Город, казалось, расплачивался теперь с Ритой за ее ненависть и презрение. Ее не брали на работу никуда – ни продавщицей, ни даже уборщицей. Старушки плевались Рите вслед, а всякие шушерники мужского пола, которые раньше и глянуть-то боялись, теперь приставали с недвусмысленными предложениями провести вечерок в сауне или на квартире.

И тогда Рита поняла – выход только один: замуж и к чертовой матери отсюда! Если она не уедет, этот расползшийся по приволжским холмам городок выпьет ее душу, заживо сгложет, сгноит тело, а мертвые кости примет глинистая земля местного кладбища...

– Вот, Ритка, смотри! – Светка вся просто дрожала от возбуждения.

– Что это? – равнодушно спросила Рита.

Ей на колени легла толстая потрепанная тетрадь в коричневой клеенчатой обложке.

– На антресолях нашла. Матуха хотела в макулатуру сдать, сейчас опять принимать начали, на базаре, пять рублей за килограмм. Ну, она все и сгребла, журналы всякие, газеты, фотки древние. Еле я успела...

Рита лениво раскрыла тетрадь на середине. Желтые страницы были исписаны ровным, аккуратным почерком. Глаза выхватили несколько строчек: «...чтобы змеи не вползали во двор, надо кругом развесить пучками траву попутник, иначе – подорожник, ибо змея попутника на дух не переносит».

– Что за фигня? – Рита скривила губы.

– Сама ты... – надулась Светка. – Это прабабки моей тетрадь. Она училкой была тут, у нас. Ну, и записывала всякое... Обряды, приметы, песни, сказки, вон, целую книгу написала, считай!

– Ну, а мне-то это зачем? – У Риты болела голова, хотелось спать, и Светуля с ее дурацкой тетрадью приперлась совсем не вовремя.

– Там в конце, сзади... Вот смотри! – Светка выхватила тетрадь, пролистнула, пошарила взглядом...

– Вот, нашла! Тут, короче, про девушку одну, Варвару. Она любила парня, а тот ее – не любил. Прабабке про это богомолка, что в Макарьевский монастырь плыла, на пристани рассказала. В общем, когда парень этот отказал Варваре, побежала она на кладбище и в колодце с горя утопилась.

– Ну и дура... – тихо сказал Рита, зябко кутаясь в дырявый материн пуховый платок. – Вон, целая Волга рядом. Иди и топись, зачем колодцы-то портить?

– А! – Светка перевернула несколько страничек. – В том-то все и дело! Колодец-то высох сразу, а Варвару эту в нем так и не нашли! Но с той поры... Та-а-ак... Где же это? А-а, вот!

Она приосанилась и прочитала звучным, торжественным голосом: «...сказано было также, что раз в год, в ночь гибели злосчастной девицы Варвары, в самую полночь, колодец, называемый жителями соседней деревни Горелово Пустым, силою живущего в нем духа исполняет желания молодых девиц на выданье и вдов, жаждущих обрести себе спутника жизни». Поняла?!

– Ну и что? – тупо спросила Рита, теребя холодными пальцами кончик платка. – Сказки это, сама ж знаешь...

– А вот не сказки, Ритка! – взвилась подруга, снова зашуршала страницами. – Сегодня какое ноября? Двадцать первое? А Варвара эта утопилась девятого, ну, по старому стилю. Выходит, завтра этот день. И вот самое главное... Э-э-э... Короче, прабабка влюбилась, понимаешь? В Георгия Полуэктовича, прадеда моего. А он на нее – ноль внимания. Я фотки видела – так себе прабабка была, толстуха очкастая и нос картошкой...

«Ты б на себя посмотрела, квашня!» – едва не вырвалось у Риты. Светка раздражала ее все больше и больше. Голова просто раскалывалась от тупой, ноющей боли в затылке. «Лечь бы сейчас, укрыться с головой, уснуть – и никогда больше не просыпаться!» – мелькнула и тут же пропала дурная и сладкая мысль.

– ...и собралась ночью к этому колодцу! – вещала между тем Светуля, листая тетрадь с горящими глазами. – Жертву приготовила и пошла. Темно, страшно, метель метет, волки воют – правда, она сама про это пишет! Колодец-то на отшибе, кладбище неподалеку. Прикинь, во баба, а? И не побоялась ведь!

– Свет, давай сразу про главное... – взмолилась Рита, поджимая под себя ноги в шерстяных носках, – получилось у нее?

– Да! – обрадованно выкрикнула та и прищелкнула пальцами. – Все получилось! На масленицу сделал ей Георгий Полуэктович предложение... А через год моя бабка родилась, во как!

– А что за жертва?

– Прабабка гребень в колодец бросила. А вообще тут написано... Сейчас, Рит, сейчас. Вот: «Богомолка говорила еще, что каждая женщина должна, придя к колодцу и загадав сокровенное, кинуть в него гребень, если хочет мужа молодого да удалого, серьгу, коли желает пожилого да солидного, и тварь живую с белым мехом, если требуется ей богатый да в чинах, и на третий день желание исполнится...»

– Тварь живую... С белым мехом... – прошептала Рита. Другие варианты она отмела сразу.

Ветер казался живым. Он бил в лицо, толкал в грудь, рвал из рук обернутую мешковиной старую клетку с белым крольчонком, купленным на последние деньги в зоомагазине, норовил запорошить глаза снежной крупой, остановить, отогнать.

«Ну нет! – стискивая зубы, думала Рита. – Если уж я решилась, то ни ветер, ни дождь, ни землетрясенье меня не остановят!» Рядом, прикрывая нос варежкой, брела по заметенной тропинке Света. Она уже пару раз заводила жалобным голосом:

«Ри-и-ит! Может, вернемся?», но Рита лишь яростно мотала головой в ответ и крепче сжимала кольцо клетки.

...Найти Пустой колодец оказалось непросто. От деревни Горелово, давно вошедшей в городскую черту Средневолжска, осталось только название автобусной остановки на окраине. Справа – котельная, слева – сады-огороды, гордо именуемые средневолжцами «наши дачи», а прямо, за оврагом, в трех километрах – городское кладбище.

Когда они вылезли из последнего автобуса и огляделись, Светуля сразу же заканючила:

– Ну и где мы тут этот колодец найдем? Снег же, метель, темно... Может, его давно уже засыпали, а?

– Не ной, Светка! Сама тетрадь притаранила, так что терпи! – отрезала Рита. Она чувствовала, знала, верила – есть колодец, здесь он, рядом совсем. Не зря ей сны те снились, надо только вспомнить... Что там было? Старая ива, горушка небольшая, овраг сбоку...

Иву Рита заметила, когда подкатило уже к самой полуночи. Толстый корявый ствол дерева косо торчал из сугробов, напоминая сбитый истребитель, врезавшийся в землю.

Ухватив еле ковыляющую Светку за руку, Рита изо всех сил потащила ее за собой. Ноги вязли в снегу, в сапогах давно уже хлюпало, но Рита упрямо пробиралась к иве, а в голове пульсировало: «Хочу... Чтобы увез! Хочу, чтобы увез! Увез!»

Неожиданно ветер стих. Взбаламученные метелью снежинки, будто испугавшись, повисли в воздухе почти неподвижно.

Шаг, еще шаг...

Колодец чернел у самых корней дерева. Круглая, обложенная серыми камнями пасть его притягивала Ритин взгляд. У нее закружилась на мгновение голова, пригрезилось странное: гигантская змея вцепилась кривыми зубами в плотное, похожее на грязное одеяло небо, а хвост ее, кольцами обвив весь Средневолжск, уходил в колодец, чернеющий перед ними.

– Рит, ты чего? – тронула ее за рукав Светуля.

– Все... нормально, – пробормотала Рита и скинула мешковину с клетки, в которой, испуганно прижав уши, сжался в пушистый комок крольчонок. – Веревку давай!

Веревка, обычная, бельевая, никак не хотела распутываться. Рита поглядывала на часы, воюя с заледеневшими узлами. Пальцы окоченели и не слушались, а до полуночи оставалось всего три минуты...

Они успели. Привязанный за заднюю ногу крольчонок отчаянно барахтался, пытался вырваться, убежать. Светка всхлипывала – ей было холодно, жалко зверька, и еще она отчаянно трусила.

– Не реви! – прикрикнула на подругу Рита, решительно ухватила веревку и потащила крольчонка к краю колодца.

Из темной глубины на нее дохнуло влажным, сырым теплом, как будто она заглянула в обычный канализационный люк. Ногой спихнув пушистый комок вниз, Рита натянула веревку, и крольчонок закачался над бездной, судорожно перебирая лапками.

Стояла такая тишина, что слышно было, как шуршат снежинки.