— Извини, что прерываю заседание «культурного клуба», — сказал Хачмен, — но я хотел предупредить, что сегодня меня не будет. Ты там справишься сама, если что-нибудь возникнет, ладно?

— А что мне сказать, если будут спрашивать? — Голос ее звучал уже разборчивее, но в нем ясно слышалось осуждение.

— Скажи, что я на побережье, — ответил он, не раздумывая, и тут же пожалел об этом. — Нет, лучше скажи правду. Я буду в Моррисоновской библиотеке, мне надо там кое-что посмотреть.

— В Моррисоновской библиотеке, — повторила Мюриел монотонно, открыто демонстрируя свое недоверие.

Очевидно, к этому времени соответственно оформленная версия его конфликта со Спейном уже разошлась, и Мюриел, хотя она и недолюбливала Спейна, с радостью ухватится за возможность посплетничать о том, как «мистер Хачмен изменился в худшую сторону». Хачмен подумал, что с Мюриел надо быть поосторожней.

— Ну ладно, — сказал он. — До завтра.

Мюриел молча повесила трубку.

Хачмен сел в машину и направился в институтскую лабораторию. Шел дождь, опускался туман, и никто, похоже, не заметил, как он остановился во внутреннем дворе большого каменного здания. Минут двадцать ушло на то, чтобы разобрать машину на основные узлы и перенести их вместе с экранами к автомобилю. Когда он закончил погрузку, руки, несмотря на постоянные тренировки с луком, болели от непривычной тяжелой работы. Так никого и не встретив при выезде, Хачмен погнал машину на юг, к Хастингсу.

Дорога заняла больше полутора часов, и еще минут десять он искал номер 31 по Чаннинг-уэй — коттедж, который ему сдали до апреля. Дом оказался вполне обычным; он ничем не выделялся из ряда таких же зданий: две комнаты внизу, две — на втором этаже. В конце улицы было видно море.

Вставляя ключ в замочную скважину и открывая дверь незнакомого дома, Хачмен особо остро почувствовал, что входит в чужой дом, хотя легально он имел на это все права. Он прошел по комнатам первого этажа, обратив внимание, что мебели в доме лишь необходимый для аренды минимум. Холодный, безжизненный дом… В спальне на втором этаже оказалось одно-единственное зеленое кресло. Узкое оконце выходило на глухую стену соседнего дома.

«А ведь я могу умереть здесь…» Внезапно возникшая мысль принесла с собой ощущение подавленности, сменившее чуть приправленное виной возбуждение от всей этой дешевой секретности. Он спустился по лестнице и принялся выгружать разобранную машину. На этот раз детали казались гораздо тяжелее, но носить было недалеко, и меньше чем через десять минут части машины уже лежали на полу спальни. Хачмен хотел было собрать ее сразу, но потом решил, что сначала надо разделаться с письмами, а для этого лучше пораньше вернуться домой.

— Дэвид спит, а мне нужно уйти на пару часов, — сказала Викки, появляясь в дверях его кабинета. На ней был бурого цвета твидовый костюм, который Хачмен прежде не видел. Лицо, старательно подкрашенное, сохраняло строгое выражение. Глубокая печаль охватила Хачмена, и он понял, что, несмотря ни на что, он все же надеялся, что Викки успокоится после того удара, который она ему нанесла.

— Куда ты собралась?

— Что, я не могу съездить к матери?

— Ты можешь, конечно, и к матери съездить… — горько усмехнулся Хачмен. — Ладно. Все понятно…

— Ты никуда не собираешься? — спросила Викки будничным тоном, делая вид, что не заметила его реплики. — А то я останусь с Дэвидом.

Хачмен взглянул на стопки писем на столе и покачал головой.

— Нет. Я буду дома.

— Тогда я пошла. — Викки посмотрела на него с недоумением, и Хачмен догадался, о чем она подумала. «Как случилось, что он так спокоен? По всем правилам он должен сейчас стоять передо мной на коленях, умолять, упрашивать». И быть может, он так бы и поступил. Что уж тут от себя скрывать? Но Викки сделала ошибку, применив слишком большую дозу. Какая разница, одна измена или десяток, одна мегатонна или сто? Нет смысла просить о чем-то, ибо он уже мертв.

— Пока, — сказала Викки.

Хачмен кивнул не оборачиваясь.

— Передай привет своей матери.

Проснувшись, Хачмен с удовлетворением отметил особое, цвета меди солнечное сияние, какое, он был уверен, можно увидеть только по утрам и в выходной. Не исключено, что это реальное явление природы: пятьдесят миллионов британцев, настроенных на хорошую субботу, просто должны силой мысли влиять на погоду. Или групповой самообман: те же пятьдесят миллионов, создающих для себя телепатический покров удовольствия от того, что рабочая неделя наконец завершилась… В любом случае Хачмен был доволен, что не надо идти на службу, потому что сегодня он наметил отправить письма, предназначенные для самых отдаленных уголков планеты. Он решил разделить их на небольшие стопки и опустить в разные почтовые ящики, расположенные как можно дальше друг от друга. Сколько можно объехать за день? Почти всю юго-восточную часть страны. Конечно, лучше было бы добраться до Шотландии, но юго-восток и так населяет чуть ли не половина Англии. И кроме того, это может сбить преследователей со следа, если они решат, что человек, живущий на севере страны, специально отправлял письма на юге.

Хачмен выбрался из постели и якобы ненароком заглянул в смежную спальню. Викки спала под сплетением теней от задвинутых штор. Хачмен прошел в ванную и быстро умылся. У него, в общем-то, не было никаких оснований думать, что Викки будет отсутствовать всю ночь, но все же ему стало легче от того, что она дома. Он надел джинсы и свитер, сложил конверты в чемодан и отнес его в машину. Перед уходом он заглянул в комнату Дэвида и, остановившись на пороге, долго с тревогой вглядывался в маленького, спящего, как всегда, в необычной позе, мальчугана.

С утра движение на дороге было не очень оживленное, и Хачмен решил первую часть конвертов опустить в Бате. В том случае, если начнется подробное расследование, у спецслужб уже будет определенное начальное количество данных: место и время отправки писем, и меньше всего Хачмену хотелось оставить ясный след, начинающийся в Кримчерче. Он вел машину быстро, предельно сосредоточившись на дороге, и едва замечал звуки, доносившиеся из радиоприемника, пока не передали сообщение о сборе пожертвований для недавно учрежденной организации помощи пострадавшему городу.

Председатель организации публично заявил о своих подозрениях относительно того, что часть пожертвований переводится различными правительственными ведомствами в другие фонды. Хачмен решил, что председатель просто страдает обычной для организаторов благотворительных сборов мнительностью, но тут до него дошло, что и он для реализации своего замысла полагается на почтовое ведомство ее величества. Как типичный представитель среднего класса Англии, он всегда хранил врожденную веру в учреждения типа почтового ведомства, и в то же время, как нормальный трезвомыслящий человек последней четверти века, прекрасно понимал, что ни одно правительство, даже правительство Елизаветы II, не может придерживаться строгих моральных принципов.

От тревожных мыслей у Хачмена выступил холодный пот на лбу. В его чемодане лежало несколько писем, адресованных в Советский Союз: государственным деятелям, ученым, редакторам научных журналов. Но что будет, если вся британская почта, адресованная в эту страну, подвергается проверке? Все знают, что существуют способы, позволяющие делать это, даже не вскрывая конвертов. Он ослабил давление на педаль акселератора и попытался представить, к чему это приведет. Во-первых, охота на него начнется гораздо раньше, чем он предполагал. Во-вторых, и это гораздо важнее, ни одно письмо, направленное в Россию, не попадет к адресатам. А ведь его план в том и заключался, чтобы все державы, имеющие ядерное оружие, получили письма одновременно и были предупреждены о том, что случится 10 ноября.

Если лишь одна сторона получит известие, его «антиоружие» автоматически превратится в оружие. Даже сейчас, назначив столь близкий срок, он поставил в опасное положение все великие державы, где специалистам придется работать из последних сил, чтобы разобрать ядерные боеголовки в срок.