человек! Голова Инны лежала на моей руке, мы говорили и говорили. Инна рассказывала о своей работе, о людях, с которыми приходится ей встречаться, и я убеждался, что она довольна Вулканском. Уснул я со спокойной душой.

Разбудили меня длинные, настойчивые звонки в коридоре. Инна уже проснулась и включила свет: еще было темно, заря едва занималась. Щелкнул замок.

— Инна Васильевна, — услышал я мужской голос, — беда стряслась: Иван Кондратьич себя ранил. На охоте был, переплыл на лодке Тунгуску, стал сходить и ружье за ствол потянул. На грех, курок за сиденье зацепился, а ружье было заряжено. Выстрелил прямо в грудь. Спасать надо…