— Конечно, входите, — глухо сказал Бретон.

Он повел лейтенанта в гостиную и с трудом подавил желание поправить диванные подушки, словно хозяйка, встречающая неожиданного гостя.

— Не знаю, как сообщить вам, мистер Бретон, — медленно произнес Конвери. У него было скуластое загорелое лицо и крохотный нос, словно бы и не разделявший широко посаженные глаза.

— В чем дело, лейтенант?

— Ваша жена… она, как выясняется, шла сегодня вечером через парк совершенно одна… И на нее напали.

— Напали? — Бретон почувствовал, что ноги у него подкашиваются. — Но где она сейчас? С ней ничего не случилось?

Конвери качнул головой.

— Мне очень жаль, мистер Бретон. Она убита.

Бретон рухнул в кресло, мир вокруг расширялся и сжимался, точно камеры внезапно обнаженного огромного сердца. «Это я сделал, — думал он. — Я убил мою жену!» Он смутно сознавал, что второй детектив отвел Конвери в сторону и что-то ему зашептал. Через несколько секунд Конвери вернулся к нему.

— Мой напарник напомнил мне, мистер Бретон, что я поторопился. По правилам мне полагалось сказать, что обнаружен труп женщины, и документы, найденные на нем, указывают, что это ваша жена. Хотя в подобных случаях, когда все ясно, я предпочитаю не тянуть. Однако, порядка ради, скажите, есть ли у вас основания полагать, что труп женщины лет двадцати пяти, высокой, с черно-золотыми волосами, одетой в серебристо-голубое вечернее платье, который мы нашли неподалеку от входа в городской парк со стороны Пятидесятой авеню, это не труп миссис Бретон?

— Никаких. Она сегодня вечером ушла одна именно в таком платье. — Бретон закрыл глаза. (Это я сделал. Я убил мою жену!) — Я отпустил ее одну!

— Тем не менее, необходимо провести официальное опознание. Если хотите, патрульный отвезет вас в морг.

— Не обязательно, — сказал Бретон. — Я могу поехать сам.

Ящик морозильника легко выкатывался на хорошо смазанных подшипниках, и в голове Бретона возникла непрошеная мысль: «Недурная машина». Он посмотрел на холодное отрешенное лицо Кэт, на бриллианты влаги, изгибающиеся цепочкой вдоль бровей. Невольно его правая рука потянулась, чтобы прикоснуться к ней. Он увидел черные полукружья машинного масла под ногтями и приказал руке опуститься. «И ни единого нет на тебе пятна».

Где-то сбоку появился лейтенант Конвери, совсем рядом, но и на расстоянии многих световых лет, по ту сторону вселенной флуоресцирующего пульсирующего света.

— Это ваша жена?

— Кто же еще? — оглушенно сказал Бретон. — Кто же еще?

Через какое-то время он узнал, что Кэт оглушили, изнасиловали и закололи.

Судебный медик добавил, что определить, в каком порядке это произошло, невозможно. Несколько дней, пока длились бессмысленные формальности, Бретон успешно запрятывают сознание своей вины, но все это время он ощущал себя бомбой, в которой уже сработал взрыватель, и что он живет последние наносекунды, прежде чем разлететься осколками личности.

Произошло это с фальшивой мягкостью киновзрыва на другой день после похорон Кэт. Он бесцельно шел по улице побежденных временем домов в северной части города. День был холодный и, хотя дождя не было, тротуары блестели от сырости. Неподалеку от ничем не примечательного угла он увидел чистое, незабрызганное перо и поднял его — перламутрово-серое с белыми полосками, выпавшее из крыла летящей птицы. Поднял и вспомнил, как платья облегали Кэт, будто оперение. Он поискал взглядом подоконник, чтобы положить на него перо, словно подобранную перчатку, и увидел, что ему из подъезда улыбается мужчина в потертом рабочем костюме. Бретон выпустил перо, проследил, как оно, посверкивая, спланировало на грязный асфальт и наступил на него.

Следующее свое осознанное действие он совершил пять недель спустя, когда открыл глаза на больничной кровати.

Время между этими двумя моментами не было полностью для него утрачено, но оно было искаженным и рваным, как пейзаж, на который смотрят сквозь матовое стекло. Он запил, топя сознание в спиртном, сдвигая его границы. И где-то в этом калейдоскопе родилась идея, которая в его лихорадочном мозгу обрела простоту гениальности.

В полиции ему сказали, что найти убийцу-маньяка очень нелегко. И обстоятельства дела не внушают особой надежды. Они словно говорили: если женщина идет поздно вечером в парк одна, то чего она, собственно, ждет?

В их присутствии Бретон чувствовал себя тревожно и пришел к выводу, что постоянное общение с преступниками и оказало на полицейское мироощущение роковое воздействие, открыв им иную систему морали. Отнюдь ей не симпатизируя, они до известной степени ее понимали, а в результате стрелка компаса их морали отклонилась. Не настолько, чтобы сбить их с пути

— учитывая величину девиации, корабль можно вести правильным курсом, тем не менее, решил он, потому-то у него все время возникает ощущение, будто ему приходится играть, не зная правил игры. Потому-то на него и смотрели с досадой, когда он справлялся, как продвигается следствие. Вот почему он довольно скоро решил придумать новые правила.

Убийцу Кэт никто не видел, и не было никакой возможности установить его причастность к преступлению, так как у него не могло быть реальной причины его совершить. Но, рассуждал Бретон, тут существует еще одна связь. У него нет способа узнать убийцу, но убийца должен егознать. Убийство привлекло внимание и газет и телевидения. Фотографии Бретона фигурировали и на газетных страницах, и в телевизионной программе. Убийца не мог не заинтересоваться человеком, чью жизнь он так чудовищно разбил. Некоторое время Бретон верил, что узнает убийцу по глазам, если встретит его на улице или в парке.

Город был не таким уж большим, и, вероятно, на протяжении жизни он в то или иное время видел всех его обитателей. Следовательно, ему надо ходить по улицам, бывать во всех людных местах, заново знакомясь со сборной личностью города, и однажды он посмотрит в глаза другого человека и узнает его. А тогда…

Мираж надежды нелепо дразнил Бретона несколько недель, а потом захирел от истощения и алкогольного отравления.

Он открыл глаза и по отсветам на потолке палаты понял, что за больничными стенами выпал снег. Непривычная пустота грызла его внутренности, и он испытал здоровое практическое желание съесть полную тарелку густой деревенской похлебки. Сев на кровати, он оглянулся и увидел, что находится в отдельной палате. Безличную обстановку скрашивал букет пурпурных роз. Он узнал любимые цветы Хетти Колдер, его секретарши, и в памяти смутно всплыло озабоченно склоненное над ним ее длинное некрасивое лицо. Бретон чуть улыбнулся. В прошлом Хетти зримо худела всякий раз, когда он схватывал насморк — даже страшно было подумать, как подействовало на нее его поведение в течение этих недель.

Голод вернулся с удвоенной силой, и он нажал на кнопку звонка.

Домой через пять дней его отвезла Хетти в его машине.

— Послушайте, Джек, — сказала она почти с отчаянием. — Ну, поживите у нас. Мы с Гарри будем очень рады, и ведь у вас нет близких…

— Я справлюсь, Хетти, — перебил Бретон. — Еще раз спасибо за приглашение, но мне пора вернуться домой и попытаться собрать осколки.

— Но вы, правда, справитесь? — Хетти умело вела тяжелую машину по улице между кучами мокрого снега, справляясь с ней по-мужски, иногда резким выдохом стряхивая с сигареты колбаску пепла на пол.

— Да, конечно, — сказал он благодарно. — Теперь я могу думать о Кэт. Невыносимо мучительно, но, по крайней мере, я способен принять случившееся. А раньше не принимал. Трудно объяснить, но меня не оставляло ощущение, что должно быть какое-то учреждение, что-то вроде министерства смерти, куда мне следует пойти и объяснить, что произошла ошибка, что Кэт никак не могла умереть… Я говорю ерунду, Хетти.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: