Выходить из здания пришлось через чердак – Пастыри и Удбурд разошлись не на шутку, внизу все грохотало.

– Интересно, кто там у них победит? – спросил Громыко, выбираясь из чердачного окна на заваленную снегом крышу, и сам же себе ответил: – А один хрен, нам от этого ни холодно, ни жарко...

Яна, уже вполне оправившись, легко пробежала по пологой кровле и застыла, глядя на залитую огнями Москву:

– Ой! Снег кончился!

Илья, стоя за спиной девушки, улыбнулся и, подойдя ближе, обнял Яну, прижал к себе, ощутив запах ее волос.

– Смотри, Привалов, особенно не зазнавайся! – хихикнула Яна. – Я ж, как-никак, самой Великой Матерью Хтоноса была, пусть и недолго...

– А я и не зазнаюсь, Ян. Я просто люблю тебя, – тихо прошептал Илья.

– Господа! – подал голос граф, шагавший по крыше рядом с Митей. – Меня все же интересует один вопрос: если бы Хтонос одержал верх, чем бы обернулось это для простых граждан?

– А ничем! – откликнулся Громыко. Он уже добрался до следующего чердачного окна и с одного удара выбил филенчатые дверцы. – Думаю, совести бы в людях стало больше. Честности. Но и дури, конечно, тоже!

– Вот так и задумаешься поневоле, – подытожил Торлецкий, – на той ли стороне мы выступили, тем ли помогали...

– Да вы что, Федор Анатольевич! – возмутился Митя. – Они же Яну хотели... Того, превратить! Нашу Яну!

– Конечно, конечно, Дмитрий Карлович, – граф улыбнулся, – это я так, по-стариковски рассуждаю. Гипотетически...

– Все, отставить рассуждения! – скомандовал Громыко. – Лезьте быстрее, линять надо. Скоро тут такой тарарам с музыкой начнется... Эй, влюбленные!

Яна повернулась к Илье:

– Слышишь? Это нас.

– Слышу. Уходить не хочется. Тут так... привольно...

– Да. Сейчас бы руфбордеров сюда – и по этой крыше на доске промчаться! – Яна мечтательно улыбнулась, прижалась к Илье.

Они так и пошли к нетерпеливо приплясывающему у чердачного окна Громыко – обнявшись, негромко переговариваясь. За их спинами сверкала разноцветными неоновыми огнями украшавшая Тверскую реклама, а чуть в стороне рубиново светились в ночи звезды над Кремлем...

...Уже в машине, втиснувшись на заднее сиденье рядом с Ильей и Яной, Митя вдруг ойкнул и полез в карман.

– Что там у тебя? – обернулся с водительского сиденья Громыко.

– Да я... Подобрал, когда там... Вот! – и Митя вытянул ладонь, на которой лежали половинки злосчастных золотых Ножниц.

Все замерли, уставившись на хтонический артефакт.

– Что делать будем? – хрипло спросил Илья.

– Предлагаю отдать эту вещицу мадемуазель Яне, – проскрипел Торлецкий и пояснил: – Ей сердце подскажет, как поступить.

Яна с трепетом взяла Ножницы, помедлила секунду, потом тихо сказала Илье:

– Окно открой.

Дзинь! – и, сверкнув на прощанье, Ножницы канули в снег у стены дома.

– Поехали! – выдохнула Яна, прижалась к Илье и спрятала лицо у него на груди.

«Ауди», утробно уркнув, умчалась в арку. Двор опустел. Спустя какое-то время за грязным окном третьего подъезда погасло зелено-багровое сияние, стихли взрывы, крики и лязг клинков. Перестали дрожать в мареве иных измерений стены, успокоились воздух и земля. Люди, что жили на нижних этажах дома, и вовсе отделались легким испугом – в привычном для их обитания измерении прозвучало лишь несколько громких хлопков да истошных воплей, списанных жильцами на распоясавшихся хулиганов, забавлявшихся с петардами. Милицию бдительные москвичи, конечно же, вызвали, но выходить в подъезд и проверять, что там и как, желающих не оказалось.

И тогда, вздыбив кафельную плитку пола, снизу, из тьмы и мрака, в опустевший подъезд пролез огромный мохнатый кот с янтарно-желтыми глазами.

Покрутившись по холлу, он обнаружил у стены согнутую Иглу, раздавленный Наперсток и, быстро прибрав их неведомо куда, рванул к дыре в полу, из которой и вылез.

Спустя несколько секунд кот уже рыскал возле арки, фыркая и разбрасывая снег. Ножницы он нашел в самый последний момент, когда во двор заезжала патрульная милицейская машина, расплескивая вокруг себя синий свет мигалки.

– Гляди, какой котяра! – удивленно воскликнул старший лейтенант Лыков, толкая напарника в плечо.

– Откормленный, гад! Вискас, небось, один жрет! Там, говорят, гормоны роста. Вымахает такая дура со свинью величиной и коньки отбросит через год, – кивнул сидевший за рулем прапорщик Касьянов. – Ну чего, где тут третий подъезд?

Из он-лайн дневника Мити Филиппова:

Запись от 29.12.

Ну вот и все. Коллекция Т. пополнилась клинками ноктопусов. П. убрались на свой заокраинный Запад – яду подкопить, наверное. X. уснул. Надолго ли?

Я думаю, что вся эта история – это просто попытка реванша. Старые поверженные боги хотели вернуть себе власть над миром, которую у них когда-то отняли боги молодые.

Звонил З. из Лондона. Они помирились с И. З. Сказал, что У. поймали и будут судить. Так ему и надо.

Вчера по телеку слышал, что после долгих поисков найден депутат Государственной думы Р., в тяжелом состоянии. Нашли его почему-то в Финляндии, в больнице. У него сильная черепно-мозговая травма, переломы, ушибы и прочие прелести. Т. сказал, что, скорее всего, это наказание и Р. потеряет память и вообще останется инвалидом. А И. и Я. пожалели Р., хотя им обоим от него досталось.

Послезавтра Новый год. Мне не надо «Биохимию» Турье и Флеми. Я просто хочу, чтобы все мои родные и друзья жили счастливо. Это важнее. Важнее всего!

Мир спит. Ночь простерла свои крыла над землей. В стылом молчании замерли леса. Столбы дыма над человеческими жилищами поднимаются в звездную бездну, предвещая мороз. Луна, украшенная желтым ореолом, равнодушно смотрит на серебряные снега, покрывшие все кругом.

И в этой зачарованной тишине тончайшей змейкой вьется, плывет меж заснеженных древесных стволов шепот...

Дети мои! Горек хлеб нашего урожая. Спите, дети мои. Придет еще наше время. Придет...