Бретону в тесной ловушке скуки звонок показался восхитительным. Он встал и пошел через гостиницу в холл.

— Кто бы это мог быть, милый? — Кэт Бретон сдвинула брови, досадуя на неуместное вторжение.

Бретон мысленно перебрал полный колчан сарказмов, немедленно пришедших ему на ум, и — памятуя о присутствии гостей — выбрал наименее смертоносный.

— Я что-то не узнаю звонка, — ответил он ровным голосом, и матово-розовые губы Кэт еле заметно сжались. Она припомнит это, чтобы обсудить поподробнее в три часа ночи, когда он, наконец, начнет засыпать.

— Старина Джон всегда в ударе, — быстро сказал Гордон Палфри своим тоном «ну-ка, посторонитесь, дайте мне проявить такт!». Мириам Палфри улыбнулась загадочной ацтекской улыбкой, а глаза ее продолжали поблескивать, точно две шляпки крепко вбитых гвоздей. Супруги Палфри были последним приобретением его жены, их присутствие обычно вызывало у Бретона ноющую боль в животе. Вяло улыбнувшись, он закрыл за собой дверь, взял трубку.

— Алло, — сказал он. — У телефона Джон Бретон.

— Ах, так мы теперь зовемся Джоном, а? Просто Джек нас больше не устраивает? — В мужском голосе сквозило напряжение, словно говоривший подавлял какое-то сильное чувство. То ли страх, то ли торжество.

— Кто говорит?

Бретон безуспешно пытался узнать этот голос, с тревогой сознавая, что телефонная линия — вход в его дом, открытый для всех. Чужие мысли врывались к нему, и он оставался в невыгодном положении, пока звонивший не называл себя. В этом было что-то глубоко нечестное.

— Кто это?

— Так ты правда не знаешь? Ин-те-рес-но.

Что-то в этих словах вызвало у Бретона смутное беспокойство.

— Послушайте! — сказал он сухо. — Либо назовитесь, либо повесьте трубку.

— Не злись, Джон. Я с одинаковым удовольствием сделаю и то, и другое. Звоню я просто, чтобы убедиться, что застану вас с Кэт дома. А теперь вешаю трубку.

— Погодите! — рявкнул Бретон, сознавая, что позволил неизвестному задеть себя всерьез. — Вы не сказали, зачем хотите явиться к нам.

— За своей женой, — любезно пояснил голос. — Ты живешь с моей женой вот уже почти девять лет… И я намерен забрать ее.

В трубке щелкнуло, и замурлыкал сигнал отбоя. Бретон несколько раз ударил по рычагу, и лишь потом заметил, что изображает кадр, примелькавшийся в старых кинофильмах. Но если звонивший повесил трубку, то, как ни выбивай чечетку на рычаге, связь не восстановится. Ругаясь себе под нос, Бретон положил трубку и несколько секунд стоял у телефона в недоумении.

Дурацкий розыгрыш, что же еще. Но вот чей?

Среди его знакомых был только один завзятый шутник — Карл Тафер, геолог в его консультационной инженерной фирме. Однако, когда он в последний раз видел Карла в конторе часа два назад, тот мрачно искал ошибку в измерениях, которые фирма провела на участке, предназначенном для постройки цементного завода под Силверстримом. Вид у Тафера был крайне озабоченным — какие там розыгрыши, да еще построенные на щекотливых двусмысленностях. Разговор был нелепым — как раз в духе свихнутых любителей интриговать по телефону кого попало, — но в нем просвечивало и кое-что неприятное. Например, неожиданная шпилька, что он больше не называет себя Джеком. Своим полным именем Бретон начал пользоваться из престижных соображений, когда его дела пошли в гору, но произошло это давно и — тут в нем вспыхнуло возмущение — никого, кроме него, не касалось. Однако какой-то упрямый кусочек его подсознания так и не смирился с этим изменением, и неизвестный словно обладал способностью видеть его насквозь, распознав в темном пятне злокачественную опухоль вины.

Бретон замер у двери гостиной, вдруг сообразив, что телефонный псих добился своего: он обдумывает его звонок и так, и эдак, вместо того, чтобы тут же выбросить из головы эту чепуху.

Он скользнул взглядом по залитым оранжевым светом панелям холла и вдруг пожалел, что год назад не послушал Кэт и не переехал в дом побольше и посовременней. Из старого жилища он вырос и уже давно расстался бы с ним без сентиментальности… «Вы живете с моей женой вот уже почти девять лет». Бретон нахмурился, вспомнив эти слова — звонивший никак не мог намекать, будто был тогда женат на Кэт.

Ведь он-то женился на ней одиннадцать лет назад. Однако цифра девять словно что-то подразумевала, отзывалась многослойной тревогой, как будто его подсознание уловило его смысл и со страхом ожидало следующего хода.

— О, Господи! — вслух сказал Бретон и с отвращением хлопнул себя по лбу. — Я псих не меньше него.

Он открыл дверь и вошел в гостиную. За время его отсутствия Кэт устроила полутьму и придвинула к Мириам Палфри заранее приготовленный кофейный столик с ручкой и стопкой простой белой бумаги, и короткие, похожие на слизней, пальцы Мириам уже плавно двигались над ними. У Бретона вырвался беззвучный стон: они-таки устроили сеанс! Палфри как раз вернулись из трехмесячной поездки по Европе и весь вечер делились впечатлениями, а потому в нем зашевелилась надежда, что хоть на этот раз обойдется без общения с духами. Надежда эта давала ему терпение слушать их туристские рассказы.

— Кто звонил, милый?

— Не знаю. — Бретону не хотелось говорить о звонке.

— Не тот номер?

— Да.

Глаза Кэт впились ему в лицо.

— Но ты оставался там так долго! И, по-моему, кричал что-то.

— Ну, — раздраженно буркнул Бретон, — скажем, номер был тот, но звонил не тот.

Гордон Палфри восторженно фыркнул, а огонек в глазах Кэт угас, сменившись холодом разочарования, словно Бретон выключил телевизор, едва началась интересная передача. Вот еще труп для вскрытия в глухие часы ночи, когда все нормальные люди спят, и даже занавески на их окнах дышат ровно под дуновение ночного ветерка. «Ну почему, — подумал он виновато, — я всегда царапаю Кэт при ее друзьях? Но почему она царапает меня все время, демонстрируя из года в год принципиальное равнодушие к моим делам, но подвергая меня допросу с пристрастием из-за дурацкого телефонного звонка?»

Он тяжело опустятся в кресло, и его правая рука инстинктивно подобралась к стопке с виски, пока он обводил комнату взглядом и одаривал гостей радушной улыбкой.

Гордон Палфри поигрывал расшитым серебряными звездами квадратным куском черного бархата, который неизменно закрывал лицо его жены во время сеанса, однако продолжал разглагольствовать про Европу.

Он пускался в бесконечные описания, ничуть не обескураженный театральными содроганиями, которые позволял себе Бретон при каждом изречении вроде: «Французы обладают великолепным чувством цвета». Он обсасывал утверждение, что европейские сельские дома все отделаны с несравненно лучшим вкусом, чем любые шедевры американских специалистов по интерьерам. Вновь замкнутый в янтарной темнице скуки, Бретон ерзал в кресле, опасаясь, что не выдержит до конца вечера, виновато думая, что ему сейчас следовало помогать Карлу Таферу с изысканиями для цементного завода. Без запинки, очень плавно — четкий признак врожденной занудности — Палфри перешел от интерьеров к старому горцу, который в убогой своей хижине ткал вручную клетчатые пледы, хотя был совершенно слеп. Однако его жена уже впала в предшествующее танцу беспокойство.

— О чем ты говоришь, Гордон? — Мириам Палфри откинулась на спинку кресла, а ее занесенные над верхним листом руки начали покачиваться, внезапно ныряя вниз, точно две хищные птицы, парящие на сильном ветру.

— Рассказываю Кэт и Джону про старого Хэмиша.

— О да, мы сполна насладились старым Хэмишем. — Голос Мириам перешел в глухое бормотание, и Бретону почудилось, что он слышит пошлейшее подражание актеру, специализирующемуся на амплуа киновампиров. Тут он заметил восторженное внимание на лице Кэт и решил перейти в атаку во имя здравого смысла.

— Ах, так вы насладились старым Хэмишем! — произнес он неестественно громким и бодрым голосом. — Какая картина встает перед глазами! Я просто вижу, как старый Хэмиш обмяк в углу своей хижины — пустая опавшая оболочка, ибо он исполнил свое предназначение — им насладились супруги Палфри!