— Машина у дома, — ответил Хачмен, и они выбежали под леденящий дождь. Этвуд дергался от нетерпения, пока Хачмен открывал ему дверь, затем рухнул на сиденье с такой силой, что машина закачалась на рессорах, потом с грохотом захлопнул дверцу, отчего Хачмен невольно вздрогнул.

— Двинули! — заорал Этвуд. — Нечего терять время, когда нас ждет выпивка.

Следуя указаниям Этвуда, Хачмен вырулил на шоссе, где бело-голубое освещение лишь подчеркивало убогость зданий вокруг, и подъехал к неприглядному строению из красного кирпича. Выходя из машины, Хачмен с мрачным выражением лица оглядел здание. Всякий раз, когда ему случалось оказаться в компании любителя пива, который старался затащить его в «единственное место, где подают хорошее пиво», рекламируемое заведение всегда оказывалось мрачным и унылым. И этот бар тоже не был исключением из, надо полагать, естественного закона природы. Пробегая под дождем к входной двери, Хачмен почему-то подумал, что там, в Кримчерче, сейчас теплая звездная ночь. «Мне одиноко без тебя, Викки…»

— Две пинты особого! — крикнул Этвуд бармену, едва они вошли в помещение.

— Пинту и горячего ирландского грогу, — сказал Хачмен. — Двойного.

Этвуд поднял брови и, пародируя акцент Хачмена, произнес:

— Ну уж нет, сэр. Если вы желаете виски, вам придется платить самому.

— Он затрясся от смеха, облокотился о стойку и продолжил: — В этом месяце я способен только на пиво: не тот доход.

Дав выход своему раздражению, Хачмен достал из кармана пачку денег и молча швырнул на стойку пятифунтовую бумажку. Он попробовал грог, решил, что там слишком много сахара, но тем не менее выпил до дна. Горячая жидкость мгновенно согрела живот, а затем по каким-то неведомым анатомическим законам распространилась по всему телу. Следующие два часа он непрерывно пил и платил за выпитое, пока Этвуд занимал бармена длинными, повторяющимися разговорами о футболе и собачьих бегах. Хачмену тоже хотелось с кем-нибудь поговорить, но бармен, молодой парень с татуировкой, почему-то глядел на него с едва скрываемой враждебностью. Остальные посетители в плащах молча сидели на скамьях в темных углах бара. «Что они все здесь делают? — тупо подумал Хачмен. — Почему они сюда пришли? Зачем?» За стойкой была дверь, которая вела в другой бар, классом повыше, и несколько раз Хачмену удавалось разглядеть барменшу с царственной осанкой. Она много смеялась, легко скользя в оранжевом освещении соседней комнаты, и Хачмен молился про себя, чтобы она вышла и поговорила с ним, молча клялся, что даже не будет заглядывать в вырез кофточки, если она наклонится в его сторону. Только бы она вышла и поговорила с ним, дав ему снова почувствовать себя хоть чуть-чуть человеком. Но она так и не вышла, и Хачмену приходилось сидеть с Этвудом. Одиночество захватывало его, и в памяти с непереносимой горечью вставали знакомые строки:

И звуки музыки, и дым сигар, Мои мечты в ночном саду, И вязы темные, и звезд пожар…

Его горло перехватила мучительная судорога.

Мне снится комната, согретая огнем камина, И теплый свет свечей, стоящих у окна, На стенах старые знакомые картины, И с книгами сиденье допоздна…

Через какое-то время молодой бармен перешел к другой компании, и Этвуд, бросив разочарованный взгляд в зал, решил переключиться на Хачмена.

— Чертежник-то, неплохая работенка, а?

— Неплохая.

— Сколько набегает?

— Три тысячи, — попытался угадать Хачмен.

— Это сколько же в неделю выходит? Шестьдесят? Нормально. А сколько будет стоить пристроить мальчишку?

— В смысле?

— Я читал, что если парень хочет стать архитектором, его родителям приходится выложить…

— Это другое дело. — Хачмену очень хотелось, чтобы скорее вернулся бармен. — А чертежников берут на стажировку сразу, так что это тебе ничего не будет стоить.

— Отлично! — обрадовался Этвуд. — Похоже, я Джеффа пристрою чертежником, когда подрастет.

— А если он не захочет?

— Как это не захочет? Захочет как миленькой, — засмеялся Этвуд. — Он, правда, плоховато рисует. Пару дней назад нарисовал дерево — это надо было видеть! Сплошные закорючки. Какое это к черту дерево?! Ну, я ему показал, как надо рисовать, и он сразу все уловил.

— Надо понимать, ты нарисовал ему дерево, как рисуют в комиксах? — Хачмен макнул палец в лужицу пива на стойке, провел две параллельные черты и пририсовал сверху лохматый шар. — Так?

— Да. — На грубом лице Этвуда появилось подозрительное выражение. — А что?

— Идиот! — провозгласил Хачмен с пьяной искренностью. — Знаешь ли ты, что ты наделал? Твой маленький Джеффри, твой единственный ребенок посмотрел на дерево и переложил свое впечатление о нем на бумагу без всяких предрассудков и условностей, мешающих большинству людей видеть вещи правильно.

Он замолчал, переводя дух, и к своему удивлению заметил, что на Этвуда его тирада произвела впечатление.

— Твой сын принес тебе это… этот святой дар, это сокровище, продукт его неиспорченного разума. А ты? Ты посмеялся над ним и сказал, что дерево рисуется правильно только так, как рисуют заезженные мазилы в «Дэнди и Бино». Ты хоть понимаешь, что твой сын уже никогда не сможет, взглянув на дерево, увидеть его таким, какое оно есть на самом деле? Может, он стал бы вторым Пикассо, если бы…

— Брось трепаться, — потребовал Этвуд, но в глазах его застыла неподдельная озабоченность.

Хачмену уже захотелось признаться, что он просто играет словами, но этот гигант вдруг открыл, что кто-то чужой сумел пролезть ему в душу, и это начинало его злить.

— Что ты в этом понимаешь, черт бы тебя побрал?

— Я много чего понимаю. — Хачмен постарался принять загадочный вид. — Поверь мне, Джордж, я много знаю об этих делах.

— А, чтоб тебя!.. — Этвуд отвернулся.

— Отлично, — печально произнес Хачмен. — Блестящий выход, Джордж. Я пошел спать.

— Проваливай. Я остаюсь.

— Как хочешь. — Хачмен пошел к выходу неестественно ровной походкой. «Я не пьян, констебль. Видите? Я в состоянии проползти по прямой…»

Дождь кончился, но стало холоднее. Невидимый леденящий ветер кружился вокруг него, отбирая последнее тепло.

Хачмен глубоко вздохнул и направился к машине.

На стоянке было всего четыре автомобиля, но Хачмену потребовалось довольно много времени, чтобы понять, что его машины среди них нет. Машину угнали.

13

Для Мюриел Бернли началась новая и очень неприятная фаза жизни. Собственно говоря, ей никогда особенно не нравилось работать у мистера Хачмена с его невнимательностью и презрением к установленным на фирме правилам, что постоянно прибавляло ей работы, о которой он даже не догадывался. Мюриел ехала на работу в своем бледно-зеленом малолитражном «моррисе» и составляла в уме каталог характеристик, которые не нравились ей в Хачмене. Взять хотя бы его беспечное отношение к деньгам. Может быть, для человека, который удачно женился, это и нормально, но одинокой девушке, которой приходится содержать дом на жалование секретарши, это не может понравиться. Далее, мистер Хачмен никогда не справлялся о здоровье ее матери. (Тут Мюриел с силой нажала на акселератор.) Вполне возможно, он даже не задумывался, есть ли у нее мать. И вообще самую большую ошибку в своей жизни Мюриел, похоже, совершила, когда позволила сотруднику отдела найма назначить ее к мистеру Хачмену. Все дело было в том, как она сама себе, краснея, признавалась, что в первый же раз, когда она его увидела издалека, на нее произвело впечатление сходство Хачмена с молодым Грегори Пеком. Теперь, конечно, такие лица не в моде, но она слышала, что у мистера Хачмена случаются частые ссоры дома. А она работала с ним рядом, вдруг он… обратит внимание…

Расстроенная собственными мыслями, Мюриел рванула машину вперед, обогнала автобус и едва успела вернуться в свой ряд, чтобы не столкнуться с несущимся в другую сторону фургоном. Она сжала губы и постаралась сконцентрироваться на дороге. «…И подумать только, все это время мистер „Великий Хачмен“ за спиной у жены крутил с этой девицей из института…»


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: