Перемены коснулись не только дверей, ведущих в подземелье. Все жилище Торлецкого преобразилось, и весьма радикально. Дело в том, что в последний месяц и старого графа, и его юного друга охватила мания научных исследований.

На потомственного ботаника Митю произвел большое впечатление рассказ Ильи и Вадима об ожившем алоэ, атаковавшем их в странной комнате во время поисков Кости Житягина.

Заразив графа идеей вывести подобное «живое растение», Митя предположил, что всему виной марвельные энергии, которые преобразуют клеточную структуру растений и изменяют их биохимический состав.

Поскольку Торлецкий сам был в некотором роде источником такой энергии, он с радостью принялся помогать Мите в его изысканиях.

В бывшей гостиной теперь булькала, шипела, курилась дымом и пыхтела паром настоящая лаборатория. Разноцветные реторты, лампы дневного света, ящики с рассадой, спиртовки, перегонный куб и даже настоящий автоклав занимали все столы, громоздились на месте глубоких кресел, шкафов с графской коллекцией диковин, и даже на журнальном столике теперь стояла огромная кювета, в которой переливалась всеми оттенками синего и зеленого тягучая маслянистая жижа.

– Ничего себе! – вырвалось у Ильи, когда он переступил порог лаборатории.

– И что самое удивительное, Илья Александрович – не напрасно, ей-богу, не напрасно мы с Дмитрием Карловичем затеяли все это! – гордо улыбнулся граф. – Вот, обратите внимание – эти хаотично движущиеся по поверхности аквариума зеленые пластинки не что иное, как обыкновенная ряска!

– Ну да?! – изумился Илья, разглядывая суетящиеся зеленые листочки. – Они что, и в самом деле живые?

– Ну-у-у, в некотором роде, да! – подражая графу, с серьезным видом кивнул Митя и тут же не выдержал, затараторил, стремясь быстрее поделиться с новым человеком: – Федор Анатольевич каплю крови пожертвовал, и мы добавили ее в питательный раствор. Первые опыты ставились на эвглене, и они дали позитивную динамику. Потом мы перешли к более высокоорганизованным растительным организмам, сперва одноклеточным, а затем и многоклеточным. Завтра думаем попробовать с луком...

– С обычным луком? – Илья покачал головой, вспомнил шевелящиеся зазубренные листья алоэ, напавшего на них с Завой.

– Да, да, Илья Александрович, именно! – граф весело засверкал своими удивительными изумрудными глазами. – Представьте только – мы создадим настоящего... м-нэ... Дмитрий Карлович, я все время забываю, как звали персонажа из социалистской сказки того итальянца?

– Чиполлино, Федор Анатольевич! – улыбнулся Митя.

«Ну надо же... Чиполлино!» – хмыкнул про себя Илья и поморщился – кот Баюн тут же взвыл дурным голосом: «О, итальяно! О сол-е-е-е, о соле ми-о-о-о-о...»

...Чай пили в столовой, за графским необхватным самоваром. Большой круглый стол украшали тонко нарезанный лимон, варенье в изящных розетках, хрустальные стаканы в серебряных подстаканниках, печенье, конфеты и непременные графские баранки.

Поговорили про политику – Торлецкий последнее время живо интересовался международными новостями. Затем разговор сам собой свернул на погоду, и Илья рассказал про Хтонос, посещение кубла и упомянул о зависимости активности хтонических тварей и климатических катаклизмов.

Граф и Митя на протяжении всего времени, пока Илья живописал их с Завой приключения на проспекте Вернадского, слушали буквально открыв рты.

– Надо же... – проскрипел Торлецкий, когда Илья замолчал, – а ведь что-то подобное я чувствовал неоднократно... Хм... Помню, лет десять назад здесь, в парке появилось странное существо, что-то вроде большой крылатой собаки. Я в ту пору на поверхность старался не выходить и обнаружил ее случайно, увидел внутренним зрением. Неприятное создание, да-с... Грешным делом, я решил тогда, что это некое экзотическое животное, случайно попавшее в Москву. Но потом над нашим парком буквально стали сгущаться тучи. Грозы следовали одна за другой, ветер дул, казалось, со всех сторон. И еще...

Граф понизил голос, внимательно поглядел на Илью и Митю:

– Я начал чувствовать, что количество сомнительных, а то и вовсе нездоровых личностей среди посетителей парка существенно увеличилось. Драки, нападения на женщин всевозможных перверситов, пьянство – как будто люди сорвались с цепи!

– Это был точечный прорыв Хтоноса! – убежденно сказал Илья. – Вадим называл такие гриффонами. Все совпадает – и погода, и то, что люди с ума сходить начинают...

– Существо исчезло само собой, – продолжил Торлецкий. – Просто в одно прекрасное утро я понял, что больше его не ощущаю. Ну, а потом постепенно успокоились и климат, и люди...

За столом повисло молчание. Илья стиснул зубы – сейчас было самое время рассказать про решение Пастырей относительно Завы, графа и остальных, но он почему-то никак не мог решиться.

«Не тушуйся, братан! Валяй, выложи им все начистоту! – встрял кот Баюн. – Чего тебе в одиночку париться, а?»

«Отстань!» – мысленно рявкнул Илья и спохватился – про назойливого кота-то он почему-то забыл упомянуть, когда рассказывал о посещении кубла и своих неприятных ощущениях.

«И нефиг, нефиг! – промяукал Баюн. – Я – деталь несущественная, ты лучше давай про лишение памяти, это поважнее будет!»

– ...наш уважаемый господин майор Николай Кузьмич и мадемуазель Яна оставили свои координаты... – донесся до Ильи голос Торлецкого. Оказывается, граф уже несколько минут что-то говорил ему и теперь протягивал листок бумаги с телефонами Громыко и Коваленковой.

– Да, да... Простите, Федор Анатольевич, я задумался! Спасибо! – Илья виновато улыбнулся и спрятал листок в карман. От него не укрылось, как граф нахмурился.

«Он же чувствует не так, как обычные люди!» – запоздало вспомнил Илья и решительно начал:

– Тут вот еще какое дело, Федор Анатольевич... В общем, Пастыри, Великий Круг этот... Они решили... Лишить нас памяти...

...Когда Илья замолчал, граф с Митей переглянулись, затем Торлецкий спокойно кивнул:

– Да, Илья Александрович, мы с Дмитрием Карловичем знаем об этом. И даже выработали консолидированное мнение...

– Какое же? – быстро спросил Илья, облизнув губы. Что-то в тоне Торлецкого ему не нравилось, что-то настораживало.

– Богу – богово, кесарю – кесарево! – сурово проскрежетал граф. – Во многих знаниях много печали, а во многих воспоминаниях – еще больше. Вы не согласны?

– То есть... – начал было Илья и вдруг задохнулся от опять нахлынувшей на него злобы.

«Да они что?! Мы тут... Мы тут бились! Мы ж всех... спасали... А они!» – мысли в голове у Ильи запрыгали, словно попкорн на раскаленной сковороде. Немедленно влез Баюн и подлил в огонь масла: «А ты как думал? Граф-то бессмертный – Па-а-астырь, ему похрену! А пацана он вон как окрутил, тот и не пикнет...»

«А ведь и в самом деле окрутил», – немного успокоившись, Илья посмотрел на Митю. Тот сидел с серьезным видом, внимательно следя за гостем.

– Митька, и ты тоже согласен все забыть? – каким-то задушенным голосом поинтересовался Илья.

– Ага... – немедленно кивнул тот и начал перечислять: – Во-первых, от нас ничего не зависит... Во-вторых, так будет лучше для нашей психики. И в третьих, Федор Анатольевич правильно говорит...

– Да что ты все – «Федор Анатольевич, Федор Анатольевич»! – фыркнул Илья. – Своей головы на плечах нет, что ли?

– Илья Александрович, я бы вас попросил сдерживаться! – отчеканил граф, хмурясь все больше и больше.

– Ну да, конечно! Вы-то целеньким останетесь! С вашей памятью ничего не сделают, вы же у нас – элита! – Илья понимал, что говорит что-то не то, но остановиться было все труднее.

Граф начал медленно вставать из-за стола. Митя побледнел и сжал кулаки.

«Как разговариваешь с живым богом, раб! – потешался тем временем кот Баюн. – Почему не на коленях? Как посмел?!»

«Заткнись, сука!» – рявкнул Илья, и тут его словно прорвало:

– Сговорились?! Может, и Удбурда тут чаем поите, а? Вам на людей-то наплевать, вы ж избранный! И Митьку таким же сделаете, да?